Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 37

— О нет, Борис Григорьевич, — я широко улыбнулся. — Не просто лучше, а гораздо лучше!

Я положил на стол сделанный александровскими умельцами ящичек, напоминавший чемодан-дипломат из моей прошлой жизни, только не пластиковый или кожаный, а деревянный. Щёлкнув замочком, открыл крышку и развернул его к приставу, чтобы тот увидел лежащие в выложенных тёмно-синим бархатом углублениях револьвер, дюжину патронов и приспособления для чистки и смазки оружия. Из плечевой сумки извлёк и поместил рядом картонную упаковку с пятью дюжинами патронов и кобуру для скрытого ношения револьвера.

— Револьвер системы Левского, — торжественно провозгласил я. — Во всём мире таких пока что нет!

На глазах слегка растерянного пристава я откинул барабан револьвера, снарядил его патронами, вернул на место, крутнул, снова откинул, экстрагировал патроны, привёл оружие в нормальный вид и уложил обратно в ящичек.

— Борис Григорьевич, встаньте и снимите, пожалуйста, кафтан, — дождавшись, пока всё ешё не справившийся со своей растерянностью Шаболдин выполнит просьбу, я надел на него сбрую, застегнул её и вложил револьвер в кобуру. — Зеркала, жаль, нет, — посетовал я, когда пристав надел кафтан снова.

— В приёмной есть, подождите, пожалуйста, минуточку, — Шаболдину не терпелось на себя посмотреть. Вернулся он, конечно, не через минуту, попозже, сияя, как пряжка на солдатском ремне перед генеральским смотром.

— Ну, Алексей Филиппович, удружили, так удружили! И правда ведь, не видно совсем!

— И доставать при необходимости удобно, — обратил я его внимание. — Да сами попробуйте.

Шаболдин попробовал и убедился, что и правда удобно.

— У нас дома теперь тир оборудован, — сказал я. — Заходите, поупражняетесь. Чтобы если что, у вас уже привычка была. Хотите, прямо сегодня после службы и приходите.

— Спасибо за приглашение, Алексей Филиппович, сегодня же и зайду непременно! — воодушевлённо ответил пристав. По нраву пришёлся подарок, ох и по нраву! Что ж, раз так, сделаю-ка я Шаболдину накачку ещё по одному своему соображению...

— Я, Борис Григорьевич, вот ещё что подумал, — приступил я к этой части своего плана, когда восторг пристава по поводу подарка поутих. — Уж больно жестоким и умелым был убийца Бабурова. Помните, Ломский говорил про удар ножом под грудину и два в печень?

— Вы, Алексей Филиппович, клоните к тому, что никто из проходящих по делу на такого убийцу не похож? — сразу сообразил Шаболдин. Определённо приятно иметь дело с умным человеком!

— Именно, Борис Григорьевич, именно, — подтвердил я. — Тот, кто решил убить Бабурова, сам сделать это не захотел или не мог, вот и привлёк умельца.

— Что же, придётся посмотреть, кто из московских воров на такое способен, — большой радости от прибавления работы пристав, ясное дело, не испытывал, но дело есть дело.

Покинув Елоховскую губную управу, я вернулся домой, прихватил ещё один подарочный револьверный набор и вышел на улицу ловить извозчика. До обеда я планировал отвезти потом подарки ещё по одному адресу, так что мешкать не стоило, потому как опаздывать на домашний обед неприлично, а сегодня неприлично вдвойне — обедать у нас собирался дядя, а у меня к нему как раз и вопрос имеется. Да-да, насчёт отказа женщин и девиц из московской аристократии от услуг целительницы Евдокии Ломской.

Извозчика я поймал довольно скоро — дома у нас тут не бедные, публика их населяет соответствующая, так что свободные коляски частенько катятся, не торопясь, по здешним улицам в надежде заполучить щедрого ездока. Вот как раз одному такому и повезло — его путь пересёкся с моим, я с удобством устроился на сиденье и назвал адрес.

Для майора Лахвостева подарок немного отличался от того, что я вручил Шаболдину. Офицеру Военного отдела Палаты государева надзора всё же приходится носить мундир намного чаще, нежели чиновнику губного сыска, поэтому для своего бывшего командира я припас ещё и обычную кобуру для открытого ношения револьвера на поясном ремне. Скрытую тоже подарил, так, на всякий случай. Понятно, что и Семёна Андреевича я, как ранее Шаболдина, пригласил в домашний тир попрактиковаться с новым оружием.

