Бесы в Париже - Картун Дерек. Страница 50

— Легко ты стреляешь — аргументов, что ли, не хватило? Успокойся — я-то стрелять не собираюсь. А ну сядь!

Она молча опустилась на стул — спина гордо выпрямлена, голова откинута. Взгляд ее передвинулся с пистолета на опрокинутый стол.

— А ну, без фокусов. В случае чего выстрелю. Убери ноги от стола подальше.

Она послушно задвинула ноги под стул и глянула ему прямо в глаза.

— А я и не знала, что ты к Жан-Полю ревнуешь. Если дело в этом, так договорились бы как-нибудь, ты и я. Такой красивый парень, ты мне нравишься — как раз люблю сильных и агрессивных…

— Жаль, Ингрид, ты и вправду не поняла. Я не из тех мужиков, что сами плывут в ваши лапы, — вроде тех пауков, знаешь, которых самки съедают, как только они свою задачу исполнят. Ты мне и не нравишься вовсе, но за предложение спасибо.

Она не ответила, ее взгляд блуждал по стенам, видно было, что она все-таки надеется перехватить инициативу.

— Послушай-ка, — произнес Серж. — Я отсюда смываюсь. Немедленно. А ты оставайся и стреляй себе из миномета, если хочешь. И если можешь. Только предупреждаю: для этой штуки нужны двое, пока один держит ствол, второй заряжает, одному не управиться. Но это твоя проблема. Если ухитришься отсюда благополучно уйти, в штабе, конечно, расскажешь про нашу маленькую ссору. Уж непременно они мне вынесут смертный приговор. Только сначала надо будет меня отыскать…

— Из-под земли достанем. Полиция на нас поработает. А уж когда найдем…

— Хватит грозить, Ингрид.

В углу сторожки он заметил веревку, подобрал и скрутил ей руки за спиной, привязав к стулу.

— Через полчаса ты, пожалуй, и освободишься, — рассудил он. — Еще останется время установить миномет. Желаю успеха. Я бы и сам стрельнул, только потом отсюда не выберешься. Так что действуй на свой страх и риск. — Сунув в карман пистолет, он развернулся на каблуках, вышел из сторожки и захлопнул за собой дверь.

В 9:30 сотрудник ДСТ доложил, что Руассе недавно видели на одном из перекрестков, но куда он делся потом, никто не знает. «Уж не отправился ли он по своим делам?» — встревожился Баум.

Они с Алламбо в полном расстройстве сидели в радиофургоне и прикидывали, в какой момент ждать станет уже невозможно и придется сказать полиции или спецназу, что на стройплощадке прячутся террористы. И тогда те наверняка пожелают участвовать в операции. Но если хоть кто-нибудь появится на стройплощадке раньше времени, то террористам, вне всякого сомнения, позволят уйти, все дело окажется на волоске. А если упустить момент и не поставить их в известность, то при расследовании его, Баума, неизбежно обвинят: мол, сознательно утаил информацию и тем самым помешал арестовать преступников. В любом случае виноватым окажется он, если только… Словом, время сейчас решает все!

Радиооператор, сидя в наушниках, принимал донесения сотрудников ДСТ и время от времени — просто от скуки — переключался на частоты, где переговаривалась полиция. Вдруг он схватил блокнот и карандаш и начал записывать. Потом жестом подозвал Баума и протянул ему вторую пару наушников. Кто-то с перекрестка Рон Пуан беседовал с префектурой:

— Прихлопнуть их радио? Хорошо, передам инспектору… Да, где-то тут, на соседней улице… Нет, обыск мы не делали. Радиофургон на месте, а люди порасходились. Куда их послали, мы не знаем. Да, шеф…

Баум стянул наушники.

— Через минуту они появятся здесь, — сказал он верному Алламбо. — Чтобы заткнуть нам глотку. Ну и пусть, весьма кстати — потом это будет выглядеть просто замечательно. Мы отсюда исчезаем. А вы с водителем, — распорядился он, обращаясь к оператору, — вы остаетесь. Протестуйте, посопротивляйтесь немного. Если что из оборудования окажется сломанным, вам отвечать не придется. — Он усмехнулся, подмигнул и похлопал оператора по плечу. — Только чтобы сами остались целы, ладно?

— Ладно, шеф!

До 9:45 Баум безуспешно пытался связаться через свой отдел с командованием частей специального назначения, с заместителем министра внутренних дел или главным инспектором полиции, даже мэру Парижа чуть было не позвонил, но вовремя спохватился: этот-то уж наверняка на параде.

