Женский роман (СИ) - Светлая Марина. Страница 29

И однажды согласится остаться здесь, как и подобает законному наследнику.

— О таком не просят. Но я не пожелаю тебе плохого. Я забочусь о тебе, как о родном сыне.

— Вы опоздали почти на тридцать лет с вашей заботой, — покачал головой Блез. — И одна лишь ваша кровь не делает меня вашим сыном. Я не желаю ничего слышать о дочери герцога. Я вообще ничего не желаю слышать о женитьбе. Я прибыл сюда только ради Селестины и ее будущего. Как только ее судьба устроится, я отбуду на своем корабле с вашего острова.

— Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? — поднялся из-за стола губернатор во весь свой немаленький рост. — Я дал слово!

— И исполняйте его, кто ж вам не дает? Вы теперь вдовец! А я свое слово дал другой женщине. И если оно не нужно ей, это не значит, что не нужно мне!

— И кому ж ты его дал? — проревел ван дер Лейден. — Уж не той ли маленькой рыжей девке с Исла-Дезесператос? Ее мать — бывшая портовая шлюха, а отец — неизвестный никому ирландец. А все ирландцы — каторжники! И она — истинная дочь своих родителей, которая думает, что свадьба с сыном пекаря сделает ее честной.

— Но и пирата женитьба на дочери герцога принцем не сделает, — прищурившись, прорычал капитан Ратон. — Висельник и головорез останется висельником и головорезом. Вам ли не знать? Уж скольких вы истребили!

— Ты больше не пират, — угрюмо проговорил губернатор. — Ты мой сын. Я признал тебя перед всеми. И женитьба на дочери герцога откроет перед тобой многие двери.

Ратон удивленно посмотрел на ван дер Лейдена. И рассмеялся. Смеялся долго, громко, от всей души, в которой была лишь боль, но не было ни любви, ни благодарности.

Признание его сыном и наследником правителя Лос-Хустоса произошло против его воли. Но он знал, на что идет, когда плыл на остров отца. Долгом его было устроить судьбу Селестины. И если ценой ее счастья будет то, что отныне он должен носить ненавистное ему имя, пусть будет так. Он станет носить это имя. Селестина под покровительством ван дер Лейденов скорее найдет свое счастье. Или обретет покой. Все лучше, чем оставаться на Исла-Дезесператос.

Когда смех его оборвался, он посмотрел в глаза отца и, отчеканивая каждое слово, произнес:

— К чему мне двери в тесные комнаты со стенами и потолками, когда передо мной открыты моря?

— Ты так и собираешься всю свою жизнь провести в море? — удивленно спросил губернатор.

— Чем эта жизнь хуже той, что избрали вы, лицемеря и не имея ни права, ни смелости любить по велению сердца?

— Что же дает тебе твоя любовь по велению сердца, если у тебя не будет ни дома, ни жены, ни детей?

— Во всяком случае, не придется лгать в глаза той, которая будет иметь право звать меня мужем. Потому что как жену я не смогу принять ее, будь она хоть герцогиней, хоть королевой. Мое сердце мне не принадлежит. Оно у дочери трактирщицы.

— Болван! — в сердцах рявкнул ван дер Лейден.

— Не больший, чем вы, отец! — рассмеялся капитан Ратон. — Каждый из нас проболванил собственное счастье.

— Поступай, как знаешь, — губернатор тяжело опустился в кресло и снова обратил свой взор к бумагам на столе, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

Блез, как всегда манерно, поклонился и покинул кабинет правителя.

Здесь же, в этом дворце, располагались покои доньи Селестины, сводной сестры капитана. Отныне она жила при дворе жизнью настоящей придворной дамы. Ей подыскивали мужа. Но главное условие Блеза состояло в том, что этот человек должен был не только принять Селестину со всем ее прошлым, но и прийтись по сердцу несчастной девушке, чьи душевные раны только-только начали затягиваться.

Для него она была подобна цветку из хрусталя, на который и дунуть страшно. Упадет, разобьется, осколков не соберешь.

Он вошел в ее комнаты тем же шагом, что и к губернатору. Но теперь на лице его не было злости, но была только нежность.

— Я слышала, ты женишься, — с улыбкой сказала Селестина, — на дочери самого герцога… — она задумалась, — не помню какого герцога.

