Где деньги, мародер? (СИ) - Фишер Саша. Страница 42

— Ага, — разочарованно сказал я. Натаха тут же отстранилась. Хорошо хоть не стремительно оттолкнула меня и не сделала вид, что ее застукали за чем-то постыдным. А нежно так, с сожалением. Я задержал взгляд на ее лице. Щеки слегка порозовели. И она была такой красивой в этот момент, просто ах! Несмотря на некоторую сонную помятость.

— А что уже утро? — Гиена зевнул. — Эти шторы жуткие просто сбивают меня с толку! Три часа ночи! Эй, ну и что не спим?

— Только пришел, хотел кое-что проверить, — я кивнул на разложенные по столу бумаги. — Идите спать, я сейчас все равно вряд ли усну. Утром все расскажу.

Натаха встала, поймала пальцами мою ладонь. Сжала. Наградила долгим многообещающим взглядом, от которого я просто воспарил в небеса. И скрылась за своей дверью. Гиена набулькал себе из стеклянного графина стакан воды, жадно выпил, почесал живот. Подмигнул похабненько так. И тоже ушел.

Очень хотелось последовать за Натахой. Но сама мысль, о том, что за стенкой ворочается Гиена и подслушивает, как-то отбила все желание.

Я еще раз просмотрел бумаги Мирослава Бедного и сложил из обратно в папку.

Ну что ж, одна проблема решена, теперь можно браться за вторую? Синклер, Йован и Борис меня, должно быть, уже потеряли. Надо будет еще изобрести способ вернуться в универ так, чтобы меня на подходе не пристрелили…

Я отложил папку парня и потянулся за папкой девушки. Развязал завязки и разложил на столе заскорузлые высохшие листы со слегка расплывшимися чернилами.

Ну что, Катрина Крюгер-Куцевич, настало время узнать и твои тайны.

Глава 22. Шерше ля фам

А милейшая Катенька, меж тем, оказалась личностью куда более занимательной, чем Мирослав Бедный! И даже чудовищное многословие и пафосность ее «комментатора» эту историю не испортили. В этом секретаре явно умер автор эпического фэнтези, ну или не крайний случай — бесконечных саг о бледнолицых, но благородных вампирах.

Продираясь через описания погоды, стихи и чуть ли не гекзаметр, я уяснил, что Катерина поступила в университет вовсе не потому, что была талантливой, ну или хотя бы переспала с кем-то из руководства. Ее взяли по договору с семьей Крюгеров. Дело в том, что земля, на которой построили университет, когда-то принадлежала этим прусским пивоварам, обосновавшимся в Томске. И взамен за то, что Крюгеры ее уступили, они пожелали, в частности, чтобы любой отпрыск семьи Крюгеров мог обучаться в университете бесплатно, без экзаменов и вообще без каких бы то ни было условий. Договор был скреплен магической печатью, так что послать Катеньку лесом не смогли. Пришлось принимать.

Кстати, поступать она явилась в ночь глухую, под дождем и с одним небольшим чемоданом. И наотрез отказывалась куда-либо уходить. Вообще в 1937 году, когда все это происходило, женщин в университете было не то, чтобы много. Вроде и не запрещалось, но как-то не привествовалось. А Катенька, помимо всего прочего, оказалась девочкой вздорной, капризной и… очень глупой. Медицинский факультет, который обычно выбирали девушки, которые вообще приходили в университет, оказался ей сразу не по зубам. Она падала в обморок от вида крови, при виде любого нездоровья, типа сыпи, или, там, нарыва, бледнела и начинала блевать. Для инженерно-технического требовались хотя бы базовые познания в математике, как, впрочем и для бухгалтерско-юридического. Ее определили на историю, спихнув шефство над девочкой тогдашнему декану. Который сначала вроде образовался, но потом много раз пытался упросить семью Крюгеров или Куцевичей забрать свое бесталанное дитя домой. Письма с отказами были подшиты к делу. Дед девочки был лаконичен и ограничился простым «нет», Гаврила же Куцевич сообщил, что «ему это отродье дома даром не нужно. Можете хоть убить и сбросить в канализацию, плакать не стану».

