Считаные дни - Линде Хайди. Страница 38

— Вот тут Руфь со мной, — слышится голос квартирной хозяйки, — одна из девочек, она говорит, что Кайя ушла буквально пять минут назад.

— А куда же? — спрашивает Лив Карин. — Куда она пошла?

Раздается высокий юный голос откуда-то издалека, так что слов не разобрать, напевное жужжание — вот все, что Лив Карин может расслышать, прежде чем снова подключается квартирная хозяйка.

— Руфь говорит, что она пошла в кино вместе с двумя одноклассниками. Руфь говорила с ними вот только что, все там в порядке — так Руфь говорит.

Магнар берется одной рукой за ключи от машины, он готов завести двигатель.

— Спасибо, — произносит Лив Карин, — огромное спасибо.

— Да было бы за что, — отзывается хозяйка и с легким смешком добавляет: — И пожалуйста, дайте знать, если у вас отыщется схема вязания.

Что-то трясется в сиденье под ней, когда Магнар заводит двигатель, что-то тихонько жужжит, дворники снова скользят по ветровому стеклу.

— Ну вот, — произносит он. — Все, как я и говорил.

Когда он включает заднюю скорость, его рука задевает внешнюю сторону ее бедра, не похоже, чтобы это не было случайностью. Магнар бросает взгляд в зеркало и выруливает задним ходом.

— Останови, — говорит Лив Карин.

— Что такое?

— Я хочу выйти.

Лив Карин берется за ручку двери. Она забыла отстегнуть ремень, и он все еще стягивает грудную клетку.

— Ты что, серьезно? — спрашивает Магнар.

Он смотрит на нее удрученно, но все же выжидательно, словно убежден в том, что Лив Карин передумает. И неправда, что она уже больше не ждет его. Теперь она осознает, сколько она надеялась и ждала, чтобы что-то произошло, что-то неясное, освобождающее, что поднимет ее на другой уровень. Но этого не происходит, и теперь для нее очевидно, что никогда этого не будет, он сам это говорил, и вот сейчас тоже: ничего не изменится.

Она опускает левую руку между сиденьями, сухой щелчок пряжки — и она свободна.

— Ты что, пойдешь пятнадцать километров под дождем? — спрашивает Магнар. — Просто из упрямства?

— Не из упрямства, — возражает Лив Карин, — по необходимости.

Голос звучит уверенно, ремень скользит вверх по ткани пальто, и в то же мгновение ладонь Магнара обхватывает ее предплечье — жест, который она могла бы принять за неуклюжую нежность.

— Перестань, Лив Карин, — просит он. — Перестань истерить.

Она поворачивается к нему всем телом, почти лицом к лицу, словно хочет, чтобы он увидел ее целиком, и голос ее звучит именно так, как ей хочется, — спокойно и сдержанно, когда она произносит:

— Какая истерика? Ты о чем?

— Ну ладно, хватит, — говорит Магнар.

— Да нет уж, — отзывается Лив Карин, — не чувствую даже намека на истерику, нет ни одного чувства, вообще ничего.

Магнар молчит, когда она поворачивается к двери автомобиля. И на сей раз это движение ей так легко дается, все теперь так легко, Кайя нашлась, ничего не случилось, она просто пошла в кино. Лив Карин большего и не нужно, и ноги сами выпрыгивают из машины. Выпрямляясь, она вдыхает прохладный воздух, дающий чувство свободы, упирает ладонь в дверцу «рено» и захлопывает ее, и в этом тоже есть удивительная легкость, как и в ней самой, почти невесомость.

%

Он готов к тому, что все уже закрыто. Официальные часы приема в госучреждении, очевидно, закончились давным-давно, но когда Юнас поворачивает к выкрашенному в желтый цвет зданию, он видит, что в окнах горит свет. Первое, что ему приходит в голову, когда он слезает с велосипеда, — что забыл купить для него замок. Какое-то мгновение Юнас стоит в растерянности, потом прислоняет велосипед к стене, на которой висит табличка, извещающая о том, что здесь находится контора ленсмана, и приходит к заключению, что оставить велосипед здесь будет безопаснее всего.

