Особое мясо - Бастеррика Агустина. Страница 34

Когда-то ему и в голову не могло прийти, что он будет нарушать те законы, в работе над которыми принимал самое непосредственное участие.

Удостоверившись в том, что инспектор ушел, а его машина миновала ворота на въезде в усадьбу, он возвращается в спальню, отвязывает Жасмин и обнимает ее. Он обнимает ее крепко-крепко, а потом ласково гладит ее живот.

Еще он плачет. Немного. Жасмин смотрит на него, не понимая, что происходит. Он, чтобы не волновать ее, медленно проводит ладонью по ее лицу, и это движение рождает в них обоих ощущение нежности и ласки.

Сегодня у него нерабочий день.

Он сооружает бутерброды, открывает пиво и прихватывает с собой воду для Жасмин. На радиоприемнике он находит ту самую, старую, станцию, которую он слушал, когда Коко и Пульес еще были живы. Сегодня они с Жасмин будут сидеть под тем самым деревом, у корней которого похоронены его собаки. Они садятся вдвоем в тени и долго слушают инструментальный джаз.

Звучат композиции Майлса Дейвиса, Колтрейна, Чарли Паркера, Диззи Гиллеспи. Слов нет, есть только музыка и это небо — такое голубое, что слезятся глаза. Еще есть крона старого дерева с чуть шуршащими на ветру листьями и Жасмин, положившая голову ему на грудь и хранящая полное молчание.

Под первые звуки знакомой композиции Телониуса Монка он встает и помогает подняться Жасмин. Он осторожно обнимает ее и начинает двигаться вместе с нею под музыку. Жасмин сначала не понимает, что происходит. Может даже показаться, что ей это не нравится. Но через какое-то время она просто дает партнеру возможность вести ее в танце. На ее лице блуждает счастливая улыбка. Он целует ее, целует в лоб — в самую середину выжженной отметины. Несмотря на довольно быстрый темп композиции, они исполняют очень медленный танец.

Всю вторую половину дня они проводят там, под деревом, и ему кажется, что Коко и Пульес рядом, что они танцуют вместе с ними.

Просыпается он от телефонного звонка. Это Нелида.

— Маркос, здравствуйте. Как поживаете? Тут такое дело… У вашего отца возникла определенная декомпенсация. Нет, все позади, но нам нужно, чтобы вы подъехали. Если получится — лучше сегодня.

— Сегодня… Нет, наверное, не получится. Давайте завтра. Хорошо?

— Вы, кажется, меня не поняли. Нам нужно, чтобы вы приехали сегодня.

Он молчит. Ему понятно, что означает такой звонок от Нелиды, но он не хочет об этом говорить, не может облекать очевидное в слова.

— Выезжаю.

Жасмин он оставляет в ее комнате. Уже понятно, что сегодня он вернется поздно, поэтому еды и воды ей нужно оставить столько, чтобы хватило на весь день. Он звонит Мари и предупреждает ее, что сегодня на комбинате не появится.

Едет он быстро. Нет, он не рассчитывает что-то изменить и не надеется застать отца живым. Просто скорость помогает отвлечься. Не думать. Он закуривает, не сбавляя скорости. Вдруг его начинает бить кашель. Он выбрасывает сигарету в окно, но кашель все равно не отступает, засел где-то там, в глубине груди. Тяжелый, как камень. Он пытается выбить его из себя, но кашель не прекращается.

Он съезжает на обочину, останавливает машину и кладет голову на руль. Некоторое время он сидит неподвижно, пытаясь продышаться. В какой-то момент он замечает, что стоит у самого поворота к зоопарку. Вон и выцветшая вывеска над входом. Ни слово «Зоопарк», ни нарисованные вокруг букв зверюшки уже почти не видны. Вывеска установлена над входной аркой, сложенной из необработанных камней в виде остроконечных скал. Он без особого труда залезает по этой неровной стенке и оказывается на одной высоте с вывеской. Он изо всех сил бьет ее, пинает, пытается оторвать от стенда. Наконец ему это удается, и он сбрасывает вывеску на землю. Та падает на дорожку, заросшую травой. Раздается сухой звук удара.

Теперь у этого места нет имени.

