Светлейший князь 3 (СИ) - Шерр Михаил. Страница 36

Все свои воровские и коррупционные делишки он делал так, что не страдало порученное ему дело и карман государыни-императрицы. Главными были два скандала: торговый и пушечный. Торговлю с нами с его молчаливого согласия монополизировал Никанор Поликарпович, когда другие купцы поняли, какие барыши проплывают мимо, то сразу же начались попытки хоть что-то отжать себе. И пошла писать губерния. Года не прошло, как осенью 1778-ого года, губернатор прислал в Минусинск целую следственную комиссию. В это время в Минусинске находился Лонгин. Он должен был решить очень щекотливый вопрос приглашения из столиц, а в самых смелых мечтах и из европ, инженеров и ученых.

Господин Аксенов, не мудрствуя лукаво, перевел стрелки на Лонгина. И получилось, как в анекдоте, да вы даже и чайку попить не успеете. Лонгин не дал комиссии даже возможности задать вопрос заявив, что ни с кем другим мы дел иметь не будем. Комиссия в итоге уехала не солоно хлебавши.

Второй раз господина Аксенова в оборот взяли по-серьёзнее. Подряды на отлив сигнальных пушек и их последующее обеспечение сигнальными зарядами были лакомыми кусочками, и окружной начальник сделал всё возможное, чтобы они достались правильным людям. В итоге чинить следствие приехала уже сенатская комиссия из Петербурга. И всё скорее всего кончилось бы печально для господина Аксёнова, если бы не наше очередное вмешательство. Менять окружного начальника мне совершенно не хотелось, я хотя его тогда еще не видел, но деловые отношения установившиеся с ним, были просто на все десять баллов. Господин Аксенов ходил уже в полковниках и о сенатской комиссии узнал намного заранее, получив предупреждение от господина Чернова.

Среди богатых трофеев Уюкской битвы был один совершенно неожиданный и потрясающий: пять изумрудов какого-то необыкновенного зеленого цвета. Кто был их хозяином нам узнать не удалось. Вернувшись из Минусинска после общения с первой следственной комиссией, Лонгин предложил один из этих изумрудов подарить окружному начальнику. По поводу их происхождения у Петра Евграфовича была интересная версия. Он сказал, что это изумруды с каких-то легендарных копей Хорасана. Насколько я знаю историю Азии, Хорасаном называли в том числе и Афганистан. А там изумруды есть.

Когда Лонгин вернулся после общения с первой комиссией из Тобольска, он предложил сделать господину Аксенову презент. И в следующую свою поездку подарил ему один из этих изумрудов. Когда над окружным начальником сгустились тучи, он послал этот камешек в подарок государыне.

С господином полковником уже хотели поступить очень нехорошо, но из Петербурга прибыл офицер с императорским указом, что полковник Аксенов за личные заслуги по Высочайшему усмотрению производиться в генерал-майоры. Посрамленная комиссия предпочла побыстрее ретироваться от греха подольше. Позиции господина Аксенова после этого стали просто неприступными и желающих связываться с ним больше не наблюдалось.

Господин окружной начальник помог нам пригласить нужных людей и за два года к нам из России перебралось почти три десятка различных инженеров и ученых. А весной 1782-ого года к нам приехал англичанин Джон Келли.

Тридцатилетний Джон, талантливый грамотный инженер, был большим знатоком английской металлургии и имел все шансы добиться успеха, если бы не одно но. Он совершенно не разбирался в людях и пытаясь осуществить свои инженерные планы, всегда выбирал в компаньоны каких-нибудь проходимцев. В итоге вместе признания и богатства он получает кучу долгов и попадает в лондонскую долговую тюрьму Клинк. В 1780-м году во время пожара тюремное здание сгорела и Джону удалось бежать. Он тайно навещает своего брата, тот дает ему немного денег, чтобы Джон смог уехать в Америку. Но и здесь он в очередной раз связывается с проходимцем и весной 1781-го года оказывается в России, в Петербурге и сразу же попадет в полицию.

