Где деньги, мародер? (СИ) - Фишер Саша. Страница 41

— А как ты объяснишь, что все предыдущие доппельгангеры погибли, когда убили оригиналы? — спросил я. Ну же, давай, двойник! Покажи мне свои глаза!

— Как ты меня назвал? — брови двойника удивленно взлетели вверх, и взгляд его на какую-то долю секунды задержался на моем лице. Но этого хватило, чтобы я «вцепился» в его зрачки. Там, в глубине его… не знаю, можно ли назвать внутренний мир доппельгангера «душа», но пусть будет в глубине души, что уж… Там я увидел страх. Он не понимал, что я делаю. Не мог предугадать мои движения и это сбивало его с толку. — Я вовсе не доппельгангер, это глупость какая-то. Какие-то фантазеры придумали, а ты повторяешь. Ты знаешь, что ты слишком доверчивый?

— Знаю, — сказал я и снова поймал его удивленный взгляд. Хоп! В тот момент, когда его глаза смотрели в мои, он в точности дернул левой рукой как и я. Показалось? Или он не случайно все время прячет глаза?

— Тебя не должно здесь быть, — сказал он. — Если я отправлю тебя обратно, то куплю билет.

— Не знаю, кто там тебе нассал в уши, двойник, — я снова сделал шаг назад. Уже почти к краю арены. — Но раз я здесь, значит так и надо. Интересно, а воспоминания мои у тебя тоже есть? Или только то, что тебе этот некто рассказал?

Хоп. Я зацепил его взгляд и провел удар в правую руку. Кисть вывернулась, кинжал выпал на смесь песка и опилок. Он бросился вперед, чтобы его поднять, но я пнул его в подбородок, когда он наклонился.

Кажется, сломал ему челюсть. Из уголка его рта потекла кровь. Он прошипел что-то невнятное и сжал руки в кулаки.

— Зачем тебе нож, двойник? — спросил я. — Порежешься еще.

Он сделал вид, что хочет броситься на меня, но сменил траекторию и опять рванулся к ножу. Я быстрым движением прыгнул к нему на спину, и он растянулся на арене. Сжав правой рукой рукоятку этого злополучного кинжала. Я навалился всем телом, не давая ему пошевелиться. Прижал правый локоть, а левой рукой схватил его за лицо. Он зарычал и попытался меня стряхнуть. Но с его, то есть моим, весом это сделать не так-то просто. Я с размаху ударил его локтем в предплечье. Хрустнула кость, пальцы разжались.

Не думай, Лебовский. Просто делай.

Я схватил нож и быстро всадил его своему двойнику под правую лопатку.

Он дернулся. Замер. И обмяк.

Раздался удар гонга.

Ну а теперь что?

Я встал и перевернул его тело лицом вверх. Лица у него больше не было. На арене передо мной лежала тряпичная кукла, одетая в костюм, как две капли воды похожий на мой.

Интересно, как это выглядело для зрителей этого боя?

Лебовский дрался с Лебовским.

Победил Лебовский.

Круто.

Пустые трибуны взорвались возмущенными криками. Кажется, моей победе не сильно радуются.

Талтуга вновь хлопнула в ладоши, волосы ее снова окружили голову черным нимбом. Человек в шляпе склонился к уху Матонина и что-то ему прошептал. Пламя факела на миг осветило его лицо. Что это? Еще один доппельгангер?!

Нет, все-таки показалось… Совсем не похож, просто сложение и тип лица близкие. Но кто это? Я его не видел раньше…

Мир замерцал, как зеркало, когда Забава Ильинична осыпала его порошком. Над человеком в шляпе на миг появилась тень старика и зыркнула на меня злобным синим глазом.

Я сделал шаг вперед и…

Проснулся.

Не удержав равновесие и обрушился со скамейки на пол. Чадная свеча почти догорела, и Забава Ильинична как раз поджигала от ее пламени новую. Коряво слепленную, сероватую. Фитиль потрескивал, чадил и разбрасывал искры.

— Ну вот видишь, справился, — сказала старуха. — А ты боялся!

— Я бы боялся больше, если бы точно знал, что меня ждет, — пробурчал я, поднимаясь на ноги.

— Шрам теперь только останется навсегда, но тут уж ничего не поделаешь, такова цена… — узловатые пальцы старухи коснулись моей левой руки. Рукав пиджака был промокшим от крови, но целым.

