Особое мясо - Бастеррика Агустина. Страница 42

— Скажешь тоже! Кого они будут арестовывать? Сотню с лишним бомжей, еле-еле сводящих концы с концами? Не смеши меня. Как они узнают, кто именно убил Луисито? Кому будут предъявлять обвинения? Нет, если на камерах будет видно, кто его убивал, тогда другое дело, но пока они все это отсмотрят, пока дело раскрутят, много времени пройдет.

— Тут ты прав. Арестуют они пару-тройку из них, а дальше что? Остальные уроды никуда не денутся. И нам эту кашу еще расхлебывать и расхлебывать. Слушай, а как по-твоему, сколько голов нам потребуется, чтобы их всех перетравить?

— Всех и не надо. Лишь бы трупов оказалось достаточно, чтобы выжившие сообразили, что к чему, и свалили отсюда.

— Согласен.

— Эти люди вне закона. У многих и документов-то нет. Так что следствие может затянуться на несколько лет. И сколько грузовиков за это время они нам в кювет отправят? Не стоит забывать, что теперь дело у них веселее пойдет: они уже знают, как все это делается.

— Завтра поставлю вооруженную охрану на въезде. Пусть подстрахуют в момент прибытия грузовиков.

— И то верно. Хотя, если честно, я не думаю, что они рискнут напасть завтра.

— Ты не видел эти дикие злобные рожи?

— Да видел я их, видел. Просто завтра они будут еще уставшими и сытыми. Но все равно вооруженная охрана не помешает.

— Договорились. Очень бы хотелось, чтобы все сработало как надо.

Эти слова он уже не комментирует. Посидев молча, он жмет Кригу руку и говорит, что хочет поехать домой. Криг, словно очнувшись, кивает. Конечно, поезжай. Давно пора. Спасибо за помощь. Ты уж извини, что все так получилось. У тебя такой день, а тут мы со своими звонками и проблемами.

Выехав с территории комбината, он снова проезжает мимо разбитого, перевернутого грузовика, видит кровь на асфальте и вдалеке — приближающиеся синие сполохи. К месту происшествия мчится полиция.

Он вроде и хочет пожалеть падальщиков и ужаснуться чудовищной смерти Луисито, но в его душе пусто. Никаких эмоций.

19

Он подъезжает к дому и прямиком направляется в комнату Жасмин. За целый день он ни разу не посмотрел в телефон, ни разу не проверил, как она там. С тех пор, как установил камеры, он впервые забыл посмотреть и удостовериться в том, что все хорошо.

Он открывает дверь ее комнаты и видит, что Жасмин лежит на полу с перекошенным от боли лицом. Она все время трогает свой живот, а ее сорочка вся покрыта пятнами. Он подбегает к ней и видит, что матрас испачкан какой-то жидкостью желто-зеленого цвета. «Нет!» — кричит он.

Из прочитанных книг он знает, что выделение околоплодных вод зеленого или желтого оттенка — это сигнал о наличии очень серьезных проблем для ребенка. Что теперь делать, он не знает. Разве что — приходит ему в голову — перенести Жасмин на свою кровать, чтобы ей было мягче и удобнее. Затем он хватает телефон и звонит Сесилии.

— Приезжай немедленно! Ты здесь нужна. Это очень важно!

— Маркос? Что случилось?

— Прыгай в мамину машину и быстро сюда. Как можно быстрее!

— Да что случилось-то? Ты можешь объяснить?

— Приезжай, Сесилия! Ты мне нужна. Здесь, срочно!

— Ничего не понимаю. Ты какой-то сам не свой. Этот голос… Я тебя не узнаю.

— По телефону не могу. Потом все объясню. Ты только пойми, это действительно важно и очень срочно.

— Ну хорошо, хорошо. Сейчас выезжаю.

Он знает, сколько времени ей потребуется. К сожалению, немало. Дом ее матери расположен не в городе, но и не так уж близко от их участка.

Он мчится на кухню, хватает полотенца и замачивает их. Холодный компресс на лоб — так ей будет легче. Он пытается сделать УЗИ, но не может определить проблему. Прикоснувшись к животу Жасмин, он шепчет: «Все будет хорошо, малыш. Все будет хорошо. Ты родишься, родишься здоровым, и все будет хорошо». Несколько глотков воды для Жасмин. Он как заклинание повторяет, что все будет хорошо, хотя сам прекрасно понимает, что его сын сейчас рискует вообще не родиться. Маркос не может заставить себя встать и подготовить то, что может понадобиться при родах, например вскипятить воды. Он сидит рядом с Жасмин и крепко обнимает ее. С каждой минутой ее лицо все бледнее.

