Служу Советскому Союзу (СИ) - Высоцкий Василий. Страница 38

Глава 37

Прошли соревнования по баскетболу девятого сентября. Так как там в три последние секунды команда СССР смогла-таки дернуть американцев, властителей кольца, то мне удалось выиграть у капитана ещё один увольнительный.

Да, надо было видеть его обрадованные глаза, когда случились те самые три секунды. Ведь американцы уже высыпали на поле, радовались, прыгали и скакали, вскидывая вверх руки. А потом началось то, что иначе как чудом назвать нельзя.

Конечно, после этого «чуда» американцы отказались брать серебряные медали, и они даже в моё время хранились в Лозанне, в Олимпийском музее. Но спорт есть спорт — там возможны всякие чудеса.

Если кто не помнит, то на олимпийских играх сошлись в финале команда СССР и главенствующие тогда в баскетболе американцы. Трагизм и масштабность финала просто зашкаливали.

Всё-таки какая ирония судьбы… Канадцы считались почти непобедимы в хоккее, а потерпели поражение от сборной СССР. Американцы до этого всегда забирали золото на баскетболе, громя наших со счётом, превышающим десять очков. И вот в этот год такое событие — СССР за сентябрь удалось разрушить сразу два мифа о непобедимости заокеанских гостей.

Да уж, последние секунды этого матча все сидели как на иголках. Ведь всё это время команда СССР вела и вот-вот последний тайм должен был закончиться. И вот начался самый трагичный эпизод в жизни американского баскетбола…

За шесть секунд до конца матча сборная СССР вела в счёте сорок девять — сорок восемь. Александр Белов атаковал кольцо и подобрал мяч после блока игрока американской команды Макмиллена, оказавшись прижатым к лицевой линии. Ситуация была выигрышной для советской команды, нужно было только дотянуть время, так как команда имела право владеть мячом до финальной сирены.

— Держи! Держи! — крикнул капитан Драчук, словно Александр смог его услышать.

И всё нужно было сделать Белову — это не сразу отдавать пас, а стоять на месте или отдать пас как можно ближе по времени к финальной сирене стоявшему рядом Сергею Белову. Но вместо этого Александр неожиданно отдал пас закрытому Саканделидзе, и мяч у центральной линии перехватил Коллинз. Американский игрок рванулся к щиту противника и уже сделал два шага перед броском.

— Грёбана… — эхом раздалось среди курсантов.

Саканделидзе не оставалось ничего другого, как фолить. Он догнал и повалил уходящего от него противника на площадку, продавив под щит. Коллинз врезался в основание щита, но смог подняться.

— Фу-у-ух, — пронеслось среди курсантов.

Лица напряжены, кулаки стиснуты. Судьи о чем-то посовещались, а после один из них подошел к Коллинзу. Тот кивнул в ответ. Ему отдали мяч и…

Американский баскетболист уверенно забил оба мяча с линии штрафных. Сборная США впервые в матче вышла вперёд — пятьдесят-сорок девять.

После фола Саканделидзе и первого броска Коллинза (и до исполнения второго, как того требовали правила) Владимир Кондрашин попросил тайм-аут, нажав кнопку на тренерском столике. Однако сирена прозвучала слишком поздно, когда Коллинз уже держал мяч и готовился ко второму броску, и ни игроки, ни судьи в поле не обратили на неё внимания. После того, как Коллинз успешно выполнил второй бросок, судья отдал мяч Алжану Жармухамедову для продолжения игры. В результате последующих событий игроки сборной СССР трижды вводили мяч в игру.

И вот как раз эмоции на лицах курсантов и капитана я и ловил. На лицах отражался такой спектр эмоций, что можно было маски снимать. Вот маска удивления, вот озадаченности, вот огорчения и снова удивления. Недоумение тоже присутствовало, обида и злость.

Будь я эмоциональным вампиром — нажрался бы от пуза, а так… Так просто смотрел на тех, кто сейчас болел за СССР и понимал, что эти ребята искренне болеют за страну. И переживают за победу над идеологическим противником.

