Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Райс Энн. Страница 58

«Но разве он говорил с тобой?..»

«Без слов», – повторила она. Мне показалось, что свет ламп потускнел, что пламя свечей горит неестественно ровно. Капли дождя монотонно стучали по оконным стеклам. «Ты знаешь, что он сказал мне? – прошептала она. – Что я должна умереть, чтобы освободить тебя!»

Я покачал головой, но мое проклятое сердце сильно забилось. Я видел, что она верит в то, что говорит. Ее глаза подернулись зеркальной серебристой пленкой.

«Он словно магнитом вытягивает из меня жизнь, – прошептала Клодия; ее губы дрожали, это было невыносимо. Я крепко сжал ее в объятиях, но слезы стояли у нее в глазах. – Точно так же он поступает и с Дэнисом, своим рабом. Будь его воля, он обратил бы в рабство и меня. Но ты – другое дело. Он любит тебя. И хочет, чтобы ты был с ним, и не позволит мне стоять у него на дороге».

«Ты совсем не понимаешь его!» – возразил я, целуя ее щеки, ее губы.

«Нет, Луи, я понимаю его слишком хорошо, – прошептала она. – Это ты заблуждаешься. Тебя ослепляет любовь, очаровывает его мудрость и сила. Если б ты только знал, как он упивается смертью, то возненавидел бы его куда сильней, чем Лестата. Луи, ты не должен ходить к нему больше, никогда. Повторяю тебе: я в опасности!»

На следующий вечер я все же покинул Клодию и пошел к Арману. Я был уверен, что среди всех вампиров в театре только ему можно доверять. Она не хотела отпускать меня, смотрела на меня с такой тоской, что больно было уходить.

Я привык думать, что Клодии неведома слабость, но сейчас в ее глазах читались страх и какая-то обреченность. Но она все же отпустила меня, и я поспешил к своей цели. Я остановился неподалеку от входа в театр и подождал, пока зрители разойдутся, а швейцары станут запирать двери.

Не знаю, кем они сочли меня. Может, просто одним из актеров, не смывшим грим. Какая разница? Главное, что они пропустили меня. Я миновал нескольких вампиров в зале и очутился возле двери комнаты Армана. Он ждал меня, наверняка уже давно услышал мои шаги, поздоровался и предложил мне сесть. С ним был юноша, он обедал: на столе стояло серебряное блюдо с мясом и рыбой и полупустой графин белого вина.

После вчерашней ночи Дэнис выглядел болезненным и слабым, его щеки лихорадочно горели, и для меня мучительно было видеть его розовую кожу, вдыхать его жаркий запах. Юноша наполнил бокал вином и поднял его в знак приветствия.

«За моего хозяина», – сказал он с улыбкой, его ясные глаза сверкнули, он взглянул на меня, но тост был поднят в честь Армана.

«За твоего раба», – отозвался тот шепотом с глубоким страстным вздохом.

Дэнис сделал глоток. Арман с видимым наслаждением смотрел на его влажные розовые губы и подвижные мышцы нежной шеи. Подцепив вилкой с блюда кусок мяса, юноша отсалютовал им, положил в рот и медленно прожевал, глядя на Армана. Вампир смотрел и пировал вместе с ним, но только глазами, и глаза эти были спокойны. Он не мучился и не жаждал невозможного. Его руки лежали на кожаных подлокотниках, он просто сидел и смотрел на мальчика.

И я вспомнил, как терзался, стоя под окнами Бабетты и страстно желая забрать ее жизнь.

Мальчик доел и опустился на колени перед Арманом, обнял его за шею. Казалось, он с наслаждением прикасается к ледяной коже вампира. Мне вдруг вспомнился Лестат, каким я его впервые увидел; как горели его глаза, как светилось в сумерках прекрасное белое лицо… Наверное, таким вы видите меня сейчас.

Наконец юноша отправился спать, и Арман, как и накануне, затворил за ним медные створки. Скоро тот заснул, разморенный едой. Арман вернулся в кресло, устремил на меня ясный, невинный взгляд огромных прекрасных глаз. Он притягивал меня, околдовывал, и я отвернулся. Поленья уже догорели, и вместо желанного огня я увидел мертвую золу.

«Ты говорил, чтобы мы ничего не рассказывали о себе. Почему?» – спросил я и поднял на него глаза. Наверняка он понял, что я избегаю его взгляда, но не обиделся, только посмотрел удивленно. Но я не мог противостоять даже этому удивленному взгляду и снова отвернулся.

