Наивность (СИ) - "Vi_Stormborn". Страница 36

Кажется, не только Северус что-то сделал с Гермионой, но и она что-то сделала с ним.

Гермиона молча смотрит на него. Северус защищает ее на свадьбе Джинни и Гарри, он затыкает рот Пророку, хотя на тот момент Гермиона никем ему не приходится. Северус делает так, чтобы магическое сообщество замолчало. Они связывают себя узами брака.

Северус приводит ее в свой дом, показывает свою жизнь. Чопорную, холодную, штампованную правилами и порядками, но жизнь. Он рассказывает ей о своей дочери. Северус открывает ей двери в свое прошлое. Сознается в связях прошлого, пусть ее они и не касаются. Рассказывает о том, о чем никому никогда не рассказывал. О покойной жене.

А она сбегает в середине ночи в дом к лучшей подруге, пусть и понимает, что ничего не сможет ей рассказать.

Гермиона чувствует себя так паршиво, что не описать словами.

Ей стыдно, ей горько. Ей жаль.

Ей жаль.

Северус не выдерживает молчания первым.

— Идем домой, — он не требует.

Он просит.

Гермиона бросает взгляд на подругу, но Джинни сама пребывает в ступоре от всего, что происходит, поэтому лишь часто моргает, а после кивает подруге. Гермиона молча встает с места и направляется к камину.

— Мы трансгрессируем, — произносит Северус, протягивая Гермионе руку.

— В доме этого делать нельзя, — произносит Джинни не так грозно, как хотелось бы.

И куда подевался весь запас моего гнева?

— Я понимаю, миссис Поттер, — уже направляется он в сторону выхода.

Гермиона просто следует за ним. Она знает, что он собирается сделать, поэтому сразу встает по правую руку от него. Джинни его намерений не знает, поэтому тут же хмурится, делая шаг вперед.

— Там же мороз и метель, а она в домашнем костюме! — вспыхивает она.

О, а вот и гнев!

Вместо любого ответа Северус в то же мгновение снимает с себя мантию, с внутренними пуговицами которой возился мгновением ранее, после чего поворачивается к Гермионе и аккуратно надевает на нее плотную накидку, сохранившую тепло его тела.

Гермиона опускает взгляд и непроизвольно глубоко вздыхает, когда его запах мягким облаком окутывает ее тело. Северус застегивает на ней мантию, а она смотрит на его сильные руки и пуговки сюртука, вслушиваясь в только-только восстановившееся дыхание своего мужа.

Оказывается, ей становится спокойнее, когда он рядом. Это открытие поражает. Такого не было раньше. Несколько дней разлуки и отсутствия общения так повлияли? Не видеться столько времени, проживая под одной крышей. Это просто смешно.

— Увидимся, Джинни, — хрипло из-за долгого молчания произносит Гермиона, чуть кашлянув.

Девушка, до того момента внимательно за ними наблюдавшая, непонимающе приоткрывает рот. Она почему-то не испытывает теперь тревоги за подругу. Взволнованность есть, но это другое. Джинни видит, что Северус… защищает Гермиону?

— Да, пиши, если что, — отзывается она, скрестив на груди руки.

Они скомкано прощаются по второму кругу, потому что нормы поведения Северус соблюдает и также откланивается, после чего он протягивает Гермионе согнутую руку, когда они выходят во двор.

На улице страшно темно и бушует первая метель этой зимы, не собираясь сходить на нет. Северус морщится от кристаллических льдинок, летящих в лицо, и прикрывает рукавом рубашки лицо. Он чуть поворачивается к Гермионе.

— Держись крепче, — старается перекричать он шум ветра.

Девушка кивает и непроизвольно сжимается возле руки Северуса, закрывая глаза. Он слегка опускает голову, глядя на нее. Холод уже не беспокоит его, внезапное тепло молодой волшебницы пробуждает жар где-то глубоко внутри. Северус вздрагивает от этого чувства.

Что это со мной происходит? Может, я заболел?

Наверное, это и сыграло роль в том, что происходит дальше. Северус настраивается не на ту волну, думает о местоположении недостаточно четко, поэтому, трансгрессировав, они не попадают внутрь поместья, их отбрасывает магический барьер ворот, не позволяя войти.

