Голубка Атамана (СИ) - Драч Маша. Страница 34

— Абсолютно, — как-то неуместно расслабленно и почти скучающе ответил Толик, выкуривая на террасе уже вторую сигарету подряд. — Ты не дёргайся, мадемуазель. Не сотрясай зря воздух.

Я пыталась прислушиваться к голосу разума, но с каждым днем становилось лишь хуже. В конце концов, я не была роботом, который мог функционировать без эмоций. Они захлёстывали меня. Накрывали с головой. Особенно по вечерам. Я не могла потерять Давида. Этот страх возник во мне после нашего с Толиком разговора. Когда он рассказал про Аню, про то, что Давид убил ее друга.

Какое-то странное предчувствие, что я могу его потерять, зрело и становилось всё больше. Эта потеря могла быть не физической. А эмоциональной. Я ведь так и не знала, смогу ли принять Давида вот таким. Толик был прав — всегда нужна определенность. Готова ли я к такой жизни? Так ли сильны мои чувства к этому мужчине?

— Как это не дёргаться? — возмутилась я. — Я понятия не имею, что сейчас с Давидом и где он. Пытаюсь не путаться под ногами. Жду. Но эмоции ведь не отключить. Я переживаю. И практически не могу себя ничем успокоить.

— Дурашка ты, — Толик хохотнул.

Его этот хохот не просто разозлил, а дико взбесил. Всё внутри меня натянуто в таком немыслимом напряжении, что дышать сложно. По вечерам почти не получается справиться со слезами. После потери матери я всё еще не могла избавиться от страха, что потеряю всех, кого люблю. Очевидно, что это неизбежно. Жизнь конечна. Но этот страх не поддавался голосу разума и логики.

— Я тебя ударю, — процедила я и вышла на террасу. — Так сильно тресну, что мало не покажется.

— Да я же пошутил, мадмуазель, — Толик резко потушил окурок и вскочил с кресла так, словно испугался чего-то.

На секунду я подумала, что меня. Но это было слишком самонадеянное и глупое предположение.

— Говорили же, что к четырем отпустят. А сейчас только три, — обратился Толик к кому-то, кто явно стоял за моей спиной.

— Кто это здесь решил устроить дебош?

Я на секунду замерла, затем обернулась и не поверила своим глазам.

— Давид, — растерянно прошептала я. Голос будто и не мне принадлежал.

Он стоял на пороге террасы. С заметно отросшей темной щетиной. В синих глазах застыла необъятная усталость, но губы изогнулись в привычной полуулыбке. Мой напуганный взгляд быстро прошелся по немного бледному лицу Давида, а затем… Спустя какую-то секунду или даже меньше, я подбежала к нему и крепко обняла за шею. Давид весь напрягся. Стал почти каменным и тут же обнял меня в ответ.

Наша эта теперь уже доступная близость вскружила голову, и в мгновения ока расплавила сознание. Слёзы смешались с улыбкой, губы доверчиво принялись целовать колючую кожу щёк.

— Вернулся, — сдавленно шептала я. — Вернулся.

— Меня не было чуть больше недели, а ты уже слёзы льешь, — Давид тихо засмеялся мне на ухо. По-доброму.

— Конечно, лью! — я шмыгнула носом и легонько стукнула его ладонью по груди.

Давид чуть заметно скривился и рвано выдохнул.

— Что такое? — я тут же насторожилась.

— Всё в порядке, — Давид взял мое лицо в обе руки, поцеловал в губы, кончик носа и лоб. — Мне нужно с Толиком переговорить. Наедине. Хорошо?

— Да. Конечно. Я… Я тогда ванну тебе наберу, хочешь?

— Ты даже не представляешь насколько.

— Хорошо, — я повернулась к Толику. — Так ты знал, что Давид вот-вот должен вернуться?

— Знал, — он пожал плечами.

— Почему не сказал? — я прищурила глаза.

— Это я велел не говорить, — вклинился Давид. — На случай, если всё сорвется.

Я лишь тяжело вздохнула и ушла в ванную.

Когда я закрыла кран и аккуратно развесила на крючке чистые полотенца, Давид приоткрыл дверь и окинул меня быстрым взглядом.

— Всё готово, — объявила я, всё еще не веря, что Давид вернулся.

Наверное, я никогда не забуду эти жуткие десять дней неизвестности и страха. Десять дней бесконечного напряжения и тревоги. Перманентного чувства бесполезности и невозможности помочь тому, кто так стремительно стал почти целым отдельным миром.

