Удержать любой ценой (ЛП) - Корвин Джей. Страница 25

— Я не намерена вредить себе. Зачем мне идти на это, когда гораздо веселее причинять боль тебе... по крайней мере... когда ты, наконец, отпускаешь себя и позволяешь мне.

Ее колкости проникают в самую глубь, пуская кровь. Мне никогда не приходилось жалеть о моем влечении к боли, но это ощущается неправильным, когда она такая идеальная и прекрасная. Словно это не соответствует симфонии, которую создают наши тела. Необходимая мне боль – это неслаженная гармония, которой не место рядом с нашей.

Валентина вновь дергает рукой, но на этот раз я ловлю ее запястье и выкручиваю за спину, затем проделываю то же самое с другой рукой. Я сжимаю обе её руки одной своей, вжимая Валентину в стену и прижимая наши руки к ее спине.

— Что ты делаешь? — шепчет ангел, в её тоне больше не осталось и следа того яда, которым она плевалась последние несколько минут.

Я кладу другую руку на щеку Валентины и откидываю её голову, чтобы взглянуть в глаза.

— На что это похоже, ангел? Я сказал, что буду удерживать тебя.

— Если я наврежу себе, но я сказала тебе, что не планирую этого делать.

Я сжимаю руку на ее запястьях, пока она не начинает тяжело дышать, но это не из-за приступа боли. Вэл теплая, и ее щеки заливает румянец в тот момент, когда она встречается со мной взглядом.

— Даже не думай об этом.

Я уже твердый, но я не буду подталкивать её прямо сейчас, когда она может потом схватить меня за яйца.

— Мы вернемся в спальню, и ты увидишься с доктором. Он подтвердит, что ты в порядке, а затем я накормлю тебя и уложу в постель.

Валентина стискивает зубы.

— Я не ребенок, о котором нужно заботиться.

И, словно в попытке доказать свою точку зрения, Валентина подается бедрами вперед, несмотря на прозвучавшее предупреждение.

— Я никогда не утверждал обратного, ангел, но я твой муж, и забота о тебе – моя привилегия. Позволь мне это. Мужчины заботятся о своих беременных женах каждый день. Многие считают это очаровательным и милым. Почему ты так сильно сопротивляешься?

Ангел мрачнеет и дергает запястьями, чтобы испытать мою хватку.

— У большинства мужчин нет в штате врача, и они разрешают своим женам выходить из дома. Ты чересчур заботлив, и хотя чаще всего мне это нравится, сейчас мне хочется лишь навестить Роуз.

— Сначала доктор.

— После этого ты отведешь меня к её могиле, чтобы я смогла поговорить с ней?

Я издаю ничего не выражающий звук, а затем уступаю.

— Зависит от того, что скажет доктор о твоем состоянии.

Валентина закатывает глаза и издает тяжелый вздох. Когда она прекращает вырываться, я понимаю, что победил. Отпускаю ангела и аккуратно поворачиваю в сторону коридора, чтобы она случайно не наступила на разбитое стекло.

Мы заходим в комнату, и я посылаю короткое сообщение уборщикам о фойе, а после – доктору, чтобы он нашел нас в спальне.

Когда старик наконец появляется, он тяжело дышит.

— Сомневаюсь, что ее состояние изменилось за такое короткое время.

Мне нравится отношение этого старого ублюдка. Лишь поэтому я плачу ему неприлично хорошо, чтобы он работал только на меня.

— Я что, выгляжу так, будто меня это волнует? ― Взмахиваю в ее сторону. — В любом случае осмотри её. Я хочу убедиться, что с моей женой все в порядке.

Доктор опускается на кровать рядом с Валентиной и измеряет ее пульс, пока я наблюдаю, ненавидя каждую секунду, когда его рука остается на ее коже.

— Не сказать на проверку, но по внешнему виду и жизненным показателям, кажется, она в полном порядке. В том же состоянии, что и ранее.

Указываю на Валентину.

— Да, отлично, но она продолжает предъявлять требования и кричать на меня.

Валентина втягивает воздух.

— Прошу прощения? Это никак не связано с ребенком.

Доктор обдумывает мои слова и смотрит на меня.

— Скорее всего, гормоны. Порой они заставляют женщин совершать странные поступки.

