Хитрая затея (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 14

Отец, дядя Андрей и Василий удивились, когда на послеобеденные посиделки в кабинете отца я отправился с Варей. По заведённой в доме традиции женщины в кабинет допускались, мягко говоря, нечасто, но я заверил их, что присутствие Вареньки для изложения моих новостей является обязательным. Ох, надо было видеть лица моих родных, когда супруга с самым невинным видом достала из ридикюля маленький револьверчик, откинула барабан, удостоверившись, что он не заряжен, и положила оружие на стол, дополнив это выкладкой рядом с оружием пяти непривычного для отца, дяди и брата вида патронов…

— Позвольте представить револьвер системы Гаврилова и Семёнова! — провозгласил я. — Калибр две с половиной линии, [1] барабан на пять патронов, стрельба исключительно самовзводом, предназначен для самозащиты и может быть носимым в дамском ридикюле, как вы только что видели, или… — я запустил руку в карман, достав оттуда второй револьвер, — …в кармане!

Удивление на лицах бояр Левских продолжало сохраняться, но особой радости я в них не увидел. Ну это мы сейчас исправим. По крайней мере, постараемся исправить.

— Две с половиной линии?! — отец осторожно взял револьвер, смотревшийся в его ладони неприлично малюсеньким, и недоверчиво его разглядывал. — И что с такой пулькой можно сделать? Да при таком коротком стволе? Она же пальто на вате не пробьёт!

— Пробьёт, — успокоил я его. — С двадцати шагов всего, но пробьёт, проверяли. А и не пробьёт если, так всё равно либо одно-два ребра сломает, либо потроха отшибёт.

— Это ж разве только в комнате из такого стрелять, — неодобрительно поморщился дядя. Ну да, для генерала что сам револьверчик, что дистанция, на которой он действовал, смотрелись просто несерьёзно.

— Да, — не стал я спорить, — именно так. Я же говорю — для самозащиты и того хватит.

Недоверие и даже лёгкая брезгливость с лиц моих родственников не сходили, поэтому я предложил вот прямо сейчас отправиться в подвал и пострелять. Револьверов Гаврилов и Семёнов сделали пока только эти два, зато патронов заготовили полторы сотни и все их я принёс с собой, так что чем стрелять, у меня было. В подвале для начала пришлось переставить мишени поближе, иначе я бы не взялся поручиться за меткость.

— Хм, а неплохо так в руке лежит, даже с такой-то маленькой рукояточкой, — удивился дядя Андрей.

— Есть такое, — я довольно хмыкнул. — Зря, что ли, ещё в прошлый раз приучил Никифора с Ефимом об удобстве думать?

Отстреляв по полному барабану, все трое признали, пусть и через силу, что при всей неказистости и несерьёзности своего облика револьвер представляет собой вполне действенное оружие, пусть и на малом, конечно же, расстоянии. Тут я и показал им главную особенность машинки. То есть не я, Варенька. Да, в самое яблочко она не попала ни разу, зато все пять пуль легли в мишенный круг, в молоко не ушла ни одна. Вот тут-то бояре Левские, хорошо усвоившие, какое усилие надо прилагать при стрельбе самовзводом из моего револьвера, сразу всё и поняли.

— Не тяжело? — поинтересовался отец у Варвары.

— Ну что вы, Филипп Васильевич, сами же видели, — улыбку Варварушка выдала вполне себе скромную, но спрятать торжество в голосочке у неё не вышло. — Я же, пока этот револьвер делали, главной его испытательницей была, заодно и стрелять наловчилась.

— Что же ты, Алексей, такую хорошую игрушку на Гаврилова с Семёновым-то записал? — попенял отец, когда Варя присоединилась к женской части семьи, а мы вернулись в кабинет и пропустили по чарке. — Привилегию тоже на них запишешь?

— Запишу, — признался я. — А что, пусть получат за привилегию, нам эти умельцы ещё пригодятся. А мы своё с продаж возьмём.

— Мог бы и на себя записать, всё равно, небось, сам всё придумал, — ухмыльнулся братец.

— Сам, конечно, — я вернул Ваське ухмылку. — Но пускай уж револьвером Левского останется серьёзная машинка для серьёзных людей, из которой и господину офицеру в бою супостата застрелить не стыдно, а револьвером Гаврилова и Семёнова будет эта вот игрушка. Зато мы теперь закрываем все потребности в короткоствольном оружии и если кто пожелает свои револьверы делать, наши привилегии он обойти не сможет. Пусть у нас уступку прав покупает.

Андрей Васильевич, Филипп Васильевич и Василий Филиппович Левские переглянулись, на их лицах появились довольные улыбки. Я к ним присоединился, хотя и понимал, что будущее короткоствола — это всё же самозарядные пистолеты. Ну да ничего, вот дождёмся появления бездымного пороха, можно будет и за них взяться, а то с автоматикой на чёрном порохе вокруг оружной руки так и будет облако дыма… В любом случае запас времени у нас есть, вот и будем пока снимать сливки с револьверов.

— Хорошо, Алексей, — подытожил отец. — Самойлову я велю сделать пока что тысячу, посмотрим, как они пойдут.

Что-то мне подсказывало, что тысячей тут не обойдётся, но я промолчал. И то верно, посмотрим, как пойдут продажи у нас и у Беккера. Но, как бы там ни было, сегодняшний поход к родным мне определённо удался…

Утро понедельника принесло изрядную порцию новостей. Новости эти были представлены письмами от Левенгаупта, Хюбнера и из Московского университета. Начал я с университетского письма, потому как если там что-то срочное, то и отвечать надо будет немедля. Но нет, ничего такого — у учёного совета факультета прикладной магии наконец-то дошли руки до рассмотрения тезисов моей диссертации и мне прислали выписку из решения, где пунктом первым шло одобрение тех самых тезисов, а пунктом вторым — назначение куратором диссертации действительного профессора Маевского. Всё, как Михаил Адрианович и обещал, и всё, как оно и было мне нужно, я имел полное право быть довольным.

Письмо профессора Хюбнера только добавило мне довольства. Господин профессор в дежурно-вежливых оборотах выражал надежду на мой успех с диссертацией и в тех же обтекаемых словах того самого успеха мне и желал. Как я и надеялся, замысел мой остался ему непонятным — учёный немец искренне полагал, будто я собираюсь заниматься чем-то вроде сугубо утилитарного натаскивания артефакторов на конкретные работы. Ну я что, я же совсем не против — хочется Хюбнеру так думать, пусть себе думает сколько угодно. Тем веселее будет, когда моя диссертация до него дойдёт, да переведут её на немецкий и на латынь…

А вот многомудрый господин профессор Левенгаупт в очередной раз проявил свойственную ему гениальность и всё понял правильно. Реакция научного светила оказалась также ожидаемой — мои идеи заинтересовали его исключительно в рассуждении магиологии. Но, как быстро выяснилось, интерес Левенгаупта к тому, каким именно образом подобное обучение повлияет на характеристики одарённости обучаемых и обучающих, представлял собой лишь первую половину письма. Во второй половине мой мудрый наставник осторожно затрагивал тему предвидения и предупреждал, пусть и с многочисленными оговорками, что с моей специализацией в качестве преподавателя его проявление может, как он выразился, «претерпеть определённые изменения». Ну, немец, ну, что называется, обнадёжил! В жирных таких кавычках «обнадёжил», если кто ещё не понял… Однако, какой могучий ум, и это уже безо всяких кавычек! Я и сам начал что-то подобное замечать, но я-то с этим своим предвидением уже семь лет как живу, а Левенгаупт меня два с половиной года не видел, но вот же — в самую тютельку попал, получите, герр Левской! Нет, пока этот гений нас не покинул, надо успеть в Мюнхен выбраться, пообщаться вживую, припасть, так сказать, к чистому источнику высокой мудрости.

Вместе с письмами принесли и утренние газеты, из которых я узнал о коронации в Тегеране шаха Аббаса Второго. Так, замятню тамошнюю, стало быть, то ли уже подавили, то ли вот-вот подавят, значит, солдатики наши скоро вернутся, а господа генералы подведут итоги боевых испытаний винтовок, карабинов и револьверов системы Левского, то есть большой казённый заказ мы получим ещё до весны.

Кстати, о генералах. Что-то давно я с генералом Бервальдом не виделся, не дело это, совсем не дело… Я прямо тут же написал генералу что-то среднее между коротким письмом и более-менее обстоятельной запиской, где снова поблагодарил его за Смолина, принёс свои извинения за долгое отсутствие, обусловленное, впрочем, важными и неотложными делами, и выразил надежду на скорую встречу в удобное Генриху Арнольдовичу время. Отослав одного из слуг отнести письмо в дом генерала, я с удовольствием уделил несколько минут приятным размышлениям о том, как мне в новой моей жизни везёт на незаурядных людей, к числу коих принадлежит, безусловно, и генерал-бригадир Генрих Арнольдович Бервальд. В войне со шведами он, тогда ещё полковник, исполнял, тем не менее, должность дежурного генерала при командующем Северной армией Романове, отвечая за чёткую и беспрерывную деятельность ставки командующего, а когда генерал-воевода Романов стал главноначальствующим Военной Палатой, Бервальд, уже в чине генерал-бригадира, возглавил «Особое совещание по изысканию полезных для военного дела новшеств». Ясный живой ум и способность быстро, почти что моментально, вникнуть в суть любой встающей перед ним задачи делали генерала до крайности приятным и интересным собеседником, а занимаемая им должность превращала Генриха Арнольдовича в человека, чрезвычайно полезного для семейного дела бояр Левских. И вот с таким-то человеком я уже больше двух месяцев не виделся! Нехорошо, очень нехорошо! Ну да это упущение исправить будет несложно. Вот ответит мне его превосходительство, а там через день-другой и исправим…