Северус с размаху падает навзничь на спину, раскинув руки по сторонам. Снега успевает намести достаточно, он смягчает удар. Кажется, он ударяется затылком, но собственные неурядицы беспокоят его в последнюю очередь. Он тут же вскакивает на ноги.

— Гермиона! — в ужасе вскрикивает он, подбегая к ней. — Гермиона, вы целы?!

Девушка морщится, лежа с закрытыми глазами. Кажется, зимняя мантия смягчает удар вкупе с небольшим сугробом, поэтому она едва слышно согласно мычит. Северус отряхивает ее от снега и взмахивает палочкой, открывая ворота.

— Прости меня, — шепчет он, когда подхватывает ее и берет на руки. — Я виноват.

Он прижимает ее к себе и следует к дому. Гермиона обнимает его одной рукой за шею, прижимаясь ближе, и держит глаза закрытыми. Она не ударилась, только слегка напугалась, но она позволяет ему прикоснуться к себе, потому что странное желание оказаться в его руках затмевает все прочее.

Да что со мной происходит? Несколько дней назад мне было тошно находиться с ним рядом.

Гермиона непроизвольно сжимает теплую кожу его шеи, чувствуя мягкие темные волосы под пальцами. Она вспоминает день свадьбы, когда он также нес ее на руках. С того дня прошло несколько месяцев, и сейчас Гермиона чувствует разницу.

Ей хочется зайти в дом. Ей хочется, чтобы Северус держал ее в своих объятиях.

Он несет ее на руках на второй этаж и колеблется, когда останавливается возле двух комнат, находящихся напротив друг друга. Северус смотрит сначала на свою дверь, а после на дверь ее спальни. Он думает не так долго, но вскоре морщится, покачав головой, и локтем открывает дверь спальни девушки.

Моди появляется тенью возле него мгновением позже.

— Хозяин, чем я могу служить? — учтиво спрашивает шепотом она.

— Горячего успокаивающего чаю и ванную для моей жены. Срочно, — четко произносит он.

Гермиона слышит его слова, и от этого волосы на руках непроизвольно встают дыбом. Он никогда не называл ее своей женой. Вслух и при ней, если быть точным. Неожиданное обращение не пугает, ей даже приятно слышать это.

Северус усаживает ее на постель.

— Сидеть можете? — негромко спрашивает он.

Гермиона в тепле довольно скоро приходит в себя и смотрит в обеспокоенное лицо Северуса, освещаемое пламенем свечей на ее прикроватной тумбочке.

— Конечно, — спокойно замечает она. — Я не беспомощна.

Можно было сказать и мягче, но Гермиона так отвечает непроизвольно. Кажется, ее наблюдения не ошибочны. Она все чаще показывает свой характер и все больше походит на собственного мужа.

— Я бы никогда вас такой не назвал, — замечает он. — Позволите помочь?

Он указывает на влажную от растаявшего снега мантию, и Гермиона, на мгновение глянув на нее, снова смотрит на Северуса, после чего кивает. Он расстегивает внутренние пуговицы сам, его руки едва дрожат. Гермиона замечает это.

Повинуясь внезапному порыву, она прикасается к его холодным рукам своими. Гермиона впервые чувствует, что собственные ладони у нее прохладные и сухие. Либо она хорошо приложилась затылком после неудачной трансгрессии, что в голове все смешалось, либо она впервые чувствует некоторое подобие… комфорта?

— Я сама, — коротко произносит она, глядя ему в глаза.

Ее руки мягкие и хрупкие. Кажется, если сжать их слишком неосторожно, он сломает их, как крохотную фарфоровую фигурку.

Темные радужки мужчины блестят от света свечей. Он лихорадочно смотрит то в один ее глаз, то во второй, никак сконцентрироваться не может. Не может, потому что в первое мгновение после падения его чуть было не парализовала мысль о том, что он может потерять ее.

Это причинило ему почти физическую, больно пульсирующую за ребрами боль.

Он бы этого себе не простил. Не простил никогда в жизни.

— Хорошо, — также коротко отвечает он, продолжая сидеть возле нее.

Гермиона копается с пуговками на мантии, опустив вниз голову, и не знает, что Северус смотрит на нее. На неглубокую морщинку между ее сосредоточенно сведенных аккуратных бровей, на ресницы, которые отбрасывают едва заметные тени на ее щеки, на покрытые бледными поцелуями солнца крылья носа.