Позови меня - Картленд Барбара. Страница 19

— Я — брат Элвина, Уинстон.

— А Элвин здесь?

В ее голосе появились живые, даже пылкие нотки.

— К сожалению, нет. Я, так скажем, его авангард. — Возникло молчание, будто они не знали, о чем говорить. Наконец Уинстон спросил: — Надеюсь, вы не скучали здесь в одиночестве? Как я понял, вы приехали уже три дня назад.

— Нет, не скучала — здесь так красиво, так невероятно, потрясающе красиво!

— Я тоже всегда так думал. В детстве я все каникулы проводил здесь, с дедом.

— Не понимаю, почему Элвин не рассказывал мне об этом.

— А я не уверен, что он вообще здесь бывал.

— Но почему?

— Элвин болел с детства, и наша мама боялась, чтотакие далекие путешествия могут быть ему не на пользу.

— Как жалко! — воскликнула Марина. — Ему бы здесь так понравилось! А я-то думала, он будет мне здесь обо всем рассказывать…

— Может быть, я смогу ответить на ваши вопросы вместо него? — предложил Уинстон.

— Это даже не совсем вопросы, — сказала она неуверенно. И вдруг, будто спохватившись, что сказала слишком много, она быстро спросила: — Вы приехали из Америки?

— Да.

— А Элвин достаточно хорошо себя чувствует, чтобы пуститься в дорогу? Я даже не поверила, когда мистер Дональдсон сообщил мне, что Элвин хочет встретиться со мной здесь.

— Вы не были уверены, что он сможет приехать? — Уинстон внимательно посмотрел на нее.

Марина отвела взгляд и стала молча смотреть на море, и он почувствовал, что его вопрос привел ее в замешательство.

Что-то здесь было не так. В телеграмме она сказала совершенно определенно: «Приди ко мне, как ты обещал». Если она позвала его, то почему же удивляется, что он готов выполнить свое обещание?

— Вы познакомились с Элвином, когда он был в Швейцарии? — спросил он, помолчав.

— Да, мы были вместе в санатории.

— Вы тоже болели?

— Нет, я была там с мамой.

— Надеюсь, маме сейчас лучше?

— Она умерла.

— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?

— Да, через две недели.

— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?

— Нет, я надеялась, что она поправится. Доктор Генрих — такой опытный специалист, и у него очень современный метод лечения.

— Да, я слышал, — согласился Уинстон.

— И если Элвину лучше, — продолжала Марина, — как он писал мне уже из Нью-Йорка, то это только благодаря доктору Генриху.

— Да-да, конечно…

Солнце уже исчезло за горизонтом, наступили сумерки — время бледно-голубых и пурпурных тонов, когда появляются первые, едва мерцающие звездочки и их свет становится тем ярче, чем сильнее темнота.

Марина смотрела на море, и Уинстону был виден ее маленький прямой носик на фоне закатного неба. И он снова усомнился — наяву ли видит ее? В ней было что-то нематериальное и бесплотное, что возвращало его назад, в детство, и воскрешало мальчишеские мечты об Афродите.

Но вот она обернулась и сказала:

— Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.

Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.

— Осторожно, — предупредил Уинстон, — не поскользнитесь, а то здесь очень круто.

В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.

Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.

Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.

Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.

— Если вы позволите, — учтиво сказал Уинстон, — я пойду переоденусь. Я очень быстро.

— Я подожду вас в гостиной, — ответила Марина.

И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой — в сад.

Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.

Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.

В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.

Вот мраморная голова — наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза — разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!

Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.

На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг — она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.

Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.

Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого — она уверена — пришел бы в восторг.

Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?

И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому — она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею — Аполлон.

Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!

В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.

Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.

Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.

«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», — подумала Марина.

Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени — поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.

Наверное, ей будет трудно говорить с ним вот так запросто на обыденные темы — о его путешествии из Америки в Италию или о ее поездке из Лондона. Но если она начнет расспрашивать Уинстона о жизни на Олимпе или о том, как он управляет миром силою своей красоты, этот разговор покажется ему более чем странным. «Он подумает, что я сумасшедшая», — Марина улыбнулась и решила, что постарается быть очень осторожной в разговорах с ним.

Глава 5

Уинстон спустился к завтраку в столовую, украшенную настенными тарелками с портретами римских императоров — все они были найдены во время раскопок при строительстве виллы.

При его появлении прислуга сразу забегала с подносами, на столе вмиг появились еда и кофе. Глядя в окно на залитое солнцем небо, Уинстон подумал, что ни за что не хотел бы сейчас оказаться снова в Нью-Йорке.

Интересно, как там Харви — вчера ведь был день выборов! Подумать страшно, сколько шума и суматохи ему пришлось пережить, сколько головной боли! А какова горечь разочарования потерпевшего неудачу кандидата…

Уинстон почти не сомневался, что, несмотря на весь оптимистический пыл Харви, Теодор Рузвельт будет все же переизбран на второй срок. Да, у него есть враги, но в то же время множество людей возлагает свои надежды именно на него, видя в нем некий оплот стабильности.

Но в любом случае, если Харви и проиграл, он уж никак не сможет приписать свою неудачу этой истории с Мариной. Почему-то, думая о ней, Уинстон не представлял, что Марина вообще может намеренно причинить кому-либо хоть малейшую неприятность. Уж слишком она отличалась от всех остальных женщин.