На его счастье в полицейском участке по какой-то надобности оказался русский инженер Алексей Лаптев, у которого несколько лет назад было шапочное знакомство с Джоном в Лондоне, во время стажировки в Англии. Джон рассказал Алексею про свои злоключения и тот позвал его ехать в Сибирь, за пару дней до того Алексею предложили переехать к нам.

Появление этой парочки для нас было большой удачей, оба были знатоками металлургии. Они быстро нашли общий язык с нашими инженерами и мастерами и вскорости предложили мне революционное преобразование нашей промышленности: перенос металлургического производства в Туран. Эту идею мы тут же стали воплощать в жизнь и за пару лет практически вся черная металлургия перебазировалась в Туран, вместе с разными коксохимиями, всяким литьем, прокатом и тому подобным.

На заводе на реке Терешкина остались цветметдрагметалургия, инструментальная металлообработка, строительство паровых и других машин, резиновое производство, абсолютно вся химия, производство стекла и бумаги, всякие швейки и сапожные цеха, типография. Кирпичных заводов у нас стало целых три: железногорский завод, где в основном производили шамотные кирпич, на Терешкина и в Туране. Цемент стали производить то же в Туране.

С каждым годом я все меньше и меньше вникал в оперативную деятельность нашей промышленности, дело шло и развивалось и без моего умничанья. Я только иногда генерировал идеи. Основными моими занятиями стали медицинская школа и физика, но не вся, а только электричество.

В физический класс я набрал почти два десятка молодых людей от двенадцати до двадцати лет, плюс Лаврентий. За полтора года мы семимильными шагами истоптали теорию вдоль и поперек, воспроизвели практически все возможные в наших условиях физические эксперименты. Через полгода я понял что кандидатов в великие физики двое: Игнат и Степан. Степан очень многое усвоил в процессе редактирования моих опусов и ни в чем не уступал своему товарищу. Через полтора года занятий, в двадцатых числах декабря 1779-ого года, физический класс сдавал свой первый экзамен. Как учитель с большим стажем и опытом, я теоретические знания всех своих учеников оценил на отлично, а кандидатов в великие физики, Игната и Степана, еще и с плюсом. В теории слабее всех был Лаврентий, но его природное экспериментаторское чутье с лихвой все компенсировало.

Подошло время воплощать знания и идеи с жизнь. И здесь раздалась команда: стоп машина! Одно дело собрать гальваническую батарею для экспериментов, совершенно другое создать и наладить промышленное производство. И так абсолютно всё.

Знаменитый Алессандро Вольта конечно уже вовсю изучал электричество и вот-вот совершит свое великое открытие, создание вольтова столба, но я-то всё это знал и мои ученики уже то же знали и вовсю с этим столбом экспериментировали. И нам уже нужны были батареи гальванических элементов, которые будут источниками энергии для различных электрических устройств и механизмов.

Яков конечно не занимался в физическом классе, но в физике докой стал очень быстро, на стадии редактирования он изучил всё мною написанное и когда начались физические эксперименты, принял в этом самое деятельное участие.

Больше года мы потратили на решение всяческих проблем, производственных, научно-методических, организационных и прочих. С моей подачи под руководством Якова мои ученики провели целую серию различных химических и физических экспериментов и в конце 1780-ого года получили наконец-то нужный результат, «полужидкий» марганцево-цинковый элемент. Он был очень похож на гальванический элемент французского химика Жоржа Лекланше, описанный им в 1868-ом году. Я конечно понимал, что ни о каких научных приоритетах даже Алессандро Вольта речь уже не идет. Но чтобы самому не запутаться и самое главное не свихнуться, я для себя употреблял знакомые термины, названия и фамилии. Поэтому я, разработанный марганцево-цинковый гальванический элемент, для себя и про себя, называл типа Лекланше. Очень быстро мы его усовершенствовали, получив сухой элемент, так как он не содержал свободного жидкого электролита и в сентябре 1781-ого года начали его промышленное производство. Летом этого же года появился еще один элемент, нормальный ртутно-кадмиевый элемент. Он стабильно выдавал эталонную ЭДС в один вольт.