— Не устаю удивляться вашему уму, Алексей Филиппович! — с чувством сказал Лахвостев после моих поучений, как пользоваться револьвером и как за ним ухаживать. — Но если сочинителя занимательных историй вы в себе, похоже, похоронили, то как об оружейнике память о вас, уверен, останется надолго... Нет, это ж надо было додуматься до медного патрона! Дорого, должно быть, но как же удобно!

— Дороговато, я бы сказал, — постарался я немного смягчить вопрос о цене патронов. — Но с началом массовой выделки цена снизится. Беда тут в другом — патроны эти пока вы можете приобрести только у меня. Вот откроем в Москве свой магазин, тогда покупать можно будет там. Но это вопрос нескольких седмиц, я так полагаю. Хотя, вероятно, нашими патронами будет торговать и Беккер, возможно, и раньше нас самих начнёт.

— Сами-то револьверы ваши Беккер тоже продавать будет? — спросил майор.

— В Москве — нет, только мы, — ответил я.

Как там отец с дядей будут ломать Беккера через колено, я пока не знаю, но мы твёрдо решили, что для Москвы дадим ему только патроны. А вот то, что Лахвостев интересуется продажей револьверов, меня, не стану скрывать, порадовало. Он же не для себя спросил, у него-то теперь уже есть, наверняка прикидывает, что будет отвечать сослуживцам, когда и они заинтересуются новым инструментом...

Дальнейшие события заставили меня поменять свои планы на день. Я-то собирался ещё и есаулу Турчанинову подарки занести, но когда вернулся от Лахвостева, обнаружил, что дядя Андрей уже у нас. Тоже о родовых доходах заботится, решил с отцом уточнить наши позиции перед разговором с Беккером... Тут уже уходить не стоило, пришлось присоединиться.

Беккеру мы в итоге всего приготовили в достатке — и заманчивых предложений со скидками и подарками, и неприятностей в виде полного запрета на торговлю нашими стволами в Москве. Впрочем, по нашим расчётам, Беккер, купец умный и расчётливый, должен за наши условия ухватиться обеими руками, для него тут выгода будет тоже немалая.

— Дядя Андрей, — перешёл я к другим делам, когда обсуждать планы на Беккера мы закончили, — тут вот какой вопрос. Есть в Москве такая Евдокия Ломская, известная целительница, преимущественно по женской части, — говорить о её самоубийстве я не стал. — Так вот, у неё было в своё время много пациенток среди княгинь с княжнами и боярынь с боярышнями, но в девятом-одиннадцатом годах почти все они обращаться к Ломской перестали. Не можешь узнать, почему?

— Ломская? — переспросил дядя. — Что-то такое припоминаю... Тебе-то зачем?

— Она арестована по делу сообщников бесчестного вымогателя Малецкого, — пришлось мне пояснить.

— Вспомнил! — дядя явно обрадовался просветлению памяти. — Наталью мою она тоже пользовала. Вот как раз в самом начале девятого года Наталья той Ломской от нашего дома и отказала. Или в конце восьмого этого было?.. Нет, кажется, всё-таки, в начале девятого...

— Отказала? — зацепился я. — А что так?

— Да вроде говорили, что Ломскую поймали на чём-то неблаговидном, — не особо уверенно ответил дядя. — То ли обманула она кого-то из пациенток своих, то ли с её целительскими методами не всё чисто было... Я уточню у Натальи, — пообещал он.

— Уточни, будь так добр, — сказал я. — Ещё мне бы узнать, с кем из своих пациенток Ломская первый раз попалась и кто первая в Москве о том рассказала.

— Хорошо, — кивнул дядя. — Всё узнаю, уточню и тебе расскажу. Кстати, в Кремлёвский архив ты когда собираешься?

— Да хоть завтра, — с готовностью отозвался я.

— Вот и чудесно, завтра и пойдём, — дядя довольно усмехнулся. — Ты тогда прямо утречком, часам к девяти и подходи домой ко мне, вместе отправимся.

— Алексей, ты же говорил, что пропавшего мужа Лидии ищешь? — вклинился отец. — А теперь, смотрю, у тебя и Малецкий, и его сообщники, и целительница...