Арчибальд (СИ) - Фарамант Герр. Страница 11

— Я вернусь, — твёрдо сказал Арчибальд, взяв её за руку.

Та отбила его ладонь, обхватила руками плечи, осела на постель.

— Нет, — прошептала девочка. — Не верю. Не сможешь. Если ты уходишь, тебе есть, куда возвращаться. А мне — нет, понимаешь? — тихо добавила она. Не в слезах, без крика. Это было сказано тихим, почти безразличным шёпотом. — Мне некуда идти, и я здесь. Я надеялась, что ты будешь счастлив со мной. Что тебе будет хорошо с нами. Что ты найдёшь своё счастье тут так же, как и все. Что ты не захочешь уйти.

— А почему я должен не хотеть?

— Вот видишь? — усмехнулась она, всё так же не глядя. — Ты даже не допускаешь мысли, что не можешь уйти. И я не могу тебя остановить. Это твой выбор, на который никто не имеет права влиять. Такие правила.

Ребёнок лишь сделал глубокий вдох, потянулся к подруге, и та снова отстранилась, резко мотнула головой.

— Думай так, как будто меня нет. Сейчас меня нет.

Мальчик вздохнул и покачал головой, намереваясь покинуть комнату.

— Почему хотя бы сейчас?

Замер, опустив ладонь на ручку двери.

— Или сейчас, или испугаюсь. Это нужно сделать. Просто уйти — и вернуться. Я верю, что вернусь.

Тихий смешок, больше напоминающий сдавленный всхлип.

Арчи не слышал её и спускался по лестнице. Он понимал причину грусти своей подруги, но верил, что поступает правильно. Что уйдёт ненадолго, и вернётся героем, каких не бывало. Ему казалось, что Немели зря грустит, и скоро сама успокоится, и всё будет хорошо. Остановившись в холле, бросив взгляд на большую ледяную лестницу за спиной, он щёлкнул пальцами, и ночь сменилась днём, а он сам оказался у главных ворот Карпы.

Невозможно-белый свет слепил глаза, манил теплом. Слышалась тихая музыка, сотканная из капель дождя, журчания реки и шелеста травы за ними.

— Я вернусь, — твёрдо сказал себе мальчик, ступая в сияющую пустоту.

СТИХ ЧЕТВЁРТЫЙ. «СТАРЫЙ-НОВЫЙ МИР, МИЛЫЙ ДРУГ, ГОСТИНЫ И ОТКРОВЕНИЯ»

Когда бежишь тёмным переулком, самое главное — смотреть под ноги. Арчи было не до этого. Оступившись, он упал, вовремя вытянув руки перед собой. За спиной слышались крики, голоса парней, и шум шагов становился всё отчётливее.

Подорвавшись, мальчик обернулся, готовясь встретить своих обидчиков лицом к лицу.

Но опасность миновала. Четверо теней скользнуло вдоль стен подворотни, и совсем скоро обидчики скрылись за углом, даже не обратив внимания на переулок.

«А там и просто отстанут, надоест им», — довольно выдохнул мальчик.

Опираясь о стену, он потянулся, расправляя затёкшие плечи. По привычке вскинул руку и зажмурился — и лишь гул проезжающей мимо машины стал ответом его потугам.

Да, он дома, теперь абсолютно.

Мокрый асфальт и серые тучи, тяжёлый воздух после дождя. Тихий гудок, приятная музыка, зелёный человечек в галстуке на светофоре — дом, старый, почти успевший забыться дом.

Тохра говорила, что никто детей в Карпе не держит, и всякий волен уйти в любой момент, но чтоб вот так — Арчи поджал губы, покачал головой.

Длинные тени деревьев через дорогу, высокие стены многоэтажек по обе стороны, шумные быстрые машины на трассе, грязные лужи — и многообразие звуков: от пронзительных гудков и рёва моторов до случайных голосов пешеходов и сбивчивого радиовещания из открытого окна над головой.

И запах. Назойливый, мерзкий — и так хорошо знакомый запах рвоты, пропитавший всю его одежду. Вот оно, его-родное: мир встречает тем, что лучше всего запомнил — и по чему даже не пытался скучать.

Да, на контрасте — в сравнении с Карпой, здесь ему и правда нечего терять. Сделать всё быстро и по делу: встретиться с Карлом, рассказать ему пережитое, забрать с собой.

Кстати, а получится ли? Вот прямо сейчас, самому.

