Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна. Страница 6

— Что?

— Никогда таких сумасшедших не встречал, — признаётся вдруг хрипло. С иррациональным восхищением кривит уголок губ. — А давай рванём отсюда вместе, Ахметова? Прямо сейчас. Я квартиру один снимаю. Будем устраивать лучшие тусовки в городе!

Впору рассмеяться, если б не было так грустно. Где я, а где тусовки…

— Придержи коней, Мартышев, меня укачивает. — Зябко веду плечами, затем обхватываю их ладонями и начинаю растирать. — Но если ты теперь мой парень, то на зимние каникулы, может быть, сдамся и выберусь в гости.

— Сдашься, даже не сомневайся. Как немцы в сорок пятом, — заявляет он с мальчишеской улыбкой. А затем целует с таким исступлением, что у меня опять в глазах темнеет и подгибаются колени. По-взрослому глубоко и по-животному голодно. Так, что в гости к нему выбраться хочется прямо сейчас. — Марьям, мне правда, пора.

— Езжай.

Остаюсь стоять на месте. Запоминаю шальную улыбку, то как он оборачивается постоянно.

Ну так, на всякий случай.

В моей семье мужчины всегда держат слово, но Мартышева, по-моему, воспитала неизвестная форма жизни и где-то вообще не на нашей планете.

— Пять дней, детка. И я не знаю, что с тобой сделаю…

— Вот заодно и придумаешь.

Макс вдруг срывается назад, принимается шарить по карманам…

И всё портит.

Просто размашисто перечёркивает.

— Чуть не забыл, — суёт мне под нос сложенную вдвое стопку купюр. — Держи. Сапоги себе купишь, шапку тёплую…

Что-то там ещё перечисляет…

Но я уже сплёвываю ему под ноги и рассерженно иду домой.

Дурак. Я всем сердцем к нему, а он? Умеет же, зараза, опошлить.

Напрасно я в нарядном свитере все выходные прокрутилась у окна. Макс не приехал ни неделю спустя, ни даже пять. Зато организм, озверев на почве обострившегося приступа влюблённости, начал активно потреблять калории.

Отец, глядя на то, как я уминаю очередную порцию плова, весьма непрозрачно намекнул, что если я не перестану обносить холодильник, то в своё прошлогоднее пальто влезу только с Божьей помощью. И ненавязчиво так выдал денег на глистогонные.

Другого пальто у меня не было, поэтому трату я посчитала разумной и смиренно потопала в ближайшую аптеку.

Поздняя осень нещадно срывала последние листья. Небо хмурилось, а новые сапоги промокли насквозь в первой же луже, которая по традиции растянулась прямо на зебре. Никогда раньше не хандрила, а тут вдруг так стало паршиво. Одна мысль о таблетках крутила внутренности до тошноты. Фармацевт, внимательно меня выслушав, предложил сначала купить тест. На всякий, так сказать, случай.

Вспомнив о беспечности своего первого мужчины, я посчитала и эту трату уместной. А потом, уже дома, долго рассматривала две яркие полоски и, наверное, впервые в жизни заплакала. Правда, легче от этого не стало. И проблемы не решились самостоятельно. Самая острая из них — как сообщить новость Максу? Ведь ни его номера, ни адреса я отродясь не знала.

Восемь утра. Понедельник. Вместо того чтобы топать на пары, спозаранку стою у школьных ворот, высматривая младшую сестру Макса.

Катя девочка броская, её видно издалека. Осанка прямая, светлые волосы собраны в хвост прядка к прядке, манжеты исключительно белоснежные, даже подошвы в осеннюю слякоть, кажется, сверкают от чистоты. Взгляд строго вперёд. Ни одной подруги никогда не видела с ней рядом, всегда особняком. Одним словом — отличница. Гордость школы.

Казалось бы, такая и здороваться со мной не станет. Но нет, девчонка неожиданно подходит первой, протягивает небольшую бутылку с водой.

— Всё в порядке? Может, дежурную медсестру позвать?

Меня всё утро страшно тошнит. Судя по Катиному жалостливому взгляду, лицом я сейчас примерно того же цвета, что и в отражении лужи.

— Не нужно, — бормочу, думая, как бы так туманней изложить свою просьбу, чтобы и ответ получить, и вопросов не вызвать. В провинциальных городах слухи разносятся со скоростью лесного пожара. Одно лишнее слово и сгорела дотла моя репутация. — Кать, я могу как-то связаться с твоим старшим братом? Может, дашь его номер?

