Кровавый Гарри (СИ) - Берг Ираклий. Страница 41

— Да, еклмн! Это же были не те маги, что должны были выйти, малохольный, ну как ты не соображаешь, а?

Воин отказался участвовать в наших тренировках, заявив, что не по Сеньке шапка, но каждое утро появлялся на Арене, усаживался с краю, скрестив ноги, и наблюдал. Или скучал. Жил он, как свободный, где-то за пределами комплекса, чему я уже страшно завидовал.

— Не те? — Я даже остановил каст, отчего посох недовольно завибрировал.

— Ну да. Не те. Ты действительно думал, что смог победить отряд знати? — Иван развеселился, хлопая себя по бедру. — Во даешь, малохольный! Это ведь шваль, отбросы, видно было и младенцу.

Действительно. Вид у них был что надо. И с такими вот договаривались городские павлины? Но где тогда "настоящие" маги, и почему они не вышли сами? О чем и спросил.

— А это уже ваши магические дела, сюзерен, что и почему. Откуда же мне знать? Отказались, значит. По каким причинам — сам соображай.

Я и соображал, только сообразить ничего не мог. Они, эти маги, думали, что справится эта шайка? Она бы и справилась, не получи я резкий рост магических сил и (почти) симбиоза с артефактом. Но зачем? Если все это ради денег, то как можно доверять столь крупную сумму каким-то оборванцам и слабым, я наконец-то хоть это понял, магам? А риск? Того же урона чести, если на то пошло, пусть деньги не важны, хоть и странно, но вызов всегда официален. Их честь, их Правда проиграла. И отношения с городскими вряд ли романтизирует. Поставить на кон крупную сумму, свою Правду, неизбежно прязанную к правам, отношения с администрацией, зачем?!

— Правильный ответ можно получить только задав правильный вопрос, — учитель все-таки не выдержал моей бестолковости, — а правильныйй вопрос тут не зачем, а почему.

— Почему?! — Но он уже вернулся к своей флегматичной отрешенности.

— За эльфийку спасибо, кстати.

Поддеть не удалось и этим. Мистер равнодушие не испытывал никаких чувств ни ко мне, ни к покойной эльфийке, вообще ни к чему. Эталон выдержки!

И вот город! Не обошлось без небольшой заминки. Когда я собрался (новый костюм и чистая обувь, морда лица выбрита до синевы, настроение бодрое) и вышел, то ожидающий вассал загоготал указывая на посох:

— Хахахахахаха, ты с ним собрался, что ли?

— Ну да, а что такого? С оружием нельзя? А ты как ходишь?

— Ыыыыы, — всхлипывал Иван, — ты серьезно?

— Да а чем дело? — Я понял, что вновь где-то глупо ошибся, но быть шутом тоже надоедает. — Так объясни сюзерену его промах, чего ржать?

— Ну это как… даже не знаю с чем сравнить! Ты, малохольный, себе представь девицу дивной красоты, голую, с мешком золота, ночью в злачном районе?

— Это я-то красивый?

— Да не ты, баран, посох твой, посох!! За ним очередь выстроится.

— В смысле? Такая редкость?

— Не тупи, малохольный. Редкость! Таких вообще всего три.

— А…

— Те, что ты видел — дешевые подобия. Дешевые не в смысле цены, а по возможностям. Ты правда думаешь, что подобные вещи в торговых лавках продаются? Вижу, что думаешь. Идиот. Это явно родовой артефакт. Посох — средоточие силы, ключ и замок одновременно. Библиотека и лаборатория. Ворота и тупик, путь и ущелье. Как тебе объяснить?

— Да как есть, так и объясняй. Что ты обзываешься, знаешь ведь, что я не помню ничего толком?!

— Свежо предание, да верится с трудом. Не помнит он. А посох родовой почему слушается, а? Он Самуила так не слушался! Думаешь, я на тебя каждое утро смотреть прихожу? Нет, я люблю юмор, правда, но посох куда интереснее, поверь.

— Родовой?! — Ухватился я за эвфемизм понятия "рояль". — Это посох моего рода?!

— Понятия не имею. Не обязательно. Что он тебя Так слушается — диво дивное, верно. Но не обязательно родовой. А потому все кто обладают силой и верой в себя, а это лучшие маги города, нашего города, не убогого Демянска какого, все пожелают его у тебя забрать.

— Так я не отдам.