Стиснув зубы, сжав кулаки, Арчи попытался представить высокую арку ворот Города Мёртвых Детей, статуи чёрных псов и бескрайний луг перед ними, на котором он оказался тогда. Ясно видя преддверие Карпы, он сделал шаг, и почувствовал вязкий холод в лодыжке: глубокая лужа. Отряхнулся, раздосадованно покачал головой: нет, он здесь до тех пор, пока не исполнит задуманное, не стоит даже надеяться.

«Справедливо,» — горестно усмехнулся.

Всё ещё, главное — без промедления. Сюда-то ясно: в то же время и в то же место, но обратно-то как? День, два, час — или, может, все десять? Сколько пройдёт для них — этого ему не сказали. Только надежда, что правила для этого мира аналогичны истинному. Что вернётся через врата — Немели и моргнуть не успеет, как снова дома. Ну так же всё будет, верно? Это ведь «лучшее место на земле!».

Утешившись этой мыслью, ребёнок направился в парк, успев пересечь дорогу, прежде, чем шагающий человечек на светофоре сменился своим красным братом в костюме и с фуражкой, и новая череда машин ринула по трассе.

Уже сидя на скамейке, Арчи думал, что дальше. Вспоминал, что вообще есть в его городе такого примечательного и запоминающегося, что можно было бы принести друзьям. Обязательно, просто необходимо добыть пластинки со старыми записями Марлен Дитрих, они продавались в магазине в центре. Дорогие, правда, но раз он тут ненадолго, то ничего не мешает украсть…

Тут Арчи дёрнулся. До этого он почти ничего не крал, ну, кроме того альбома из музея, и то было на спор, чтоб доказать Сабине, что он не трус, а сторож — старый пердун, который дальше своего носа не видит. Сейчас же — весь город — по сути песочница. Это не его мир, не его время. Ни теперь, ни когда либо. Он здесь в гостях — и волен делать абсолютно всё, что пожелает.

«Всё, что пожелаю».

Улыбнулся: не придётся терпеть пьяного отца. И в школу не надо. И вообще никаких забот. Вот так просто!

Взять и показать язык старушке напротив: та покачала головой, вздохнула, а он рассмеялся. Громко, в открытую рассмеялся, вскочил на ноги и раскинул руки, закружился, бросаясь опавшей жёлтой листвой и — побежал, побежал сломя голову по парковой аллее, свернув на газон, куда обычно ход запрещён, обнял ствол дерева и, оттолкнувшись от него ногой — дальше, обратно к скамейке, легко запрыгнув на неё через спинку — и прямо, через дорожку, к траве, к куче листьев. Сделав глубокий вдох, с шумом бросился в неё, упал на спину, всё ещё продолжая смеяться, смотря на яркое, тёплое солнце, что выступило из-за туч. И всё ему нравилось, а больше всего — вкус свободы, лёгкости, полное осознание, что он здесь ничем никому не обязан.

На лавочке поодаль сидела девочка и читала. Быстрым шагом Арчи направился к ней.

— Привет! — довольно поздоровался он, протянув руку.

Незнакомка оправила прядь тёмных волос, оторвалась от книги, смерила мальчика скептическим взглядом.

— Отвали, — ответила, уворачиваясь. — От тебя воняет.

Тот осёкся, улыбка сошла с лица. Это даже позабавило незнакомку.

— Зеркало есть, нет? Дарю.

С этими словами она действительно извлекла из своего рюкзака небольшое зеркальце и протянула его чудаковатому школьнику, а после — скоренько поднялась, заспешив к автобусной остановке в конце аллеи.

По ту сторону стекла на Арчи смотрел толстый нескладный подросток. Раскрасневшийся, с взъерошенными короткими засаленными кудрями, пухлыми щеками, в латаной рубашке и грязных штанах, он узнавал себя и отказывался верить правде.

Но истина была перед ним, в его руках.

Совсем не красивый и аккуратный, стройный и статный граф, а самый обычный неряшливый, обиженный на весь мир и на себя в первую очередь мальчишка по имени Арчибальд, у которого от знатного только имя и фамилия по материнской линии, пялился на своё отражение и едва сдерживал подступившие к глазам слёзы.

Вот эта правда его ранила до глубины души. Мир — его мир — действительно лежал перед ним, доступный и открытый для всего, кроме его собственной, противной внешности. Всё он мог изменить вокруг, кроме себя.

«Но я пытаюсь быть лучше, — говорил он в такие моменты обычно. — Только бегать — это тяжело, и я задыхаюсь. Мне больно и неприятно на физкультуре, и вообще, врачи говорили, что у меня ожирение, а это не лечится. Людовик XI тоже не слыл красавцем, а Францию вон объединить смог, так чем я хуже?»