Пока смерть не разлучит... - Глаголева Екатерина Владимировна. Страница 19

Приехал Лафайет на белом коне, в парадном мундире; к нему тянулись со всех сторон, целовали его сапоги, сбрую коня, даже самого коня.

Солнце ненадолго выглянуло из-за туч, отразившись в белом облачении епископа Отенского, служившего торжественную мессу. Лафайет первым принёс присягу от имени Национальной гвардии всей страны:

— Клянёмся вечно хранить верность нации, закону и королю, охранять всей данной нам властью Конституцию, принятую Национальным собранием и утвержденную королем, стоять на страже свободы и собственности и оставаться связанными со всеми французами нерасторжимыми узами братства.

— Виват, Лафайет!

Председатель Национального собрания принес присягу от имени всех депутатов и избирателей. Громыхали пушки, рокотали барабаны. Людовик XVI вышел вперед, но не поднялся к Алтарю.

— Я, король Франции, клянусь нации использовать всю власть, которой я наделен по конституционному закону государства, дабы заставить соблюдать Конституцию и исполнять ее законы.

— Да здравствует король!

Мария-Антуанетта взяла дофина на руки, чтобы показать его народу. И она, и её сын разделяют чувства короля.

— Да здравствует королева! Да здравствует дофин!

Присягу приносили хором, потом вместе пели Те Deum [7]. Сойдя с трибун, люди обнимались друг с другом, ликовали, пускались в пляс… Граф Ферзен, промокший до нитки, отбивался от грубых объятий, пробираясь к галерее, чтобы вернуться вместе с двором в Сен-Клу. Какая-то оргия, вакханалия! Пьяны они, что ли?

"Я не устану восхищаться народом, который прожил свободным всего один год! Однажды он сможет совершить всё, что угодно! Мы видели, как он смеялся и шутил под потоками дождя. Все граждане чувствовали, что на сей раз праздник — это их праздник". ("Французский патриот".)

"Народ идолопоклонников видит в нашем празднике лишь г. де Лафайета и короля, но не видит сам себя. Для народа приготовили тысячу уловок, чтобы вызвать подобострастные восклицания и заставить его позабыть о нации в тот самый момент; когда она есть всё". ("Парижские революции".)

"Граждане, заставить вас поклясться в верности королю — значит, сделать для вас священными врагов, которые, прикрываясь его именем, постоянно плетут заговоры против вашей свободы, вашего покоя, вашего счастья. Снова замышляется бегство королевской семьи. Нам остается лишь один способ защиты — всеобщее восстание и народные казни. Для начала захватите короля, дофина и королевскую семью, приставьте к ним надежную охрану, пусть отвечают головой за всё, что произойдет. Перебейте весь парижский штаб Национальной гвардии, всех черных аристократов, правительственных агентов в Национальном собрании, всех известных пособников деспотизма". ("Друг народа".)

11

Парапет уже разломали, ломы и кирки продолжали вгрызаться в донжон Венсенского замка.

— Прекратить! — закричал снизу Лафайет во всю силу своих легких и помахал бумагой: — У меня приказ мэра! Пре-кра-тить!

Несколько санкюлотов остановились и посмотрели вниз, другие продолжали крушить камень, как заведенные. Вдруг осколки полетели в национальных гвардейцев, Лафайет пригнулся, повернул коня и отбросил сапогом человека, пытавшегося схватить поводья. Со всех сторон бежали люди с палками; гвардейцы построились в каре, отбивая удары прикладами, а потом перешли в наступление. Один взвод Лафайет отправил в донжон; вскоре камнепад прекратился. Поставив караулы у входа в башню и у ворот, генерал приказал своему отряду возвращаться в Париж, забрав с собой несколько десятков арестованных, а сам еще немного задержался, чтобы успокоить перепуганных плотников, кровельщиков и слесарей и разъяснить им, что они могут продолжать ремонт, начатый в замке, им больше никто не помешает.

