Щуки в море (СИ) - Ворон Ярослав. Страница 16

— А я теперь куда? — встревожилась девочка. — Если в школе узнают, что мама надолго попала в больницу, меня же на передержку отправят в казённый дом!

— Да, в казённые дома лучше не попадать, — с печалью в голосе подтвердила Лесная Сестра. — Я там по обе стороны баррикад бывала, так что знаю. Но закрыться дома и не ходить в школу — тоже не выход, искать же начнут! У нас, в данном случае к сожалению, цивилизованная страна. И собутыльники мамины небось донимать будут.

— Ну да, у мамы через день кто-то пасётся, — поморщилась Лена. — Люди в основном не совсем опустившиеся, просто дома выпить не могут спокойно — кого жена пилит, кого мать… Сразу пропалят, что дома кто-то есть, подумают, что маме совсем плохо, раз не открывает, и сами дверь выломают — типа спасать.

— Всё правильно, именно так и будет. Мы тебя, конечно, можем спрятать, но как ты потом объяснишь, почему так долго в школу не ходила? А вот если ляжешь на операцию…

— На операцию? Но Даша же говорила…

— Всё так, у меня, например, за год даже шрам после полостной операции сошёл, но у тебя-то лицо, его всем видно, причём каждый день! Вот ни с того ни с сего начал этот ужас исчезать — разве бывает такое? Мы-то с тобой знаем, что у фей — бывает, но зачем объявлять urbi et orbi[6], что ты — фея? А улучшение после операции — ничего удивительного, нет? Да и быстрее будет.

— Очень хочется, конечно, но я боюсь, — призналась девочка.

— Леночка, не бойся! Это ж не коновал какой-нибудь оперировать будет, а хороший специализированный хирург, и весь нужный уход после операции! Держи телефон — позвонишь вашей директрисе и скажешь, что в клинику ложишься, а я потом начну свои связи прозванивать на этот счёт.

* * *

— Лена, — появился Страж Вихрей с пакетом, — я взял твои учебники и прочее, не возвращаться же тебе в этот сарай, уж извини! Здесь один раз переночуешь, хорошо?

— Один раз? А дальше что? — девочка была вся на нервах после разговора с директрисой, которая требовала к телефону непременно маму. Знает ведь, что Лена никогда не обманывает, а всё равно вредничает почём зря!

— А завтра с утра, надеюсь, уже хирурги тобой займутся. Не в школу же опять идти! Я так понимаю, на тебя там сильно взъелись? Вот и пропусти недели две, тем более что справку тебе, конечно, выпишут.

— Думаешь, училки успокоятся за две недели? — недоверчиво поморщилась Лена. — Директриса-то ладно, она в принципе неплохая, только…

— Только ей нужен козёл отпущения после того, что случилось в пятницу? — подхватил Артур. — Это да! Хорошо быть окружностью — никаких тебе директрис, в бесконечность убрались![7]

— Ой, математика… — нахмурилась девочка.

— Ты так математику не любишь? Или просто с учителями не везло?

— Ага. В смысле училки вредные. Одно время мужик заменял, вот с ним всё нормально было, не вредный, а если женщина, так обязательно кошмарить меня начинает. Все училки, не только математички. Ну вот почему?

— Хм. Тебе одним словом сказать или развёрнуто?

— Одним словом, — Лена наконец-то улыбнулась.

— Ты не боишься. Понимаешь, о чём я?

— Не совсем. Кого бояться надо?

— Тогда развёрнуто. Держишься ты очень по-взрослому, да такая и есть на самом деле. Говоришь чётко и вежливо, смотришь прямо в глаза…

— Так это разве плохо?

— Для мужчин, даже начальников, как раз хорошо! Но ты же хочешь понять, почему конкретно тётеньки в возрасте тебя не любят? Потому, что чувствуют «язык тела» и подсознательно ожидают от тебя подчинённой позы. Тут не в том дело, кто начальник, тут именно что бабья иерархия! Подчиняться по делу в ней мало, нужно ещё соответственно держаться, а ты со старшей по иерархии самкой держишься как с равной, понимаешь? А они нутром-то это чувствуют, а словами сформулировать не могут, потому и бесятся.

— Уж как держусь, так и держусь! — выпрямилась девочка. — Но я-то думала, что их просто моё лицо раздражает и нищета. Случайно один раз услышала, как бабка-соседка говорила: «Да Ленке надо бы глаза в пол — и бочком-бочком, тихо-тихо прошмыгивать».

