Буду твоей Верой (СИ) - П. Белинская Ана. Страница 25

— И самый доверчивый и ранимый. Поэтому и душа за тебя болит больше, чем за твоего брата-балбеса.

Хохотнув, направлюсь в кухню. Пить хочется страшно.

Мама шаркает за мной, и я знаю, что ее переполняет любопытством.

— Вер, а тот мальчик, он кто? — вкрадчиво интересуется мама.

Ну начинается.

— Мамуль, давай завтра, а? — умоляюще смотрю на мамочку, у которой даже в темноте светятся восторгом глаза. Она уже успела напридумывать себе романтическую историю и ждет от меня подробностей.

— Ну ладно, — печально повесив плечи, мама уходит в свою комнату.

Иду в ванную и зажигаю свет.

Ужасаюсь своему виду и краснею: волосы растрепались, макияж поплыл, а губы настолько припухли и обветрились, что несложно догадаться, чем они занимались.

Как же стыдно перед мамой!

Проходя в свою часть комнаты, замечаю тусклое свечение у Ромки.

Ну ясно, брат снова балуется с телефоном.

— Роом, можно? — тихонько зову.

— Валяй.

Голова Ромки торчит из-под одеяла, а я вдруг вспоминаю его выкрутасы на вечеринке.

— Явилась? Ну-ка, дыхни! — принюхивается парень.

— Балбес, — хрюкаю я и усаживаюсь на краешек его кровати. — Кто бы говорил. У тебя знаешь, какой тут фан стоит, что аж глаза щиплет.

— Серьезно? — спохватывается брательник и начинает часто ловить носопырками воздух. — Вот же гадство! От бати влетит завтра, — почёсывает затылок.

— Влети-влетит, — поддакиваю я. На самом деле никакого алкогольного запаха нет, зато в следующий раз подумает, прежде, чем пить. Помню я пластиковый стаканчик в его руке!

— Открой у себя окно, — просит, потому что в нашей с ним комнате окно на моей половине. — Смотрю, ты не плохо повеселилась, систер, — бросает взгляд на будильник.

Улыбаюсь, когда вспоминаю наши с Егором войнушки во дворе. Почему-то именно этот факт первым делом всплывает перед глазами, а не вечеринка в доме Карины.

— А ты?

— А я, кажется, влюбился, — обреченно вздыхает Ромыч.

Вот те здрасте!

Хлопаю глаза, уставившись на брата. Его откровения удивляют. Никогда мы с ним не обсуждали личные темы, а тут вон, оказывается, что.

— А как ты это понял? — уточняю.

Брат задумывается, а потом с нескрываемой печалью произносит:

— Я чувствую, что она не такая, как все. Просто знаю. — Смотрю на парня и не верю, что это мой бестолковый брательник говорит. — Рядом с ней я превращаюсь в дурака и мне хочется постоянно улыбаться. Говорю всякий бред, понимаешь?

Кажется, понимаю…Его слова что-то царапают внутри, заставляют задуматься и испугаться своих мыслей.

— Только я ей безразличен, — вдруг выдает Ромка.

— Роом, ты-то? Да в жизни не поверю! — хмыкаю я.

— Она меня старше, где-то твоего возраста. Ее малолетки не интересуют. Прямо так и сказала. А знаешь, какая она красивая!

Ну и стерва! Хоть я ее и не знаю, но за своего брата-красавчика прямо-таки обидно становится!

Кажется, в нашей семье неразделенная любовь — заболевание наследственное. Папа тоже долго по маме страдал, прежде, чем она обратила на него внимание. Все незабудки передергал в парке по дороге в Институт, пока его охранники не отловили.

Ну дела…

Возвращаюсь к себе, укладываюсь в постели и прокручиваю в голове сегодняшний долгий, поистине невероятный день: откровения брата, мой первый поход в салон красоты, первая в жизни вечеринка и первый настоящий поцелуй…Улыбаюсь, как дурочка, пряча нос под одеялом, чтобы никто не заметил в пустой темной комнате…

23

А по утру сказка развеялась, оставив сомнения — а была ли она вообще? Может и не было никакого волшебства? И поцелуя тоже не было?

На тумбочке привычно лежали очки, за окном плюсовая температура размазала грязь по дорогам, кое-где оставив потемневший снег, как напоминание о себе. И только платье, аккуратно сложенное на стуле, ненавязчиво намекало на то, что всё это было. Вот так, сказочная Золушка превратилась обратно в босячку Веру Илюхину.