Едва он протягивает руку к двери, она вдруг распахивается внутрь, Юнас делает шаг назад, а выходящий из нее высокий мужчина в полицейской униформе занимает весь дверной проем.

— Ой, — восклицает Юнас, — я сомневался, есть ли тут кто-нибудь.

— Всегда к вашим услугам, — говорит полицейский.

Он с улыбкой подносит два пальца ко лбу, форменная фуражка зажата под мышкой, волосы у него густые, но с заметной проседью, Юнас предполагает, что полицейскому может быть уже под пятьдесят.

— Эвен Стедье, — представляется мужчина и протягивает правую руку.

— Это вы — ленсман? — уточняет Юнас.

— В некотором смысле, — отвечает мужчина, — но если вы спросите народ тут, в округе, всякий скажет, что я — новый ленсман, и есть определенная опасность, что я останусь таковым до конца жизни.

Улыбка у него мягкая и дружелюбная.

— А со старым что случилось? — спрашивает Юнас.

— Он умер скоропостижно, еще в мае.

— Да, грустно, — говорит Юнас. — Любили его тут?

— Да как сказать, — глядя куда-то в сторону, отзывается ленсман, — ну, у него были свои особенности, как у всех.

Потом, словно осекшись, он смущенно улыбается и добавляет:

— Но прежде всего, в нашем городке его считали замечательным человеком.

Из магазина по соседству с конторой ленсмана выходит пожилой человек, идет он с трудом, опираясь на ходунки.

— Будьте осторожны, держитесь! — кричит ленсман.

Старик поднимает кулак и беззубо улыбается.

— Да, ежели не удержусь, как бы мне не угодить под арест! — выкрикивает он.

Ленсман с улыбкой смотрит вслед старику, который бредет дальше нетвердой походкой, широко расставляя ноги, как ребенок, который только выучился ходить, а потом он оборачивается и бросает взгляд на Юнаса.

— А наш новый доктор выбрался осмотреть окрестности?

Ленсман смотрит на Юнаса, выискивая в карманах форменных брюк ключи от автомобиля, и Юнас угадывает в его лице что-то знакомое; возможно, он был одним из тех пациентов, которых он принял за три дня, — их прошло множество перед его глазами, незнакомые лица и истории болезни. Ему приходит в голову, что это займет время — научиться узнавать.

— У нас здесь такое маленькое сообщество, — поясняет ленсман. — Люди общаются. А вы как раз — новый повод для разговоров.

Юнас чувствует, как заливается румянцем. Но ему не хочется предстать юным и несуразным, особенно теперь, когда у него есть дело, ему нужно доверие и убежденность в том, что он справится с этим как надо.

— Приятно слышать, — говорит Юнас и делает небольшую паузу, прежде чем понижает голос и добавляет: — Но теперь я совершенно не уверен в том, что мне делать с представлением о врачебной тайне и все такое.

И он рассказывает, не называя имен, не вдаваясь в подробности, которые могут выдать личность пациента, выдает относительно расплывчатое и совершенно бессвязное описание своей дилеммы, мучающей его последние полтора часа, — о девушке, которая могла исчезнуть, об информации, которой он обладает благодаря своей профессии и которая может стать очень важной, если — конечно, если речь все-таки идет об исчезновении. Он не называет имен Лив Карин и Магнара, не описывает, как они уехали из дома, полные страха глаза Лив Карин, сидящей в машине, не упоминает и об оставшихся в саду мальчиках, которые сказали ему после отъезда родителей: «Наша сестра, кажется, пропала!» Братья не выглядели особенно обеспокоенными, больше всего они были увлечены строительством шалаша, который возводили вместе с соседскими ребятами, но Юнас знает больше, чем они, он помнит о том эпизоде в кабинете врача, об, очевидно, тайной и нежеланной беременности Кайи и СМС, которое она получила, — кто-то незнакомый хотел с ней встретиться, ведь все было именно так? И кроме того, он пообещал ей: ничего из того, что она скажет, не выйдет за пределы врачебного кабинета, и он не намерен нарушать данное слово, если только речь не идет о преступлении — что тогда?

— В любом случае, очевидно, что вы серьезно относитесь к пониманию медицинской тайны, — говорит ленсман, когда Юнас заканчивает свой рассказ.