Да уж, девочка прямо-таки умеет заводить себе друзей! В общем, дальше — больше. Годы шли, она толком никак не училась, но никуда не уходила. Табели, иллюстрирующие ее «успехи» тоже были подшиты к делу. Ее даже ректор пытался убедить уйти, но ему тоже не удалось — Катенька осталась. И вроде даже ей подобрали какое-то дело по душе и способностям — перекладывать какие-то бесполезные бумажки в библиотеке.

И вот в библиотеке она как раз что-то интересное и нашла. Катенька не была магом. Очень хотела, буквально таки каждый год требовала, чтобы ее проверили на заубер-детекторе, не зародился ли в ее белокурой головке особенный дар. Объяснения, что результат не меняется в течение всей жизни ее не устраивали. В общем, проще было посадить ее в кресло и протестировать, чем выслушивать ее нытье, угрозы и вопли. Результат все равно получался одним и тем же — бесталанна в этой области тоже.

Честно говоря, я к этому моменту уже больше сочувствовал этой девушке. Комментатор с таким очевидным удовольствием описывал любое ее поражение, что я начал думать, что это писал здорово пристрастный человек.

Зато он наконец-то написал, как она вообще оказалась в мызе. Книжка, которую она откопала, была про нечисть и способы поставить оную себе на службу. И обрести таким образом некое могущество. Назывался сей образец оккультного творчества «Кодекс тварей потусторонних и злокозненных, коих мы по недомыслию и недоумию называем нечистью». Автор — некто Кузьма Кузьмич Козимов. Незакрытый билет из библиотеки был подшит к делу тоже. Старец Мыккла, к которому она обратилась за помощью, помогать согласился только в обмен на то, что она поселится в той самой мызе и наведет там женский уют.

Что конкретно произошло в мызе в ночь на второе февраля 1979 года, никто не видел. Застали только результат — Мыккла мертвый, сердце вырвано прямо сквозь грудную клетку. Катенька сидит рядом с ним, качаеся, мычит, лицо и руки в крови. Ну чисто вырвала сердце и сожрала его!

Отправить ее в психушку удалось не сразу. Сначала она почти пришла в себя, снова заговорила, чему никто не обрадовался. Только вот потом за ней начали по следам порхать призраки и еще какая-то более экзотическая нечисть.

И этот факт в конце концов позволил упечь ее в психушку.

Пометки о смерти не было. То есть, она вполне могла быть жива. А что? Судя по тому, с каким надрывом ее описывал сначала один комментатор личного дела, а потом второй, прожить такая особа должна как минимум лет сто. А ей, как подсказывает несложный подсчет, сейчас должно быть девяносто девять.

А вот что осталось реально непонятным, так это достала она те злополучные семнадцать соболей или нет. По косвенным признакам, богатой она не была. Но было реально неясно, что ей помешало дойти до дома своего настоящего отца и под любым предлогом пошарить с тайнике. Понятно, откуда коробка взялась в мызе — Катенька там бывала, и даже более того — оказалась причастной к ее долгому заколочнному состоянию. Но вот клад…

И еще кое-что. Автор упоминал, что девушка вели дневник и скрупулезно записывала чуть ли не каждый свой шаг. И была книга, которую она так и не вернула в библиотеку. В тайнике этих предметов не оказалось. Имело ли смысл сейчас их искать, или на самом деле пофиг? Ну, мало ли, чем развлекалась на досуге вредная девица Крюгер?

Интересно, а где здесь психушка? Может быть, просто сходить и спросить о ней? Ну, несложно, в прицнипе, за спрос денег не берут…

Натаха проснулась первой. Из-за штор мне казалось, что все еще ночь, но история Катеньки Крюгер оказалась настолько занимательной, что на часы я не смотрел, а рассвет просто не заметил.

— Натаха, — говорю. — А ты не знаешь, случайно, где в Томске психиатрическая больница?

— И тебе доброе утро, Богдан, — буркнула Натаха. — За стеной она. Туда со всей Сибири раньше психов свозили. Да и сейчас, наверное, свозят…

— А почему за стеной? — спросил я.

— Так кто же психушки в центре города-то строит? — Натаха пожала плечами. — Разбегутся еще придурки эти…

Натаха ушла умываться. Проснулся Бюрократ. Торопливо умылся, вслед за Натахой, оделся по-быстрому, нахлобучил шляпу, схватил портфель с какими-то бумагами и ушел.