Валентина открывает рот и сердито смотрит на нас.

— Если я отстаиваю свою позицию, это не значит, что на это влияют гормоны или ребенок. На мои действия влияет твое внезапное преображение в чересчур заботливого изверга, который отказывается прикасаться ко мне, как нам обоим хочется.

Я указываю доктору на выход. Ему не нужно слышать этот разговор. Когда я занимаю его место рядом с Вэл на кровати, она выглядит так, словно может спихнуть меня.

— Я буду прикасаться к тебе, как пожелаешь, ангел.

Она сверкает взглядом и складывает руки под грудью.

— Нет. Я хочу, чтобы ты прикасался ко мне, как пожелаешь ты... и не переживал потом по этому поводу. Как думаешь, что я после подобного чувствую?

Я тянусь к её рукам, но она убирает по-прежнему сложенные руки.

— Нет. Я не хочу, чтобы меня трогали. Ни доктор, ни ты, ни кто-либо еще. Пожалуйста, если ты не выпускаешь меня из пентхауса, тогда, по крайней мере, оставь меня в покое, чтобы я могла побыть в тишине.

Мне хочется огрызнуться в ответ и поделиться своим мнением, затем повалить ее на спину и отыметь до потери сознания. Может, после этого она перестанет кричать на меня каждые пять минут.

— Ангел, — начинаю я, намереваясь попытаться починить забор, который я даже не видел со своего бульдозера.

— Нет. ― Валентина отворачивается и смотрит в сторону окон. — Я не хочу говорить, как и не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Вообще, никто ко мне не прикоснется, пока я не навещу Роуз.

ВАЛЕНТИНА

Я отправляюсь на ночь в гостевую спальню и рыдаю до истощения. Черт, отчасти мне не верится, что Адриан правда отпустил меня. Что он не ворвался в комнату посреди ночи и не утащил меня обратно в свою постель, чтобы делать вид, что он наслаждается нежными ласками и занятием любовью.

Дело даже не в сексе или факте того, что он не доверяет мне в вопросах моего разума и тела. Дело в том, что он не принимает себя в этом плане. Адриан убивал людей, которые сейчас лежат под слоем грязи в своих могилах, но он не может принять, что ему нравится чувствовать боль во время секса, и что я могу ему это дать.

Отчасти ему хочется, чтобы я оставалась непорочной добродетельной женой, но этой девушки больше нет. Черт, я теперь совсем другой человек. Сейчас я люблю его острые грани, но Адриан не принимает это во мне. Он не принимает, что женат на женщине, которая наслаждается болью, которую причиняет ему в этом плане.

Я ворочаюсь на сером рассвете, на мне по-прежнему его рубашка, вперемешку с роскошным постельным бельем. Я всем сердцем хочу вернуться в нашу кровать, извиниться за сказанное, за причиненную боль, но не могу заставить себя сделать это. Я никогда не вступалась за себя прежде, но давно было пора начать. Особенно если Адриан продолжит в том же духе после рождения ребенка.

По крайней мере, он так считает. Надеюсь, мой муж начнет понимать, что мы оба изменились к лучшему.

Мне больно от того, что он этого не понимает. Если он не знает, что изменился, как он сможет понять, что изменилась я?

Я откидываюсь на подушки и пытаюсь улечься поудобнее. Как бы хороша постель ни была, в ней не будет идеально, пока я не почувствую теплое, обнимающее меня, тело Адриана. Но каким образом так может продолжаться дальше? Он перестал доверять и себе, и мне. Мы не сможем так жить. Я не хочу, чтобы у нас были такие же отношения, как у моих родителей или многих других семей высшего света.

Образ его руки на моей шее вспыхивает в памяти, и я закрываю глаза, наслаждаясь этим. Кто знает, когда мне выдастся возможность почувствовать это вновь.

Я смотрю на часы, затем размышляю над тем, чтобы подняться и одеться, а после пойти на поиски перекуса на завтрак. Если честно, я удивлена, что Адриан позволил мне провести всю ночь без него. Крошечная часть меня ожидает, что я открою дверь спальни и найду его, прислоняющимся к косяку. Не знаю. Может, Адриан понял, что зашел слишком далеко со своей стратегией защиты. Хотя, зная его, думаю, что для него нет такого понятия, как «слишком далеко».