НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник (СИ) - Хонихоев Виталий. Страница 56

— Ну вот и хорошо — говорит Натсуми и поворачивается ко мне: — твоя очередь, Кента-кун. Снимай рубашку.

— А? — я на секунду подумал, что все закончено, порядок в прайде восстановлен, Натсуми снова утвердила свою власть и показала, что ее яйца больше чем у всех остальных, тут и сказке конец, нет?

— Твоя очередь, Кента-кун — повторяет Натсуми, стоя передо мной без матроски, в белом топике и я вижу ее обнаженные плечи, на которые льется водопад иссиня-черных, словно крыло ворона, волос.

— Конечно — я скидываю рубашку. В классе прохладно и кожа мгновенно покрывается пупырышками. Интересно, что она покрывается пупырышками только у меня. У Натсуми — абсолютно гладкая, мраморно-белая кожа, она словно из слоновой кости вырезана, как статуэтка богини в музее искусства.

— Мико-тян — поворачивает голову Натсуми: — как проигравшая ты должна покинуть класс. Кроме того, ты же помнишь, что теперь ты должна в течении недели исполнять желания того, кто выиграет?

— Н-но… — на Мико без слез не взглянешь. Черно-белая хищница с телом юной богини из музея искусств — методично втаптывает ее в грязь. Попыталась дернуться, бросить вызов альфа-прайм — получи и распишись. Натсуми использует это дурацкое пари в своих интересах. Если Хироши-кун у нас Макиавелли, то Натсуми — Медичи. Екатерина Медичи. Она умеет использовать все в своих интересах, возвышаясь за счет других и подавляя любую фронду в своем прайде. И она готова пойти далеко.

— Мы подписали соглашение — говорит Натсуми спокойным голосом, не глядя на Мико, которая тщетно ищет ее взгляд: — разве слово женщины хуже, чем слово мужчины?

— Н-но… вы и в самом деле пойдете до конца?! — вырывается из груди Мико крик. Натсуми оборачивается и наконец глядит ей в глаза.

— В этом разница между мной и тобой, Мико-тян — говорит она: — я никогда не говорю того, что я не в состоянии сделать. Как говорил Басе — говорить легко, делать — трудно. Я надеюсь, что ты все же исполнишь взятые на себя обязательства.

— Я… я поняла, Натсуми-сама! — Мико наконец разгибается и в ее глазах тоже горит огонь, хотя по щеке стекает слеза: — я была недостойна вас! Простите меня! Я не буду больше сомневаться в вас! Как и ожидалось от Натсуми-сама! — она кланяется еще раз и собирает свои вещи, у дверей класса поворачивается к нам и еще раз кланяется. Убирает клинышек внизу, отворяет дверь и выходит, притворив ее за собой.

— Ну так что, Кента-кун — поворачивает свою голову ко мне Натсуми, альфа-прайм прайда китов-убийц: — ты уже готов сдаться?

— Это было впечатляюще — честно признаюсь я: — и я выражаю уважение к тебе и твоей целеустремленности.

— Лучше быть врагом хорошего человека, чем другом — плохого — кивает Натсуми: — мне приятны твои слова, Кента-кун. Я тоже изменила свое мнение о тебе. Но… сейчас не об этом. Ты сдаешься?

— Ни в коем случае! — я скидываю школьные туфли и брюки, снимаю носки. Все, теперь я стою перед хищницей только в трусах, которые, слава богу — темные и без дырок.

— А ты смелый — отдает должное мне Натсуми, расстегивая молнию на своей юбке: — глупый, но смелый.

— Погоди, Натсуми-тян — говорю я, поднимая руку: — здесь и сейчас никого нет, кроме нас двоих. Мы можем сказать, что у нас была ничья, например. И никому не надо раздеваться.

— Самурай и в час поражения должен оставаться самураем, а не торговцем — декламирует Натсуми и юбка падает к ее ногам, она перешагивает через нее, скидывает туфли и стягивает белые гольфы. Решительно трясет головой и снимает с себя бюстгальтер. Прикрывается руками. Теперь мы стоим напротив друг друга в одних трусах, и я начинаю чувствовать, что в моих трусах — становится тесно. А что вы хотите, гормоны, молодость, а тело у Натсуми словно вырезано из слоновой кости талантливым скульптором. И то, как она прикрывается левой рукой, правой поправляя волосы…

— Готов сдаться? — спрашивает она: — ты уже добился своего, я стою перед тобой без лифчика, еще не поздно сдаться, Кента-кун…

— Вот еще! — скидываю с себя и трусы, выставляя на обозрение Натсуми всего себя. Надо сказать что в определенных местах я сейчас явно … больше чем обычно.