— Конечно, — с готовностью кивает она. — Минуточку. Кстати, если поспешишь, то можешь его застать. Он ещё не уехал.

Сердце колет. Сильно и резко.

Что значит «ещё»?!

Первая мысль — кинуться домой, чтобы не разминуться ненароком. Вторая, уже здравая — Макс здесь и даже не зашёл…

— Точно в городе? — пытаюсь интонацией заглушить ревущую внутри растерянность. Закусываю губу изнутри с отчётливым пониманием, что он про меня уже едва ли помнит.

Пять недель! За это время при желании можно на другой край планеты добраться.

— Ну да. У него сегодня пары начинаются во второй половине дня.

— И часто он приезжает? — выпытываю осторожно, перебарывая подступающую к горлу тошноту.

— Теперь часто, — отстранённо подтверждает Катя, не отрывая глаз от экрана смартфона. — Почти каждые выходные таскается домой с ненаглядной своей.

Прозвучавший ответ меня добивает.

— Понятно, — вздыхаю, непроизвольно скрещивая руки в нижней части живота, словно пытаясь оградить зародившуюся внутри жизнь от обидного равнодушия. Незнакомое щемящее чувство заставляет защищать кроху от любой угрозы. Даже если та косвенно исходит от родного отца.

— А зачем он тебе?

В вопросе проскальзывает досада, хотя девчонка старательно скрывает эмоции. Наверное, нас много таких, кому Макс обещал звёзды с небес, да не подарил. От собственной навязчивости у самой зубы сводит.

— Винду переустановить обещал, — нахожусь с ответом, вспомнив, что в старших классах он именно за этим домой к девчатам бегал. Ну, может, не только, кто ж его знает, свечку не держала… — Знаешь, не нужно уже, всё равно не успеет. — Торопливо убираю в карман свой допотопный телефон. — Поищу другого мастера. Спасибо.

Ухожу не оглядываясь, легонько обнимая себя руками за плечи.

Папа будет в бешенстве. Это, если повезёт. А что выкинет Амиль подумать страшно. В некоторых вопросах брат категоричен. Нельзя признаваться, кто отец даже под страхом смерти, иначе ноги потом сотру на свиданья бегать — к Максу в больничку, а к брату в изолятор.

Амиль меня слишком хорошо чувствует. Брат приезжает внезапно уже на следующий день. Стоит у порога, а по ступенькам не всходит. Я тоже мнусь в дверях. По глазам чёрным и диким вижу, что моя паника ему передалась.

До сих пор не пойму — нам сказочно повезло быть настолько близкими или это проклятье за цену, которой мы достались матери.

— Ты почему не на занятиях? — заговариваю первой.

— У меня с вечера сердце не на месте.

Он отпускает спортивную сумку наземь, разводит руки в стороны.

Делаю глубокий медленный вдох и шагаю в крепкие объятья брата.

— Прости, ты столько раз предупреждал, а я…

— А ты?

— Я совершила глупость. Как рассказать отцу не представляю.

Его лицо от этой новости нехорошо бледнеет. Секунда молчания зажигает в карих глазах Амиля мрачное понимание.

— И кто этот смертник?

— Неважно. — Качаю головой. — Сама виновата. Знала с кем связываюсь.

— Глупая! — Брат притягивает меня ближе, с высоты своего немалого роста упирается лбом мне в лоб, и выдыхает тихо со злостью: — Почему ты защищаешь этого шайтана? Он тобой воспользовался, а потом бросил на произвол. Дал повод другим приставать и показывать пальцем. Ты очень красивая, Марьям, а живот не спрячешь. Теперь только ленивый не попробует попытать удачи, зная, что у тебя даже жениха не было. И, поверь, далеко не каждый станет церемониться.

— Амиль, не ругайся, — поднимаю на брата виноватый взгляд. — Это мне не нужно было терять голову. Просто… У меня давно к нему сильные чувства. Я успела похоронить их, простилась с надеждой, что будет как-то иначе. И когда мы вдруг встретились, меня будто молнией проняло, до сих пор в груди горит и больно.

Амиль хмурится. Ему сложно понять. Брат часто проводит время с девушками, но никогда никого не любил.