Конечно же американцы тоже переживали. Ведь на кону их слава и престиж, а тут… Не совсем понятная ситуация, забарахливший секундомер, переигровки, напряженные нервы. Всё один к одному. Да что там говорить — в две тысячи двеннадцатом году американский журналист, в прошлом баскетболист, Дональд Галахер издал книгу «Украденная слава» в соавторстве с Майком Брюстером, содержащую подробное исследование истории с американской стороны. Исследование содержит интервью со всеми оставшимися в живых на тот момент американскими участниками встречи. Галахер много лет продолжает тяжбу с МОК и Международным Спортивным судом, отстаивая точку зрения того, что МОК должны изготовить дубликаты золотых медалей для американских баскетболистов.

Во какой тяжелый удар нанесли наши спортсмены в этот год американцам…

А нам с Мишкой принесли два увольнения. Конечно, наши друзья Серега с Лёхой завистливо косились на нас, особенно Лёха, но… Как мне было известно — Лёха поспорил на пятьдесят нарядов вне очереди против четырех увольнений, что наши выиграют в хоккей в идущей суперсерии. Мне Лёху не хотелось расстраивать, поэтому я тактично тогда промолчал и отказался от участия в споре. Сказал, что два раза угадал случайно и что не хочу больше испытывать судьбу.

Конечно, Лёха тогда фыркнул и объявил, что я зассал. Я в ответ только пожал плечами, мол, пусть он думает, что хочет, а я третий раз судьбу за яйца хватать не стану.

Мне хватило того, что мы с Мишкой договорились с девушками четырнадцатого сентября пойти на спектакль по книге Константина Симонова «Последнее лето» в театре Ермоловой. Там раскрывалась военная тематика, так что девчонки уверяли нас, что нам понравится.

Я собирался поговорить с Юлией насчет Макара и выяснить — что именно ей не нравится в Михаиле, раз она так легко сдала его? Возможно, даже прочитать небольшую мораль о том, что подруги должны помогать друг другу, а не вставлять палки в колеса. Но сделать это решил уже после спектакля, когда осенний вечер накинет сумрак на город и появится романтическое настроение.

Сам спектакль мне в принципе понравился. Актеры играли с душой и отдавались роли по полной. Так что в финале я хлопал от души. Ребята не отставали от меня. После спектакля решили прогуляться по улице Горького, которую в моём времени переименовали в Тверскую, в Первую Тверскую-Ямскую и прочая-прочая-прочая…

Мы с Мишкой снова были начищены-наглажены, сверкали чистотой и горделиво красовались выправкой. Ирина и Юлия с легким чувством превосходства посматривали на проходящих мимо одногодок, которые завистливыми взглядами провожали наши пары.

Я болтал что-то веселое, сыпал шутками-прибаутками и понемногу оттягивал Юлию подальше от идущих Михаила и Ирины. Оттягивал в зону безопасного расстояния, чтобы задать парочку интересующих меня вопросов.

И вот уже когда мы отошли на приличное расстояние от воркующей парочки, я напрямую спросил:

— Юля, а для чего ты сказала Макару, что Ирина пошла на присягу к Михаилу?

— О чём ты, — захлопала она глазами. — Я не понимаю…

— Да всё ты понимаешь, — хмыкнул я. — Макар явился вместе с дружками как раз после присяги, когда мы вышли на прогулку. В такие совпадения я не верю.

— Я никому не говорила об Ире, — покраснела Юлия.

— Юль, хорош врать, а? Нормально же общаемся. Я не виню тебя за то, что ты сказала Макару. Мне просто хочется узнать причину этого.

Она вздохнула, потом оглянулась на бредущих позади Михаила и Ирину. После этого хмыкнула:

— Причину? Ты в самом деле хочешь знать причину? А она проста — Ира не пара Мишке. Вы с ним кто?

— А кто мы? Курсанты? — поднял я бровь. — В этом всё дело?

— Нет, вы лимита. Вы приезжие, да к тому же ещё и военные. После академии куда направитесь?

— Ну, возможно, осядем здесь, — пожал я плечами.

— Возможно, — передразнила Юлия меня. — Да никаких «возможно» не будет. Вас направят на Кудыкину гору, а жены, если вы тут успеете пожениться, поедут с вами.

— И что?

— А то, что будете мотаться по гарнизонам, как дер… деревяшка в проруби, — успела поправиться Юлия. — А Макар… Он отличник факультета, папа у него профессор, мама заместитель директора крупного завода. У Макара есть отличное будущее, расписанное на десятки лет вперед, а что у вас? Только то, что в сумку влезет?