Он подъезжает к интернату. На входе его встречает Нелида. Она тепло обнимает его. Здравствуйте. Вот, это случилось. Не хотела говорить вам это по телефону, но для нас очень важно, чтобы вы заехали сюда сегодня. Сами понимает, формальностей — просто море. Примите мои соболезнования. Мне действительно очень жаль.

Выслушав ее, он твердо произносит: «Я хочу видеть его. Сейчас».

— Да, конечно. Пойдемте, я провожу вас в его комнату.

Нелида приводит его в отцовскую палату. Здесь все в полном порядке. Много дневного света. На прикроватном столике — фотография матери Маркоса с ним, младенцем, на руках. Рядом лежат контейнеры с таблетками, стоит настольная лампа.

Он садится на стул, стоящий рядом с кроватью, на которой лежит отец. Руки старика сложены на груди. Он причесан, от него исходит запах одеколона. Но он мертв.

— Когда это случилось?

— Сегодня рано утром. Он умер во сне.

Нелида выходит и закрывает за собой дверь. Он

остается один.

Он прикасается к рукам отца, но те уже остыли, и он непроизвольно отдергивает протянутую ладонь. Он ничего не чувствует. Ему хочется заплакать, хочется обнять отца, но он смотрит на это тело, как на труп чужого ему человека. Ему приходит в голову, что отец наконец-то избавился от безумия, ушел из этого жестокого и беспокойного мира. От этих мыслей вроде бы должно стать легче. На самом же деле камень в его груди растет и тяжелеет.

Он выглядывает в окно, выходящее в сад. Прямо на уровне его глаз в воздухе висит колибри. Кажется, что птичка смотрит на него. Это продолжается несколько секунд. Хочется прикоснуться к ней, но птичка мгновенно отлетает в сторону и исчезает из виду. Он отказывается верить в то, что такое гармоничное и прекрасное создание может быть источником опасности. А еще, думает он, возможно, эта колибри и есть душа отца, задержавшаяся здесь, рядом, чтобы попрощаться.

Он чувствует, как ворочается камень в его груди. Слезы начинают душить его.

Он выходит из палаты. Нелида просит его пройти с ней: нужно подписать бумаги. Они заходят в ее кабинет. Она предлагает кофе. Он отказывается. Нелида нервничает — перекладывает с места на место документы, пьет воду. Он отмечает про себя, что эти ситуации должны быть для нее чем-то привычным. Почему же она делает все так медленно? Как будто специально задерживает оформление. Или специально?

— Нелида, что с вами?

Она растерянно смотрит на него. Никогда его таким не видела. Таким прямым, откровенным и агрессивным.

— Ничего. Правда ничего. Просто… мне пришлось позвонить вашей сестре.

Она смотрит ему в глаза. Немного виновато, но уверенно.

— Таковы правила нашего учреждения. Исключений не бывает. Ни для кого. Вы знаете, как я к вам отношусь, но и с работы мне вылететь не хотелось бы. Представьте себе, что будет, если ваша сестра приедет сюда и устроит скандал из-за того, что ее вовремя не известили. У нас такое уже бывало.

— Понятно.

В любой другой день он обязательно смягчил бы ситуацию, сказав медсестре что-нибудь, что прозвучало бы как утешение. Например, «не волнуйтесь» или «все в порядке, ничего страшного». В любой день. Но не сегодня.

— Нужно будет подписать ваше согласие на кремацию. Ваша сестра… она уже прислала мне по электронной почте подписанный бланк согласия. Вот только она предупредила, что не сможет присутствовать на церемонии прощания и кремации. Так что мы можем сами связаться с похоронным бюро и решить все вопросы. Вы согласны?

— Да, хорошо. Конечно, я согласен.

— Только учтите, что вам придется присутствовать при кремации. Кто-то из родственников должен подписать акт, что процедура проведена в его присутствии. Там же вам и урну выдадут.

— Хорошо.

— Имитацию похорон заказывать будете?

— Нет.

— Ну и правильно. Сейчас этот обряд уже почти никто не проводит. Но поминки-то организовать собираетесь?

— Нет.

Нелида удивленно смотрит на него, затем выпивает еще воды и садится перед ним, сложив руки на груди.