— Ленок, поверь, дело не во внешности! — улыбнулся Страж Вихрей. — Вот увидишь — когда тебе приведут лицо в порядок и ты придёшь в школу хорошо одетая, ещё сильнее злиться начнут. У тебя просто нет органа, которым чувствуют иерархию[8], поэтому для всех этих пресловутых «взрослых» и «старших» ты никогда хорошей не будешь, разве что имитировать это чувство научишься.

— Не научусь и учиться не буду! — зло выплюнула Лена. — Подчинённые позы пусть собачки им принимают, а я просто вежливая. Нет такого органа? Ну и плевать!

— Аминь! — подмигнул Артур. — Наш человек! Я и сам такой, не заметила?

* * *

Пахать он начал ещё вчера — время не ждёт! Дальше ведь бороновать и сеять надо будет, когда ж ему успеть-то? Хорошо хоть, в хозяйстве оказалось несколько мерных виксанов[9], и Лесные Сёстры быстро разметили ему делянку под хансат. Сам-то он смог только сказать, где примерно лучше всего, а вот считать толком не умеет, в землемеры не годится. «Эх, даже крестьянину, выходит, грамота нужна! Стыдно было тогда перед миретом — поручил ещё и записывать, когда что посеяно и где, а я не только цифири не знаю, но и писать-то не умею, читаю кое-как и всё! А когда ж учиться? Придётся Нисси записывать пока, её-то научили, и Тарси умеет уже…» Он начал неспешно запрягать метеланов в плуг, но пришлось прерваться — к дому подъезжали две повозки.

— Доброе утро, Мардон! — Паланир узнал молодого батрака, который нанимался со своими метеланами.

— Доброе утро, фенет! Вот купил, — батрак показал на вторую повозку. — А это Нилармах. Кузнец, но пахать тоже умеет.

— И Стиламма, — печально улыбнулся кузнец, погладив по голове испуганную девочку лет восьми. — Из Тинистара мы, только двое нас и осталось от всей семьи.

«Да, Юлли говорила про землетрясение», — вспомнил Паланир. — «А что из Тинистара — и так понятно по виду да по именам, по-нашему было бы Нилармас и Сатиламма».

— Уряд наш знаешь? — спросил он. — С меня кормёжка, как сами едим, так и батракам. А денег что? — насчёт оплаты деньгами или частью урожая в Ниметаре всегда договаривались отдельно.

— А не надо денег! — с достоинством ответил Нилармах. — Кузницу только помоги поставить, как страда кончится.

— Просила уже ханисетль Юллия, знаю, — кивнул крестьянин. — Есть место за тем ручьём. Неудобья, но для кузницы сгодятся.

— Фенет, — Мардон уже успел запрячь в плуг своих метеланов, — пахать-то где?

— Да обожди чуток, — как всякий справный хозяин, торопливости Паланир не любил. — Запряжём всех и вместе начнём. И дотемна! Обед жена в поле пришлёт.

* * *

Поставив в печь два больших каравая, Навепа присела отдохнуть. Ох, всё хозяйство ей заново налаживать! Дом-то есть, вон плотники стучат — уже крышу черепицей кроют. Большой дом, прямо купеческий, даже с подклетью[10] и башенкой какой-то непонятной, да только жить-то как в этом доме? Птичник пустой стоит, и хилетль даже одной нет, а как без молока-то? Всё покупать этой осенью придётся — и хилетль, и птицу, и чем кормить их, и утвари кухонной у неё мало…

— Добрый день, фенетль! — прервала её горестные раздумья появившаяся Юля, державшая ощипанную ламхину[11]. — Отдохни пока, я ужин вам приготовлю, только в печь поставишь потом.

— Добрый день, ханисетль Юллия! — устало улыбнулась крестьянка. — Стыдно мне будет, ну что я за хозяйка такая получаюсь — сама сижу, а ханисетль по хозяйству хлопочет? Лучше бы Нисси вернулась, дом-то готов почти!

— Да просто Юлли зови, как раньше! — рассмеялась фея. — Помнишь, как ты меня ругала всё время за пол недомытый?

— Да уж помню! — усмехнулась и Навепа. — Ты ж ничего не умела тогда, только хлёбово сготовить могла кое-как. Теперь-то научилась?

— Ну да, — кивнула Юля, как раз порубившая тушку птицы и начавшая закладывать мясо в большой горшок вместе с ленсой и крупными кусками кармона[12]. — Соль где у вас?