Пункт назначения 1978 (СИ) - Громов Виктор. Страница 18

Сосед опять считал мое состояние:

– Родители велели тебе передать, что ключ оставили под ковриком.

Сейчас мне дядю Толю хотелось буквально расцеловать. Ключ! Под ковриком! Да это лучшая новость за последние сорок лет. На лицо сама собой наползла улыбка. Мужчина улыбнулся в ответ. Я бросил взгляд на Юльку – тот тоже улыбался.

– Беги уже, – сказал дядя Толя, – устал небось? А я тебя тут забалтываю. Вечером, если хочешь, выходи. Раков будем варить. И родителей с собой бери.

– Раков? Мы обязательно придем. Спасибо.

Вот это сюрприз. К ним бы еще пивка… Я сглотнул набежавшую слюну и подумал: «Ничего, пару лет я как-нибудь потерплю. А там будут мне и пиво, и водка и никотин. Без баб куда сложнее…»

Мой юный дурной организм моментально отозвался на последнюю мысль. Да так очевидно, что я позорно сбежал. Черт бы их побрал, эти гормоны. Как подростки вообще с ЭТИМ живут?

По лестнице практически взлетел. Остановился уже на пороге. Прислушался. За дверью царила тишина. Как и сказал дядя Толя, дома никого не было. Ключ нашелся под ковриком. Замок открылся без труда. И я прошел внутрь.

Скинул кеды, попросту наступив мыском на задник. Поймал в своей голове мыслишку: «Пока мать не видит. Иначе будет орать». И сам от этой мысли рассмеялся. Последние четыре десятка лет орать на меня было некому. Разве что Лельке, но на ее крики мне было плевать. И все равно я никогда не пытался снять обувь так, как сейчас. Все респектабельно, все в пределах приличий. Наверное, я стал слишком взрослым для этого. Сейчас же все получилось само.

Я сдвинул кеды ногой в сторону и в одних носках прошел на кухню. Банку надо было распаковать.

На столе лежала записка: «Олег, суп в кастрюле на плите. В холодильнике сырники. Поешь и ложись спать. Мама».

Сырники – это прекрасно. Суп – еще лучше. В животе у меня заурчало. Я с трудом подавил желание съесть все и прямо сейчас. Сперва нужно было разобраться с делами. А уже потом баловать себя мамиными деликатесами.

Для начала я решил прочитать молитву. По бумажке. Досконально изучить содержимое, так сказать. Стыдно признаться, но в прошлой жизни я уделял подобным вещам слишком мало времени. А в настоящем, где оказался сейчас, не интересовался ими вовсе.

Итак, «Отче наш, Иже еси на небесех…»

В принципе, все понятно. Часть слов приходится угадывать, но общий смысл ясен. Надо закрепить еще разок и можно приступать. Главное, чтобы отец с матерью не вернулись. Сложно будет объяснить, от чего вдруг их ребенок, честный комсомолец, сын истинного коммуниста, стоит под закрытой дверью с банкой воды и молитвой в руках.

Так и к врачу свезут из лучших побуждений. К мозгоправу. А мне этого, честное слово, категорически не хочется. Я сюда вернулся жить, а не в закрытой больничке бока пролеживать.

И святая вода… Как ее из банки расплескивать? Не из горла же лить на дверь? Я попытался просунуть внутрь банки ладонь, чтобы зачерпнуть, но не смог. Лапищей меня предки наградили будьте нате. Пришлось срочно шарить по шкафам в поисках подходящей посудины. Лучше всего подошел эмалированный ковш на длинной ручке. «Обливной», как говорила бабуля.

Туда я вылил половину воды. Вторую половину оставил для нашей с Иркой комнаты. Уж очень хотелось спокойно спать. Чтобы не вздрагивать от каждого шороха. Чтобы не ждать появления ночных кошмаров.

К двери я приблизился во всеоружии. И только там понял, что совершенно не помню, что надо делать. А еще мне катастрофически не хватало третьей руки. Я стоял, как дурак, у логова врага и тупо пялился на записку, перечитывая раз за разом: «Не входить!!!»

В одной руке у меня был ковш. В другой – молитва. А брызгать-то как? Ртом нельзя, им я буду слова говорить.

То, что я про себя тогда подумал, в приличном обществе совершенно неприлично произносить вслух. Потом перевел дух и подумал все это по второму разу с вариациями. После уполз на кухню, оставил все свои сокровища на столе и вернулся с табуретом. Так-то лучше. Его я установил по центру.