Давид молча вошел в ванную и снова как-то странно посмотрел на меня.

— Что-то не так? — я сцепила пальцы в замок.

— Ты останешься здесь?

— В каком смысле?

— В ванной. Ты останешься здесь?

— Это проблема? — я непонимающе уставилась на Давида.

Последние дни выдались особенно тяжелыми. Я почти не спала и ощущала, что эмоционально была слишком перенапряжена. Возможно, именно поэтому я не могла сразу уловить скрытых намеков Давида.

— Нет. Просто хотел по-быстрому искупаться. Сам. — Давид устало провел ладонью по лицу.

— Как скажешь.

Я уже хотела выйти из ванной, но услышала тихое шипение — Давид пытался снять рубашку. Я остановилась и тут же вспомнила, что как только стоило мне Давида легонько хлопнуть ладонью по груди, он мигом скривился. Не верю, что во мне вдруг проснулась какая-то невероятная физическая сила.

— Что с тобой? — я быстро развернулась.

Давид хмуро посмотрел на меня, стиснув пальцами края рубашки. Не дожидаясь ответа, я сама подошла к нему и сняла чертову рубашку. Грудь, спина и руки были в кровоподтеках и синяках.

— Господи, — вырвалось из меня задушено.

Давид закатил глаза.

— Кто это с тобой такое сделал? — я выпустила из рук рубашку. Пальцы потянулись прикоснуться к коже, но я одёрнула себя, боясь причинить боль.

— Тебе нужно было просто выйти, — недовольным тоном произнес Давид.

— Зачем? Я бы всё равно увидела.

— Я вообще не собирался тебе всего этого показывать. Нечего тут драму разводить, — он нервно щелкнул пряжку ремня.

— Нет никаких драм. Или я не должна переживать о том, что тебя избили?

— Это мои проблемы, Ло. Я говорю, а ты делаешь. Всё просто.

— Мы вместе? — сверля напряженным взглядом огромный фиолетовый синяк на правом боку, спросила я.

— Что за глупые вопросы?

— Тогда какого чёрта это только твои проблемы? Это наши проблемы, Давид. Наши.

Он снял брюки, белье и с трудом опустился в ванну.

— Прости. Я не должен на тебе срываться, — Давид снова скривился от очередного приступа боли. — Я просто устал. Слишком. И не хочу тебя волновать. Всё в норме. Не нужно вот этих взглядов. Ладно?

Переступив рубашку, я подошла к ванне и опустилась на прохладный кафельный пол, прижав подбородок к гладкому белому бортику.

Давид откинул голову назад и прикрыл глаза. Его широкая грудь вздымалась медленно и глубоко. С каждым выдохом я слышала приглушенный хрип. Наверное, я готова была вот так просидеть на коленях очень долго. И так же долго просто наблюдать за Давидом. Снова иметь возможность изучить каждую черточку его всегда напряженного лица. Царапнуться об край серебряного кольца.

Любовь странная штука. Она ничему и никому не подчиняется. Увещевания здравого смысла бессильны. Логика крошится на осколки, когда сталкивается с ней. Я понимала, кто такой Давид. Понимала, что опасен. Понимала, что его жизнь, та ее часть, в которую меня не пускают, может оказаться крайне жестокой. Но я по-прежнему была готова пойти за Давидом. Вопреки. Игнорируя всех и всё вокруг.

— Почему ты так смотришь? — вдруг тихо спросил Давид и поднял голову.

— Любуюсь, — совершенно не задумываясь над ответом, произнесла я и подложила одну ладонь под подбородок.

— Мне нужно будет залечь на дно, — Давид мокрым теплым пальцем провел линию вдоль моей щеки. Аккуратно убрал прядь волос, затем подался вперед, чтобы поцеловать.

Неторопливо и неглубоко, будто боясь напугать меня. Такого поцелуя у нас еще не было. Он отдавал горечью и… прощанием? Мне вдруг стало так холодно, словно и не было никакой влажной духоты в ванной комнате.

— Что это значит? — тихонько спросила я и уже сама потянулась за еще одним поцелуем.

Мне было важно почувствовать Давида. Наконец-то понять, что он здесь.

— Мы какое-то время не будем видеться, — Давид снова осторожно откинулся на спину.

— Снова? — раздосадовано спросила я.