Тронная застава оказалась перекрыта воинственно настроенной толпой. Уговоры не помогли, и Лафайет велел дать предупредительный выстрел в воздух. Это отпугнуло не всех, но отбить арестованных не удалось. Отряд шел через Венсенский лес, точно по вражеской стране; Лафайет ехал позади, перебирая в уме наказания для Сангера, ведь это его рук дело. Наглый пивовар, провозгласивший себя командиром Национальной гвардии в Сент-Антуанском предместье, берет на себя слишком много. Пора приучить его к дисциплине и, наконец, покончить с самоуправством! Впереди раздались выстрелы; генерал пришпорил коня и поскакал туда. Бледный Демотт разглядывал свою окровавленную руку; стрелявший скрылся. Уже стемнело, посылать погоню было глупо.

По узкой улице Сент-Антуанского предместья, от которой разбегались в обе стороны переулки и тупички, шли с факелами и барабанами. Какой-то человек выбежал на дорогу и замахнулся ломом, чтобы швырнуть его в ноги коню Лафайета; подскочивший гвардеец заколол его штыком.

— Я этого типа давно заприметил, как он за нами шел, всё сбоку пробирался, — оправдывался солдат.

Лафайет поблагодарил. Теперь он точно знал, что Демотт пострадал не случайно: адъютанта приняли за него самого.

— Генерал Лафайет в смертельной опасности, возможно, уже убит, вам нужно срочно идти в Венсенн ему на помощь.

Лейтенант растерянно переводил взгляд с одного на другого — кто эти люди? Как они сюда попали? Однако у каждого оказался пропуск, выданный обер-камергером — герцогом де Виллекье.

Генерал в опасности? С ним же был отряд… И лейтенант не может увести людей без приказа, нужен приказ…

— Лафайета убили! — закричали во дворе Тюильри.

Отовсюду слышались шум, топот, гомон голосов.

Двери кордегардии распахнулись, на пороге появился сердитый майор Гувион.

— Лейтенант, ступайте и наведите порядок на плацу! — резко приказал он. — Кто вы такие, господа, и что вам угодно?

— Но генерал Лафайет…

— …жив и здоров. Ступайте и прекратите эту глупую панику.

Лейтенант побежал исполнять.

Король читал в библиотеке при свете лампы; когда ему доложили о приходе майора Национальной гвардии, он оторвался от книги и подслеповато заморгал, таращась в темноту.

— Сир, мой долг предупредить вас, что вы небезопасны: в апартаменты проникли вооруженные люди, которые пытались ввести в заблуждение вашу охрану.

— Вооруженные люди?.. Где королева? Мой сын?..

— Сир, я полагаю, им не причинят физического вреда. Но появление здесь этих людей — насколько я понимаю, без вашего ведома и даже против вашей воли — чревато опасностью иного рода…

— Пойдемте со мной, майор.

Гувион взял подсвечник; они поднялись по боковой лестнице, чтобы пройти в гостиную, где в этот час обычно музицировала королева, однако клавесина слышно не было. Людовик ускорил шаг.

В гостиной было слишком многолюдно; Мария-Антуанетта стояла у клавесина, Шарль прижался к ней, обхватив ее колени. Свет падал только с люстры под потолком, поскольку несколько человек в черном загородили собой камин; лица расплывались в полумраке светлыми пятнами, Людовик никого не узнавал.

— Сир!

Чей это голос?

— В Париже восстание, народ режет друг друга в Сент-Антуанском предместье и с часу на час будет в Тюильри. Но здесь дворяне, готовые защищать священную особу своего короля.

О Господи! Сколько же у него защитников! Воображают, будто они в рыцарском романе. Своим верноподданническим усердием они напоминают медведя из басни Лафонтена. Ещё не хватало, чтобы завтра газеты раструбили про новый заговор! Тогда все жертвы, унижения, уступки прошлого лета окажутся напрасными. Во дворе снова что-то кричат… "Виват, Лафайет!"

— Ваше усердие похвально, но неблагоразумно, господа, — быстро произнес король. — Мне вполне достаточно защиты Национальной гвардии. Прошу вас удалиться.

С первого этажа донесся шум, громкие возгласы; затем послышались приближающиеся шаги множества людей; Гувион отступил в сторону, пропуская Лафайета. Генерал остановился на пороге и обвел взглядом присутствующих.