Дальше было проще. Принесенный ковш встал на табурет, ручкой к двери, чтобы случайно не зацепить ногой. Лист я взял в левую руку. Старательно перекрестился и принялся читать. Сначала сбивчиво, потом с выражением, а после и вовсе вошел во вкус. Слова из меня полились сами собой. На сердце как-то разом стало спокойнее.

Глава 10. Ирки и Юлька

Молитву я прочитал три раза. Трижды обрызгал дверь, порог, пол. Старательно окропил притолоку. Немного подумал и для пущего эффекта добавил святой воды потолок и стены – на метр от запретной комнаты.

Чего я ожидал от этой процедуры? Каких-то спецэффектов? Бунта темных сил? Не знаю. Ничего такого не случилось.

Было подозрительно тихо. Ни шума, ни скрипа, ни вздоха. Ничего. Даже темный дымок из-под двери не просочился. И я, слегка разочарованный, пошел в нашу с Иркой комнату. Дело надо довести до конца.

Листок мне больше был не нужен, а потому отправился в карман. В процессе изгнания бесов, молитва сама-собой выучилась наизусть. Я шел по кругу, щедро обрызгивая все подряд и беспрестанно повторял: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Чем дальше, тем больше чувствовал себя идиотом. Первый запал прошел, страх тоже испарился, зато осталось чувство безграничного изумления. Поражало все: я сам, мои поступки, то, что меня окружало.

Хуже всего было то, что я не видел никакой альтернативы. Ну не было у меня других вариантов! Как? Как прикажете бороться с тем, во что я еще три дня назад не верил в принципе. С тем, чего вообще не должно существовать. С тем, что противоречит здравому смыслу?

Голос разума сдавленно пискнул: «Может это все глюки?» Глюки… Ха! Это было бы проще всего. Только я точно знал – ничего мне не почудилось. Все было. Здесь. Со мной. И не только со мной. Ирка тоже видела это во сне. Видела и плакала. По ее щекам бежали слезы. Это меня она просила о помощи.

– Я не хочу, чтобы он на меня смотрел!

Слова Иринки набатом звучали в ушах.

Обошел по кругу всю квартиру. Честно. Старательно. Три раза. К концу был весь мокрый, словно случайно попал под душ. Зато мог честно сказать – я сделал все, что от меня зависело. Даже если это не поможет, даже если все было бессмысленно – я довел дело до конца.

Воды у меня осталось чуть больше четверти банки. Не выливать же? Я поразмыслил, окропил ею холодильник изнутри, остатком тщательно умылся и вытер лицо маминым фартуком. Дурь? Да. Согласен. Но хуже точно не будет. А после с чувством глубочайшего удовлетворения пообедал и отправился спать.

Разбудили меня в пять. Погладили по голове, взъерошили волосы, ласково чмокнули в щеку. Я приоткрыл глаза – мама… Моя мама. Перехватил ее пальцы, повернулся и улегся щекой на ее ладонь. Это было то, о чем я совсем недавно и помыслить не мог.

– Мама, – прошептал я тихо-тихо, – как хорошо, что ты здесь.

И тут заметил – она смотрела немного странно. Не с укором, нет. Скорее с тревогой. Сердце забилось в испуге.

– Мам, что-то случилось?

В ответ пожимание плеч. Растерянное, удивленное.

– Олег, – спросила она после паузы, – что здесь произошло?

Я отпустил ее руку и сел, пытаясь понять, о чем речь.

– Ты о чем?

– Откуда в коридоре лужа? И обои возле двери мокрые. Возле той, что заперта.

Твою ж мать! Вот дебил! На радостях я совсем об этом не подумал. Там все так щедро полито святой водой. Почти пол-литра ушло. Конечно, за это время ничего не успело высохнуть. И что теперь сказать? Что придумать?

– Олег, – мать начинала сердиться, – я жду объяснения.

Щеки мои неожиданно залились красным румянцем, уши заполыхали. Я тут же прижал к лицу прохладные ладони. Горит, зараза. Неужели в детстве так всегда было? Удивительно, но я совсем этого не помнил. Неприятное ощущение. А тут еще и матери отвечать надо. Как с Лелькой не отбрешишься, не прокатит. И я опрометчиво выпалил первое, что пришло в голову: