Факел чести - Аллен Роджер Макбрайд. Страница 56

Я уже сейчас чувствовал себя трупом. Я не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на Джослин, но мы видели друг друга благодаря внутренним камерам корабля. Джослин выглядела так, словно на нее обрушилась тонна кирпичей — что, впрочем, было недалеко от истины. Скосив глаз на камеру, она дернула уголком рта, пытаясь изобразить улыбку.

Мы мчались в ночной мрак, зная, что поблизости нет безопасной орбиты — только бесконечная пустота.

Пятьсот секунд, семь тысяч триста километров от точки запуска. Скорость двадцать девять километров в секунду.

Семьсот секунд, четырнадцать с половиной тысяч километров. Скорость — сорок один километр в секунду.

Девятьсот секунд полета, пройдена половина пути — двадцать четыре тысячи километров от точки запуска. Скорость — пятьдесят два километра в секунду, сто девяносто тысяч километров в час.

Скорость возрастала по мере того, как мы теряли топливо. На это была рассчитана программа корабля. Через тысячу секунд скорость достигла максимального предела.

Все быстрее и быстрее мы приближались к столбу пламени, к массе распадающихся и возрождающихся вновь атомов. Мой организм изнемог до такой степени, что не было сил даже оставаться живым. Каждый вздох с трудом давался моему телу, внезапно прибавившему в весе шестьсот килограммов, душа трепетала в предчувствии встречи с космическим чудовищем, к которому мы направлялись, изрыгающим факел огня в пустой черноте. Сила, мощь, невероятная скорость больше не пугали, а возбуждали дух. Мы с женой мчались на мощной колеснице по небесам, чтобы отомстить своим врагам и мучителям.

От последней мысли у меня перехватывало дыхание; массой «Левиафан» в тысячу раз превосходил «Джослин-Мари».

И все-таки он был отличным кораблем. Его двигатели работали как часы, он не сбивался с курса, уверенно пронзая космос.

Тысяча двести секунд в полете; сорок две тысячи километров от точки запуска; скорость — семьдесят километров в секунду, свыше двухсот пятидесяти тысяч километров в час. Скорость сейчас была нашей защитой. Мы двигались слишком быстро, и только у самого мощного радара оставался шанс заметить нас.

Мы летели вслепую в непроглядную темноту.

Тысяча пятьсот секунд, двадцать пять минут в полете — пройдено более шестидесяти шести тысяч километров, осталось приблизительно тридцать тысяч — по восемьдесят восемь в секунду.

Тысяча шестьсот секунд. Эти цифры потеряли всякое значение. Наступало время готовиться к бою. Внешние камеры по-прежнему находились в защитных кожухах, но были включены. Я приготовил к работе радар, но не включил его — при миларовом щите он был бесполезен.

Мы с Джослин сосредоточенно работали на пульте, почти не переговариваясь, стараясь экономить движения. Поднять руку при шести «g» требовало столько же усилий, сколько подтянуться на Земле.

Тысяча восемьсот секунд. Курс верен. Полчаса с момента запуска. Скорость относительно цели — сто двадцать один километр в секунду, румб ноль-два-ноль.

Остановка двигателей произошла внезапно. Перегрузка сменилась невесомостью. Мы открыли кожух третьей камеры.

Наши тела неожиданно приобрели непривычную легкость, сердца дико заколотились от внезапного исчезновения перегрузки. Я ощутил тяжесть в желудке — гироскопы пришли в движение, поворачивая «Джослин-Мари» на безопасной высоте носом вперед.

Нам предстояло броситься в пламя головой.

Третья камера показывала темноту под слоями милара и защитной пены. Затем постепенно в этой темноте появился тусклый красноватый отблеск, постепенно набирающий силу и яркость. Очевидно, защитный слой растворился — на экране появилась вспышка, и камера обратилась в пар.

Пронзительно завизжала сирена.

— Температура обшивки достигла пятисот градусов и продолжает расти, — сообщила Джослин.

— Аварийную систему охлаждения на полную мощность.

— Температура обшивки — шестьсот.

— Приготовиться к запуску торпед.

— Начинаю запуск торпед. Цикл пошел. Запуск торпеды… один, два, три, четыре, пять, шесть — пуск. Второй цикл… торпеды запущены!

— Джоз, похоже, внешние термодатчики испарились — нет показаний.

— Да, вместе с остатками защитного слоя. Кормовые люки охлаждаются при девяностапятипроцентной мощности.

— А температура растет.

— Температура обшивки — тысяча двести градусов. Появилось еще несколько повреждений.

— Систему охлаждения на аварийную мощность!

— Семь секунд полета в плазме.

— Все системы охлаждения на аварийную мощность.

Но мы уже вылетели из огненного хвоста.

Компьютер вновь взял на себя управление кораблем, бросив мегатонную тяжесть на сто градусов за полсекунды.

По кабине «Джослин-Мари» пронесся горячий ураган, пока система охлаждения откачивала нагретый сверх всех возможных пределов воздух, наполненный вонью спаленной изоляции, расплавленного пластика и пота. Температура воздуха достигала точки кипения воды и быстро снижалась, а затем корабль вновь окатывали волны жара. Система охлаждения прогоняла жидкий водород из топливных баков по трубам и выбрасывала его в космос. Температура быстро падала.

Мы даже не замечали этого: в этот момент ожили уцелевшие камеры, и мы увидели «Левиафан».

Огромный, гигантский, чудовищный — ни одна машина, ни одно творение рук человеческих не могло быть таким невероятным, таким ошеломляющим. «Левиафан» следовало счесть чудовищем, порождением природы, потомком темного солнца, зверем в форме наконечника стрелы.

И эта масса металла приближалась и росла, а мы не сводили с нее глаз, потрясенные этой животной, гротескной массивностью.

Уродливое чудовище округлилось, когда мы подлетели ближе, исчезло и вновь появилось на экранах заднего вида. В численном выражении мы пролетели мимо нее за секунду, но эта секунда показалась нам невероятно долгой.

Оказавшись позади огромного корабля, мы изменили первоначальный курс, повернув на девяносто градусов при привычном одном «g». Столбы огня вырвались со стороны борта «Левиафана» — один, второй…

— Я насчитала пять, — сообщила Джослин.

— Начинай второй запуск.

— Торпедный залп: один, два, три, четыре, пять, шесть… загрузка цикла.

— Четвертая и пятая — осечка.

— Обезвредить и сбросить четвертую и пятую. Туда им и дорога.

На экране появились и тут же исчезли вспышки — торпеды вырвались из корабля и ушли к «Левиафану».

Лазеры корабля открыли огонь, но мы насчитали три попадания.

— Ты заметила, они не выпустили истребители?

— Подожди, сейчас проверю… нет. Мак, дорогой, мы удрали!

— Ушам не верю! И вышли на обратный курс?

— Безусловно, дорогой. Прямо на Куу!

— Боюсь даже спрашивать, не шутишь ли ты. — Я обернулся к Джослин. Одной ее усмешки мне хватило. — Нет, не шутишь. Хорошо, курс на луну Новой Финляндии.

Как только корабль взял новое направление, двигатели взревели, перегрузка возросла до шести «g», а нас вновь вдавило в кресла. После краткой передышки это оказалось еще хуже.

Рассчитывая курс отхода от «Левиафана», Джослин знала: нам не удастся уйти туда, откуда мы появились, «Левиафан» нельзя одурачить дважды, к тому же мы лишились прежней защиты. Потому нам пришлось удирать от корабля, находящегося прямо между нами и Новой Финляндией. Однако прежде, чем окончательно оторваться, нам пришлось сбросить скорость. Джослин вывела нас на девяносто градусов в сторону от первоначального курса. Мы продолжали двигаться не только вперед, но и в сторону. Как только это боковое движение отвело нас на безопасное расстояние от «Левиафана», мы могли притормозить.

Однако мы двигались слишком быстро и теперь баки были почти пусты. Чтобы замедлить ход, требовался хитрый маневр. Мы летели к Куу кормой вперед при работающих двигателях, которые нуждались в помощи.

Именно Куу могла оказать нам такую помощь. Мы должны были облететь ее по кривой, сбавив скорость благодаря гравитации, или, точнее, начать движение в противоположном направлении с той же скоростью.