— Селестина! Пожалей хоть ты меня! — рассмеялся Блез. — Я не женюсь! Я ее в глаза не видел! И надеюсь никогда не видеть!

— Но, кажется, губернатор настроен весьма решительно.

— Не решительнее меня, дорогая. Ты ведь знаешь, что я не желаю править на суше, только на море. А для того герцогини не нужны. Разве только сирены!

— Так значит, сирены, — многозначительно протянула сестра. — Или одна сирена, оставшаяся на Исла-Дезесператос? Почему ты не едешь к ней? — неожиданно спросила она очень серьезно. — Тебя же ничто здесь не держит.

Лицо Блеза окаменело. Даже его вечно живые, яркие, меняющиеся глаза разного цвета, остановились, глядя в одну точку. Этой точкой был луч, касавшийся плеча Селестины, золотивший ее светлую кожу.

— Она выходит замуж, — произнес он тихо.

— Но ты тоже, говорят, женишься.

— Да не женюсь я! Это фантазии губернатора! Я не мешок маиса, чтобы меня сторговать без моего ведома!

— Ну вот видишь! А у сирены твоей мать, весь остров о том знает, женщина своенравная.

— Но мать не заставляла ее целовать жениха на моих глазах!

Селестина нахмурилась.

— И все равно ты не знаешь, что могло быть тому причиной. Ведь наверняка в тот же миг ты ее покинул, верно?

— Мне мало было бы одной жизни, чтобы прожить ее возле Дейны. Но тогда мне мало стало места под одним с ней небом, где она любит другого. Что должен был я сделать, Селестина? Тогда я надеялся обвенчаться с ней и забрать вас обеих. Не вышло.

— Ты должен был поговорить с ней, Блез, — сестра взяла его за руку и чуть пожала. — С чего ты взял, что она любит другого? Она замуж идет — ее мать могла заставить. Она поцеловала парня — ей мать могла пригрозить. А ты знаешь, что с тех пор, как ты уехал ловить… — Селестина запнулась, но упрямо продолжила: — …того человека, Дейна не появилась ни на одном празднике, хотя до этого была первой гостьей на любом.

— Что это значит? — живо отозвался капитан. — Откуда тебе знать? Ты никуда не ходила, милая.

— Зато Жозефина наша везде ходила. Как ни пойдет на рынок, так вместо продуктов принесет полную корзину новостей. Я всегда знала, что происходит на острове.

Капитан побледнел. Странной казалась бледность, проступившая сквозь его смуглую кожу. Он сверкнул глазами и схватил сестру за руку.

— И что говорила она про Дейну? Господи, Селестина, что?

— Ничего особенного и не говорила, потому что говорить было не о чем. Если девушка не бывает нигде — что о ней скажешь?

Ратон кивнул и отошел к окну. Диковинная цветастая птица бродила по подоконнику, нисколько не пугаясь людей. Там, за окном, у подножия холма, который венчал дворец губернатора, раскинулся город. Который мог быть его городом тоже. Но не нужен был ему этот город без Дейны. Ни имя, ни положение, ни власть, ни деньги… ни море… Синее-синее, глубокое-глубокое… необъятное море, сливавшееся с небом. Нет, ни море, ни небо не были нужны капитану Ратону без Дейны.

— Она не казалась счастливой… испуганной только… Я думал, это я причиняю ей боль… Что делать мне, Селестина?

— Отправиться на Исла-Дезесператос и поговорить с ней. Может быть, еще не поздно, — тихо проговорила сестра.

Птица слетела с окна и помчалась, часто-часто махая крыльями, вниз, к порту. Капитан Ратон вздохнул. И с удивлением понял, что в нем вновь рождается надежда. В конце концов, сердце его осталось у Дейны. Она его не отдала. Да… сердце без нее ему не нужно тоже!

12. Мимо пробежал Дед Мороз

Максим Вересов, довольный и счастливый, сидел в машине на парковке торгового центра в ожидании Мары, поглядывая на кружащиеся снежинки. Все-таки Новый год должен быть со снегом, иначе и на праздник не похоже.

Мимо пробежал Дед Мороз, усаживаясь в микроавтобус. За ним туда же впорхнула целая стайка Снегурочек. Макс хохотнул: повезло Деду! И снова оглянулся в поисках Мары.