Не осталось, пожалуй, ни одного облеченного властью лица, кто мог бы разрядить ситуацию. Подумал Баум и о премьер-министре, но сразу же от этой мысли отказался: пока объяснишь этому осторожному и изворотливому политикану все, что он захочет узнать, прежде чем отдаст какое-либо распоряжение, слишком много времени уйдет. Да и кто его знает, где он проводит погожий воскресный денек…

Оставалось всего полчаса до того момента, как по Елисейским полям сверху торжественно двинутся полицейские на мотоциклах, за ними — первая колонна участников парада, наиболее достойные из них: борцы освободительной армии, ветераны уличных боев в Париже в июле — августе сорок четвертого. Вдоль тротуаров и возле перекрестка Рон Пуан стояла плотная, шумная толпа, перед самой стройкой в оцеплении толпились одни только черные мундиры. Звуки оркестра республиканской гвардии перекрывали гомон праздника. Многие пришли с детьми и теперь подняли их на плечи. Повсюду продавались разноцветные флажки: цвета Франции и с деголлевским лорренским крестом [4], даже британские и американские. День обещал быть душным и жарким.

Баум оставил при себе двух снайперов и еще пару оперативников — все остальные были посланы на поиски неуловимого Руассе.

— Если бы он знал, что ему наконец представляется случай принять участие в историческом событии, он бы сам как миленький прискакал, — утешил Баум себя и Алламбо.

Машина ДСТ стояла в двух кварталах от Рон Пуан. В 9:53 с улицы Соссэ сообщили, что Леон нашел-таки Руассе на площади Конкорд и тот готов встретиться с Баумом. Они едут к Рон Пуан.

— Ступай перехвати его, — сказал Альфред Баум инспектору Алламбо. — Тащи его сюда поскорей. Скажи, у меня к нему личное поручение от президента.

— Он что, такой простак? Поверит?

— Вполне. У него повышенное чувство собственной значимости, этим мы и воспользуемся.

Алламбо явился на Рон Пуан как раз в тот момент, когда Руассе вылезал из машины. С ним был Леон. Пока Алламбо передавал слова Баума, офицеры полиции при виде заместителя начальника префектуры засуетились: кто-то одернул мундир, двое поспешно натянули снятые перчатки. Руассе величественно помахал им рукой и удалился в сопровождении Алламбо. Леон испытал приятное чувство самоуважения, успеха, даже профессиональную гордость — он обожал тереться возле начальства.

— Ну и как вы полагаете, я могу выполнить эту вашу просьбу? — спросил Руассе, сидя рядом с Баумом в его машине. Баум начал было объяснять, но тут вмешался водитель — он все время слушал по радио переговоры полицейских между собой:

— Извините, опять насчет нас…

— Послушайте сами, — предложил Баум собеседнику. — Думаю, это вас лучше убедит.

Снова говорили с командного поста на перекрестке Рон Пуан:

— Руассе приехал, и с ним из контрразведки… Как поступить, если он попытается отменить ваш приказ? Да, понял. Только сам господин префект… На параде? Так вы с ним поговорить не можете? Ладно, попытаюсь сам отказать, только это трудно, вы же этого напыщенного индюка знаете…

— Когда все кончится, я с этого субъекта шкуру спущу, — пообещал Руассе, лицо его побагровело от унижения и уязвленного самолюбия. — Пошли, сейчас я им устрою!

Чтобы освободиться от веревки, Ингрид понадобился почти час. Серж, затягивая узел, не пожалел сил — сырые волокна так и впились в нежную кожу. Ингрид долго извивалась, перетирая веревку. Когда она сумела все-таки высвободить руки, на запястьях у нее были кровавые ссадины. Она беззвучно рыдала в отчаянии, но боли почти не чувствовала.

В те минуты, когда Баум и Алламбо перебирались из радиофургона в свою машину, Ингрид откинула брезент, укрывавший миномет, и начала развязывать бумагу, в которую он был упакован вместе со всем снаряжением. Собирать его не пришлось — они с Сержем принесли оружие в готовом виде. Две красные бризантные мины и дымовая шашка аккуратно лежали в своих гнездах. Тут Ингрид вспомнила о воротах — Серж, выходя, оставил их незапертыми. Она вышла, пересекла стройплощадку и задвинула засов.