— Костьми лягут, себя развеют, но отберут.

— Его видело немало людей, те же купцы. Почему никто не знает о нем, не пришел за ним?

— Знают, конечно. Все кому надо знают, многие из тех кому не надо — тоже.

— И в чем проблема выйти на Арену и забрать? Ну, если могут? Как это устроено, вызов, так и так, мол, есть некий девайс, обладать которым мне очень хочется, ну очень, а прав на него у меня никаких. А потому — Правда моя не может мириться с подобной Несправедливостью…

— Так то на Арене! Тут государство может понять (и поймет) как покушение на его собственность, оно же твой опекун и наследник!

— А.

— А в городе совсем другое. Можно и Правдой не рисковать. Тут царь не вмешается, ибо с твоей стороны дерзость будет, малохольный, с твоей. Вот я, дескать, крутой как драконьи яйца, вот артефакт редкостный, попробуй отбери! Я ведь не абы кто, а цельный гладиатор, боец за Справедливость, фу-ты ну-ты, подходи! Тебя грохнут тупо из принципа. За хамство. Неуважение. Окорбление. И будет это уже не как алчность поганая, а как поставить свинью в стойло, раз ей в хлеву неуютно!

— Понятно. Оставлю его здесь. Жаль, конечно, но нет ни малейшего желания портить себе выходной.

— Правильно.

— Самуил тоже не брал его в город?

— Разумеется, никогда не брал.

Так мы и пошли. Настроение было чудесным, хотелось срывать цветочки с клумб и дарить людям, целовать девушек, переводить бабушек через дорогу и кормить уток. Иван окинул меня по-хозяйски критичным взглядом, кивнул, и отворил дверь. За ней была комната, размером как и моя, только без обстановки и проходная. Иван прошел к противоположной двери, открыл и ее, кивком приглашая меня возглавить шествие. Так я вышел в город.

Показалось, что я оглох и немного зарябило в глазах. Мы вышли на многолюдную площадь, по которой гуляли, бродили, стояли, спешили по делам много людей. Очень много. Я замер. Посмотрел под ноги — брусчатка. Метрах в пятидесяти перед нами распологался большой фонтан, окруженный лавками, облепленными людьми. Мужчины, женщины, дети, в одеждах самых немыслимых раскрасок и фасонов. За фонтаном площадь продолжалась до домов высотой в семь-восемь этажей, похожие по архитектуре на "сталинки", только украшенные лепниной, между которыми лучами расходилось несколько улиц.

— Пойдем, присядем. — Иван толкнул меня локтем, выводя из ступора. Мы прошли к лавкам, где мой вассал бесцеремонно согнал стайку мальчишек, разодетых черт знает во что, и уселся сам.

— Присаживайся, в ногах Правды нет.

— Присаживаюсь.

Сделал это я очень вовремя, так как одновременно с этим увидел откуда мы вышли. Все что я видел изнутри — песок, ограда, ряд комнатушек с дверьми, чистое небо, солнце. С этой же стороны, моему взору представилось циклопическое здание, в пять этажей, да каких. Да какое здание…

— Это ведь Колизей, — пересохшим горлом прохрипел я.

— Ага. Он самый. А ты думал, что в цирке выступаешь?

— Порою кажется, что да.

— Ахаха. Да, малохольный, что-то в твоих словах есть. Но так не хочешь выступать в цирке — не будь клоуном, только и всего. Скоморохом не будь.

— Ты не поверишь, я стараюсь как могу.

— Знаешь, — Иван задумчиво почесал бороду, — я тебе верю. Нельзя так дурака валять как ты это делаешь. Нарочно захочешь — не получится. Но и понять как оно так — не выходит. Так что я просто не удивляюсь, а что тебе надо — сам решай. Мое дело телячье.

— Ты мне на несколько вопросов ответь лучше, теленок.

— Валяй.

Я огляделся еще раз. Площадь внушала, фонтан, брызги от которого долетали до нас и освежали — внушал. Дома вокруг площади — внушали. Количество людей, их наряды, будто вобравшие в себя моды и стили от фараонов египетских и до джентельменов викторианской англии — возвращали чувство нереальностм. Колизей шокировал.

— Ну так скажи мне, теленок, где я?

— В городе.

— А как зовется этот город?

— Солнцедар. У тебя все вопросы такие будут? Первую букву азбуки сказать?