Невероятно, но факт — я опаздываю! Несусь по рекреации, попутно сдувая с лица распущенные волосы. Никогда! Никогда не приходила в Университет с несобранными в хвост паклями, а тут ни с того ни с сего потратила тридцать минут, чтобы проделать хотя бы минимально приближенные манипуляции к тем, что мне делали в салоне у мамы Киры.

Мне кажется, что я спалила добрую часть своих волос, несколько раз обожгла шею и пальцы, наорала на брата, что тот, как всегда занимает дольше всех ванную, не успела позавтракать — и всё это случилось, пока пыталась выпрямить утюжком свои неукротимые лохмы.

Когда я голодная, я злая!

А еще эти пакли, мешающие и щекочущие мой нос! И два пакета с платьем и ботинками Киры, которые я собираюсь отдать на первой общей лекции.

В аудиторию я залетаю вместе со звонком. Преподаватель по высшей математике порицающе бросает на меня строгий взгляд, но кивает на мое приветствие и ничего больше не говорит.

Вижу Киру, машущую мне со среднего ряда. Пока взбегаю по ступенькам, чувствую на себе заинтересованные взгляды, а еще краем уха улавливаю шипящие перешептывания.

Чего это они все?

Может на меня птица снова нагадила и сейчас на моей голове огромное мерзкое пятно?

— Привет, звезда! — Кира убирает со стула свою сумку-мешок, чтобы я смогла сесть.

— Ага, умирающая, — плюхаюсь на стул. — Привет, Кира.

— Почему это умирающая? — округляет глаза подруга. — Восходящая!

— Потому что я умираю от голода, — смотрю на хихикающих девчонок справа, не сводящих с меня внимания. — Чего это они? У меня что-то на голове? Клумба? — спрашиваю, повернувшись к Кире.

— Да ты что? Не читала свежие сплетни? — хохотнув, спрашивает подруга.

— Где? В Яндекс-новостях?

— В общем чате института экономики, — закатывает глаза Федотова.

— Я даже не знала о его существовании, — достаю тетрадь и ручку. — Я тебе вещи принесла.

— Ага, — но Киру это, по-видимому, мало волнует. — Так вот, — продолжает она с таким блеском в глазах, что даже мне становится интересно, — с воскресенья там только тебя и Бестужева обсуждают!

— В смысле?

— Ой, — пугается Кира, — а у тебя линзы не выпадут, когда ты так делаешь?

Это она намекает на мои расширенные от удивления глаза, да.

И кстати, я снова в линзах, только не в тех, что подобрали мне к образу, а в новых, которые вчера мы купили с мамой.

— Не отвлекайся, Кира, продолжай! — требую я.

— Ну в общем так, — понижает голос Федотова. — В группу кто-то добавил фотографии, где наша местная Дива стоит с открытом ртом и мокрым лицом. После такого неудачного перформанса началось бурное обсуждение, что это, дескать, Бестужев вылил на нее ведро с талым льдом, когда Карина высмеяла твой наряд от зависти, а потом набил рожу Роберту за то, что тот, вроде, как начал к тебе приставать. Ну а в самом конце, перед вашим уходом, Бестужев порезал перочинным ножом шар-сюрприз и угрожал каждому, кто посмеет тебя обидеть. Видать парня накрыло от большой любви! Да что я тебе рассказываю, — Кира достает телефон и открывает группу, — сама посмотри!

«Елки-иголки! Ладушки-оладушки! Укуси меня пчела! Етижи-пассатижи! Ядрен батон!» — это те ругательства, которые я могу себе позволить.

Смотрю на фото Карины, у которой зрачки куда-то закатились, розовые пакли облепили лицо, а рот исказился безобразной баранкой.

Я бы с удовольствием пожала руку фотографу, но боюсь, что в живых его уже нет, а меня, скорее всего, ждет та же участь!

Поворачиваю голову в сторону Дивеевой и Ко и земля, которая и так не стабильна, уходит из-под моих ног: она сжигает меня заживо, обещая всем своим существом неминуемую расправу.

— Вер, так это всё правда? — восхищенно жаждет от меня ответа Федотова. — Ну какие же вы классные! Сейчас вы с Егором самая обсуждаемая пара!

— Кира? Какая пара? — мне хочется заорать на всю аудиторию, но приходится громко шептать. — Это полная нелепица! Всё было совсем не так!