Блажий Омут (СИ) - Фарг Вадим. Страница 41

Я повернулся к своему другу:

— Я всё же попробую ему довериться, Кот. Но ежели я с головой под воду уйду, ты за мной не кидайся, а в деревню к старосте беги. Скажи ей всё, как есть. Пусть мужиков возьмут из соседних деревень и смолы побольше. И сожгут здесь всё. А в воду пусть яблочный уксус и еловую живицу выльют. Три бочки, не меньше.

— Какая низость, слову хозяина не верить, — обиженно фыркнул Болотник. — Ежели твоя белобрысая голова уйдёт под воду, так это ты сам оступился. Но и то, я сам тебя на берег вытащу. Клянусь моими головастиками.

Но на том он прекратил меня убеждать и попросту нырнул в болото, устав от нашего разговора окончательно.

Я же принялся искать для себя жердь покрепче да подлиннее.

Варгин ходил вокруг меня и нервически подёргивал усами.

— Мы же должны были уже на тот берег реки перебраться, — проворчал он. — Куда тебя вечно несёт, скажи мне на милость?

Я молча отломил длинный побег лозняка. Проверил, чтоб он хорошо гнулся и был вполне крепким.

— Далась нам эта Мария, — не унимался Кот. — Давай уйдём. Другую переправу поищем, а?

— Не страшись, заячье сердце проглотивши, — я хотел было погладить варгина промеж ушей, но тот сердито увернулся. — Болотник не врёт. Они сами хотят от неё поскорее избавиться. Жди тут. Я буду очень осторожен.

И я ступил на первую кочку, которая влажно чавкнула, но не провалилась под моим весом.

Я ещё никогда так медленно не передвигался. Подолгу тыкал жердью каждую кочку и проверял глубину воды вокруг прежде, чем сделать шаг. А Кот всё ходил вдоль берега взад-вперёд, мотая хвостом.

Спустя полчаса я добрался до последней кочки размером с добротный обеденный стол. Она вспучилась прямо подле заветного дерева, упираясь в него одной стороной. Болотник сделал всё, чтоб я мог дотянуться до птицы. Оставалось надеяться, что кочки не сгинут вместе с красавицей Марией.

Я помахал рукой Коту, воткнул жердь в кляклую почву и медленно достал меч из ножен. Старался сделать это бесшумно.

Но Жар-птица, до того момента крепко спавшая под звуки боя с кикиморами, крики Болотника и бульканье вскипающих кочек, вдруг открыла сапфировые очи и горделиво выпрямила шею, дабы смерить меня полным безразличия взглядом. Её рубиновые перья запылали ярче, и всё же огня на них было недостаточно, чтобы поджечь дерево, на котором она сидела.

Остриё моего меча упёрлось в пернатую грудь громадной огнептицы.

— Одно неверное движение, и ты превратишься в курицу на вертеле, — предупредил я с угрозой в голосе.

Но птица лишь изящно выгнула шею и засмеялась. Заливисто и совершенно по-женски.

— Боюсь, полакомиться тебе не удастся, потому, что твоя дичь будет с привкусом человечины, — насмешливо заметила она.

Я опустил меч.

— Слышал твою историю, Мария, — кивнул я. — Ты соблазняла чужих мужчин. Даже отчимом не побрезговала. Мать тебя прокляла за это. А ревнивые бабы на болото заманили и покалечили. Да только мёртвая вода тебя спасла, обратив огнептицею. А ты как переродилась, так мстить и начала.

Жар-птица медленно кивнула.

— И кто же тебя послал ко мне, обо всём рассказав? — уточнила она, поудобнее усаживаясь на чёрном остове дерева так, что под её весом обуглившаяся древесина жалобно заскрипела.

— Староста деревни, — я нахмурился. — Томила.

— А сказала ли тебе староста Томила, что она и есть мать моя? — птица вытянула шею, приближая огромный клюв к моему лицу. — Та, что прокляла меня, чтоб никто до меня дотронуться не смог? — Мария выпрямилась, раскрывая надо мной огромные, величественные крылья, прекрасные и смертоносные, обласканные живым огнём. — Мать, которая за месяцы моей жизни в этой дыре ни разу меня не навестила! Ни разу не узнала, что со мной! Прощения не подумала попросить!

В её возгласах звучали возмущение и боль.

Птица хлопнула крылами, обдав меня жаром так, что мне пришлось прикрыть лицо рукавом. А потом вновь сложила их вдоль тела, как-то вся скуксилась и воззрилась на меня печальным взором.