— Забава Ильинична, а вот тот человек, которого я там видел… — начал я.

— Ничего не скажу, как хочешь, так и понимай, — старуха скрестила руки на груди и поджала губы.

— Но это вообще что-то реальное? Или просто какой-то образ внутри моего подсознания? Типа, антураж, который мне кажется наиболее логичным для единоборства, плюс парочка ярких воспоминаний… — Я почесал затылок.

— Как хочешь, так и понимай, — снова повторила бабка. — И ступай уже, поздно, мне спать давно пора.

— А сколько я вам должен, Забава Ильинична? — спросил я, потянувшись к карману, куда предусмотрительно сунул пару сотен соболей.

— Пятьдесят соболе сеанс, — сказала она. — Положи на стол и проваливай.

Ну что ж, проваливать так проваливать. Я положил купюры на стол и вышел в густой мрак Уржатки. Ни одна из бочек уже не горела, из уличного освещения — только отблески луны над стеной. Так даже лучше. По темноте мне не впервой пробираться, да и меньше людей увидит мое лицо.

К особняку Егорова я подошел уже не особо таясь. Я точно был уверен, что сегодня не пятница, так что просто постучал в дверь. Незнакомый бледный слуга открыл мне и исчез в глубине коридора. Я прислушался. Похоже, у хозяина были гости. Из гостиной доносились голоса, негромкий смех и звон бокалов.

Я тихонько повернул в сторону своих комнат. В общей гостиной было темно, двери спален прикрыты. Не знаю, сколько именно я отсутствовал, но до утра еще явно было далеко. Я включил лампу, снял пиджак и рубашку. Надо было осмотреть, что там у меня за рана.

Она выглядела как и должна — длинный косой порез на предплечье. Кровь уже свернулась, и в тусклом свете лампы шрам смотрелся черным. Странно как-то, такие раны обычно надо зашивать…

С другой стороны — меня вообще ранили во сне, так что какие уж там общие правила?

Я умылся остывшей водой. Открыл сундук, достал оттуда подушку и одеяло. И понял, что спать совершенно не хочу.

Что какая-то важная мысль не дает мне покоя.

Что-то насчет того, что я тоже приехал на поезде. Тоже — это в каком смысле?

Я схватил папку Мирослава Бедного и развязал шнурок. Внимательно перечитал первую страницу.

Да, все верно. Прибыл на поезде в Новониколаевск, куплен на торге господином Крюгером. Вольноотпущенный. Как я пропустил эти строчки?

Наверное просто не сюда смотрел. Меня гораздо больше интересовал период после появления доппельгангера.

Скрипнула дверь, и в гостиную вышла заспанная Натаха. Она накинула на ночную рубашку легкий халатик в цветочек. И смотрелось это так уютно, что я расплылся в улыбке.

— Ну как, у тебя получилось? — спросила она задержав взгляд на черном шраме у меня на руке.

— Да, — я кивнул, перебирая бумаги давно умершего студента в поисках еще каких-нибудь важных вещей, которые я пропустил, когда просматривал папку в первый раз. — Во всяком случае, Забава Ильинична сказала, что я справился.

— Значит и правда все хорошо! — она сделала быстрый шаг ко мне и обняла меня. — Только сейчас поняла, что могла тебя никогда больше не увидеть! Почему мне это раньше в голову не пришло?

— Хорошо, что не пришло, — пробормотал я, вдыхая запах ее восхитительных рыжих волос. — Я и сам старался об этом не думать. А сейчас даже закурить от облегчения хочется…

— У Гиены где-то есть махорка, может принести? — прошептала Натаха, даже не пытаясь отстраниться. Я помотал головой, сжимая объятие крепче. Она не сопротивлялась. Да уж, если бы она захотела прервать объятие, то ей одного движения пальцем хватило бы, чтобы меня отшвырнуть!

Почему-то это действовало очень возбуждающе. Ее неженские стальные мускулы и легкомысленный халатик. Поставленный удар и фантастические волосы! Как же так, она ведь боец, каких мало, но все равно продолжает ухаживать за своей невероятной косой, хотя это, должно быть очень мешает.

Я чуть отстранился и посмотрел на ее лицо. Она прикрыла глаза, ее розовый губы изогнулись в нежной полуулыбке. Я коснулся ее губ своими губами…

— О, Боня, здорово! — громко сказал Гиена, появляясь на пороге своей спальни. — А я думаю, что тут за шебуршение такое. Все чики-пуки?