Над ними — картина в раме. Тот самый Шагал, который так нравился маме. Маркос начинает ей молиться — как умеет. В этой молитве он обращается к матери. Именно ее он просит о помощи, где бы она ни была, на каком бы свете ни обитала сейчас ее душа.

Слышен шум мотора. Он выбегает навстречу подъехавшей машине, бросается к Сесилии и обнимает ее. Она отшатывается и ошарашенно смотрит на него. Он хватает ее за руку и, прежде чем потащить за собой в дом, умоляюще произносит:

— Постарайся отнестись ко всему с пониманием. Не будь косной. Я прошу тебя. Отбрось все предрассудки, задуши на время свои эмоции. Это очень важно. Пойми, ты мне сейчас нужна как фельдшер, как медицинский работник, как человек, способный спасать других — уж мне-то не знать.

— Маркос, я не понимаю, о чем ты говоришь и к чему ты клонишь.

— Пошли, сейчас сама все увидишь. Увидишь и поймешь. Помоги мне, умоляю тебя.

Они входят в комнату, и она видит, что на кровати лежит женщина. Беременная. Она невесело смотрит на эту картину, через секунду-другую у нее на лице появляется удивление и недоверие. Почувствовав что-то вроде интереса к происходящему, она осторожно подходит к незнакомке и вдруг замирает на месте: на лбу у лежащей женщины четко видно выжженное клеймо.

— Что делает эта самка в моей кровати? Почему она здесь — беременная? А если даже так, ты что, специалиста вызвать не мог?

— Это… там мой сын.

В первую секунду она не может скрыть охватившее ее омерзение. Затем она отходит на несколько шагов, прислоняется к стене, садится на корточки и закрывает голову руками. Внешне это похоже на резкий спад кровяного давления.

— Ты с ума сошел? На бойню захотелось? Да как ты вообще мог спать со скотиной, с какой-то самкой? Нет, ты точно больной.

Он осторожно подходит к ней, медленно поднимает ее и обнимает. Затем он обращается к ней:

— Помоги. Околоплодная жидкость — зеленая. Ребенок может умереть. Сесилия, умоляю!

Эти слова звучат как магическое заклинание: Сесилия встряхивается всем телом, собирается с мыслями и начинает командовать. Так, нужно вскипятить воду, неси чистые полотенца, спирт, давай еще подушки. Он мечется по дому в поисках необходимого, а Сесилия тем временем осматривает Жасмин и пытается успокоить ее.

Роды длятся несколько часов. Жасмин инстинктивно тужится, но большего от нее Сесилия добиться не в силах. Та не понимает, чего от нее хотят. Он пытается помочь, но так боится за Жасмин и ребенка, что практически ничего не делает, а только раз за разом повторяет: «Ничего, все будет хорошо. Все будет хорошо». Вдруг Сесилия кричит, что видит появившуюся ножку. Он впадает в отчаяние. Тогда Сесилия приказывает ему выйти из комнаты. «Ты нас обеих только нервируешь. Иди отсюда. Роды, скорее всего, будут долгими и трудными. Подожди за дверью».

Он переступает порог и остается стоять у самой двери, прислушиваясь и поочередно прижимая уши к дверному полотну. Криков не слышно, до него доносится только голос Сесилии: «Давай-давай! Молодец, мамочка, тужься. Тужься, я тебе говорю. Давай! У тебя все получится, давай напрягись. Тужься! Да-вай, да-вай! Пошел-пошел…» Похоже, она и сама забыла, что Жасмин не понимает ни слова из того, что говорят. Наконец наступает полная тишина. Минуты медленно тянутся одна за другой, и вдруг Сесилия срывается на крик: «Нет! Нет, я сказала! Давай, малыш, давай поворачивайся! Эй, мамочка, чего лежим, напрягайся давай, тужься. Да помоги же ты ему! Ну вот, уже почти. Почти-почти. Ради бога, ты — как тебя там — ну помоги же мне! Ну давай, постарайся! А ты — я от тебя не отстану. Пока я здесь, ты не умрешь. Давай, шевелись, у тебя все получится!» Снова тишина. Снова томительно тянутся минуты. И вдруг — слабый, еле слышный плач. Он вбегает в комнату.