— Вот как… — Натсуми внимательно разглядывает меня: — ты меня удивил… значит ты не блефовал все это время.

— Что это вы тут делаете?! — раздается голос от дверей. Дверь! Мико-тян ушла, убрав колышек и просто притворила дверь за собой!

Глава 25

Общественные стереотипы современной Японии (той, в которую я попал) предполагают, что застав девушку и парня ню (без одежды, голыми, неглиже) — вы сразу же делаете вывод о том, что зачинщиком всего это безобразия является парень. Следующий вывод — что парень не только является зачинщиком, но и, например — гнусным шантажистом и насильником. Или не гнусным, но все же. Поэтому, едва обнаружив на вверенной ей для обхода и проверки санитарного состояния территории непорядок, выразившийся в наличии двух подростков разного пола — одного вообще без одежды, а другую — полуголой, Мидори-сан, наша школьная медсестра тут же приняла меры. А именно — встала между мной и моей «жертвой», раскинув руки в разные стороны, этаким живым щитом.

— Что это ты творишь, Кента-кун?! — сказала она, нахмурив брови: — как тебе не стыдно девушку до такого доводить! Я сейчас полицию вызову!

— Мидори-сан, успокойтесь — звучит голос Натсуми, которая, к ее чести — даже бровью не повела, хотя я ожидал естественной реакции молодой девушки в трусах, — всех этих криков, визгов, «кьяя!», попыток прикрыть все тело руками или отпрыгнуть за парту и там съежиться. Держит марку альфа-прайм, пожалуй, то, что она говорила Мико — правда. Такая не дрогнет.

— Что? У тебя стресс, дорогая, тебе нужно прийти в себя и одеться — говорит Мидори-сан, продолжая стоять между мной и Натсуми памятником Гендальфу в подземельях Мории. «Ты не пройдешь!» и все такое.

— Хорошо — говорит Натсуми и начинает одеваться: — но…

— Никаких но! Одевайся и ступай домой! — отрезает медсестра-Гендальф Серый, не поворачивая головы: — немедленно! А с этим… с этим я сама разберусь!

— Ох… — качает головой Натсуми, одевается, берет свой портфель и направляется к выходу. У двери она оборачивается и одаривает меня взглядом из разряда «еще ничего не закончилось, Кента-кун». Отвечаю ей тем же и она уходит, закрывая за собой дверь. Мидори-сан наконец опускает руки вниз, переставая косплеить триста спартанцев в Фермопилах.

— Как ты мог, Кента-кун! — говорит она с глубоким отчаянием в голосе: — как ты мог?!

— Я понимаю, что эта фраза прозвучит стереотипно — говорю я, стараясь быть как можно более куртуазным: — но во-первых все не так как кажется с первого взгляда, а во-вторых все было с обоюдного согласия и информированного уведомления о последствиях.

— Как ты можешь так говорить, нахал! Хулиган, беспринципная сволочь! — накидывается на меня Мидори: — чуть девочку не обесчестил тут! Продолжаешь нагло игнорировать устав школы и педагогический состав! Думаешь, если я медсестра, то не сенсей? Между прочим, медсестры — это младший педагогический состав и ты должен выполнять требования и соблюдать приличия, а ты голый тут передо мной стоишь! Хочешь и на меня наброситься?! Что бы ты знал, я изучаю джиу-джитсу! У меня красный пояс! Что молчишь?! Отвечай, почему ты стоишь передо мной голый и с … этой торчащей штукой!

— Я молчу, потому что вы говорите — отвечаю я: — вы ж мне слова не даете сказать.

— Говори! Ну! — требует Мидори и отставляет одну ножку назад, упирая руки в бока. Настоящая валькирия, да. На какие-то доли секунды у меня в голове вспыхивают различные картины с ее участием и мне приходится приложить неимоверные усилия, чтобы барометр моего настроения не дрогнул своей стрелкой еще выше. Несомненно это было бы неверно истолковано. Хотя, почему неверно? Как раз верно. Как там говорил Миронов, исполняя роль царедворца — «вы привлекательны, я — чертовски привлекателен, так чего время терять?»