— Она мужиков послала с Невзором вместе, а те убить меня попытались. Стрелять начали, — Мария горько усмехнулась. — А я взлетела. Взмахнула крыльями. Траву да кусты подожгла. Ну они и убежали в ужасе. Лишь Невзор меня защитить пытался. Остановить их хотел.

— А ты его сожгла, — заметил я, смахивая с лица приставший пепел.

— Да что ты понимаешь?! Он влюблён в меня был, — огнептица сердито щёлкнула клювом. — Не мог ни баб деревенских простить, ни мать мою за то, что прокляла меня, ни себя самого. Всё винил себя в том, что со мной приключилось. И я его отпустила. Чтоб он жил с этой виной. И он ушёл. Да не в деревню, а куда глаза глядят. Я всё ждала, что он возвратится. Что найдёт способ меня расколдовать. А он сгинул. Я даже не знаю, выбрался ли он из леса.

Мария опустила голову. Прикрыла веки.

— А мужики придумали легенду, будто ты его сожгла, а они его спасти не смогли, — подумал вслух я. — Да и не удивительно, знаешь. Скажи они иное, Томила бы их со свету сжила. Она у тебя женщина суровая, как я погляжу. Весь Старый Вымол в кулаке держит. Кроме тебя, беспутная голова твоя.

Последнюю фразу я молвил с сожалением. Жар-птица подняла на меня взор. С удивлением наблюдала за тем она, как в очередной раз мой меч убирается в ножны.

— Обещаю, что сниму проклятие. Но не за просто так, милая Мария, — я вытянул свою жердь. — Заплатишь мне цену. Натурой, можно сказать.

— Ты наверняка слышал о том, как хороша я в девичьем обличии, что никто устоять не может? — она кокетливо захлопала длинными ресницами, распушила огненный хвост, похожий на шлейф платья у какой-нибудь царевны.

Я с трудом сдержал улыбку. Женщины! Всё об одном думают.

— Я слышал о том, что ежели носить с собою перо огнептицы, ни одна чёрная ворожба тебя не возьмёт, и ни один пламень не обожжёт вовек, — вкрадчиво сознался я. А потом приподнял брови и попросил: — Отдашь мне одно перо, сделаю тебя снова раскрасавицей. По рукам? Или что там у тебя? По… лапкам?

Жар-птица весело рассмеялась.

— Будь по-твоему. Отдам перо, если расколдуешь меня. По рукам! — она кивнула, выражая согласие.

И я повернул к заветным кочкам в сторону берега, да только и шагу ступить не успел. Замешкался, не веря своим глазам.

Там, теснимая варгином подальше от мутной воды, стояла староста Томила, закутанная в тёмно-зелёный шерстяной плащ. На бледном лице женщины читался ужас. Она прижимала руки к губам, неотрывно глядя на свою беспутную дочь, обращённую в огнептицу. Судя по всему, Томила шла следом за нами и слышала большую часть нашего разговора.

Мария тоже заметила мать. И прежде, чем я успел помешать, она вспорхнула со своего обугленного деревца и полетела к ней, тяжело взмахивая крыльями, с которых немедля посыпались искры прямо в болото.

— Да чтоб вас, — выругался я себе под нос.

Жердь пришлось бросить. На свой страх и риск я заспешил вприпрыжку по мокрым кочкам. Они хлюпали под ногами. Я изо всех сил старался не оступиться и поскорее добраться до берега. Но, конечно, огнептица меня опередила.

Хлопая крыльями, она сделала круг, облетев Кота и Томилу, а затем зависла в воздухе чуть в стороне от них. Всё новые и новые искры сыпались с её разгоревшихся перьев и длинного хвоста.

— Мария, доченька, — женщина протянула к ней руки в несмелой мольбе. — Жизнь моя! Прости меня, лебёдушка! Я всё слышала. Прости да смилуйся! Не желала я тебе такой доли никогда, сколь бы ни виноватая ты была!

— Виноватая? — проклятая девушка будто ушам не верила. — Я? Виноватая?! Это так ты прощения просишь?

— Доченька, — по щекам женщины покатились слёзы. — Не надо. Сама ведь знаешь, была бы умнее да с чужими мужиками не крутила, ничего бы этого не случилось. И Невзора… Я ведь полюбила его! Зачем увела у матери последнюю попытку счастливой стать? Кабы тебе не вздумалось пред ним вертеться, он бы не…

— Давно надо было вас спалить! Всю вашу деревню паскудную! — вскричала Жар-птица, вспыхивая ещё жарче. — И с тебя, маменька, начать!