«Вы ведь убили того, кто превратил вас в вампиров. Не потому ли вы здесь без него и даже не желаете произносить вслух его имя? Сантьяго в этом уверен».

«Если это правда или если мы не сумеем убедить вас в обратном, вы попытаетесь уничтожить нас?» – спросил я.

«Я в любом случае не собираюсь делать вам ничего дурного, – спокойно ответил он. – Но я уже говорил: у меня нет абсолютной власти над ними».

«Но они считают тебя главным. Ты дважды отгонял от меня этого Сантьяго».

«Я старше и сильнее Сантьяго, вот и все. – Он говорил просто, без тени гордости или высокомерия. – Сантьяго моложе тебя».

«Мы не хотим вражды».

«Она уже есть, – сказал он. – Не со мной. Я говорю про них».

«Но почему нас подозревают?»

Арман ответил не сразу. Он задумался, прикрыл глаза, положил подбородок на сжатый кулак. После невыносимо долгой паузы он взглянул на меня.

«Я объясню тебе, – сказал он наконец. – Вы слишком молчаливы. Вампиров на свете не так много, и они живут в постоянном страхе междоусобной войны. Они выбирают себе учеников с большой осторожностью, всякий раз тщательно удостоверяясь, что новообращенный станет с подобающим уважением относиться к себе подобным. В этом доме живет пятнадцать вампиров, это число ревностно сохраняется. Кроме того, они с опаской относятся к вампирам, позволяющим себе проявлять слабость. То, что ты безнадежно испорчен, для них совершенно очевидно: ты чувствуешь слишком глубоко и думаешь слишком много. Ты сам говорил мне, что отчужденность вампира от окружающего мира не представляет для тебя особой ценности. Прибавь сюда и таинственного ребенка – девочку, которая никогда не станет взрослой и не сможет сама заботиться о себе. Я не превратил бы Дэниса в вампира, даже если б его жизнь, столь драгоценная для меня, подверглась опасности, потому что его душа и тело еще не окрепли. Он слишком молод и едва пригубил чашу человеческой жизни. «Кто же решился сделать такое с ней?» – спрашивают они. Это был ты или кто-то другой? Иными словами, ты падаешь сюда как снег на голову вместе со своими тайнами и непозволительными слабостями и при этом хранишь полное молчание относительно своего прошлого. Следовательно, рассуждают они, тебе нельзя доверять, и Сантьяго ищет подходящий повод. Но есть и еще одна причина, и она гораздо ближе к истине, чем все перечисленные. Она чрезвычайно проста. Дело в том, что при первой встрече с Сантьяго в Латинском квартале ты, к несчастью, обозвал его шутом».

«А-а-а…» – протянул я, откидываясь в кресле.

«Вот тогда тебе действительно лучше было бы промолчать», – сказал он. Я понял его шутку, и он улыбнулся.

Я молчал и обдумывал услышанное; у меня на душе лежали камнем слова Клодии об Армане – я не мог поверить, что этот мягкий, спокойный взгляд мог приказывать ей: «Умри». И волна отвращения охватывала меня при мысли о вампирах, собравшихся в зале наверху.

Мне вдруг захотелось поделиться с ним своими мыслями, рассказать ему обо всем. Но только не о ее страхе. Я смотрел в его глаза и не мог представить, что он хотел подчинить ее себе, чтобы лишить жизни. Его глаза говорили: «Живи». И еще: «Учись». Как же я хотел спросить его о том, чего не понимаю; рассказать, как долго искал встречи с другими вампирами, и вот теперь, в Париже, обнаружил, что их бессмертное существование свелось к светской болтовне, что они всеми силами стараются сохранить свое жалкое единство и мнимую исключительность. Какая тоска! И вдруг я совершенно отчетливо увидел, что иначе быть не может. Почему, собственно говоря, я думал, что все должно быть по-другому? Чего я мог от них ждать? Какое имел право ненавидеть Лестата, почему позволил ему погибнуть?! Потому что он не хотел объяснить то, что я должен был увидеть сам, найти в себе самом? И я вспомнил слова Армана: «…Единственно подлинная сила заключена в нас самих».

«Послушай, – неожиданно обратился он ко мне, – ты должен держаться от них подальше. У тебя все написано на лице. Оно тебя выдаст. Стоит мне задать вопрос – и ты сам все расскажешь. Посмотри мне в глаза».