Бесы в Париже - Картун Дерек. Страница 51

Потом подыскала место, где лучше всего установить миномет: между строящимся зданием и высоким забором нашелся достаточно ровный, уже забетонированный пятачок. Она проверила оружие, припоминая по пунктам недавно прочитанную инструкцию. Вынула мины из гнезд и уложила их рядом с минометом. Минут десять ушло у нее на то, чтобы придумать, как зарядить миномет в одиночку. С помощью подобранных тут же кирпичей и дощечек она установила и закрепила ствол под таким углом, чтобы мина, если ее опустить одним концом в дуло, сама бы скользнула вниз.

Она даже попрактиковалась немножко, поднимая мину и поднося ее к жерлу ствола. Сооружение сработает, она уверена. На часах было 9:50 — целых двадцать пять минут в ее распоряжении.

Она подумала о Серже. Теперь-то она знает — он вполне способен пойти в полицию и все там выболтать. Только что он будет делать после? Скрыться ему нипочем не удастся: в штабе известны имена его родственников и приятелей, выследить его ничего не стоит. Тянуть они не станут: слишком много этот трус знает. Не дай Бог, контрразведка их опередит, они-то его разговорят, в этом она не сомневается — сегодня утром он себя показал. Как же она в нем ошиблась, какой же это подонок!

А что станется с ней самой? Неужели это конец? В штабе ей обещали, что она сможет уйти отсюда беспрепятственно, но ей не верится. Тут Серж прав: одно дело — большой начальник, он что угодно пообещает, но рядовой полицейский просто стреляет — и все. Раньше во время акций она не думала о смерти или о провале. Все даже говорили, будто у нее нервов нет. Чепуха это, просто она умеет держать себя в руках. У нее железная внутренняя дисциплина с самого детства. Тогда это было ей необходимо и потом — во все времена. Если ребенка бить, то он либо ломается, либо становится сильным. Она еще маленькая была, не все сознавала, но уже тогда решила: ее не сломают. Побои, жестокость, сопровождавшие все ее детство, — это цена, которую слабый платит за то, чтобы обрести силу. Поэтому она такая сильная. А сила — главное достоинство человека. Если каждый будет сильным, то и все общество тоже, в конечном итоге — вся нация. А отсюда всего шаг к преклонению перед героями — вершителями истории. Когда, скажите, страна овеяна была славой, когда в ней царили уважение к законам, дисциплина, настоящий порядок? При Наполеоне. При Гитлере. Не совсем, но почти — при де Голле. Совсем малышкой она плакала по ночам, мечтая, чтобы прекрасная фея унесла ее в страну, где царствуют мир и любовь. Потом, когда выросла, ее кумиром стал сильный правитель — он выметет всю нечисть, все это убожество, он наградит истинные добродетели — послушание, стойкость, смелость. Эта мечта поддерживала ее, когда она играла в смертельные игры с бомбами и автоматами. Ницше бы ее понял. А из французов — Петен…

Этот миномет бьет не меньше чем на сто метров. Главное — чтобы не было перелета. Если пустить мину почти вертикально, через забор, навстречу движущимся колоннам, она упадет далеко, возле какого-то другого здания, и там не сразу поймут, откуда стреляли. Ее мысли раздваивались: практические соображения насчет того, что предстоит сделать прямо сейчас, и тут же какие-то далекие, смутные воспоминания. Все из-за Сержа, из-за его мерзкой выходки…

Она вдруг почувствовала, что снова плачет. Как давно с ней этого не бывало! Она попыталась унять слезы — о чем ей сейчас плакать? «О моей пропавшей жизни, — призналась она себе. — О том, что совсем скоро я умру, а так и не влюбилась ни разу».

Глава 17

Руассе в сопровождении Баума, который семенил рядом, и Алламбо, державшегося чуть позади, подошел к группе офицеров полиции и спецназа в 10:04. Шум толпы к этому времени уже достигал перекрестка, перекатываясь волнами по мере того, как процессия приближалась. С середины улицы она уже была видна, впереди шествовали политические и общественные деятели при всех регалиях, сопровождаемые знаменосцами, — знамена принадлежали множеству организаций: ветеранов армейских частей, политическим группам, профсоюзам, разным ассоциациям. Позади двигались со своими оркестрами военные, сопровождаемые разнообразной техникой. В светлом утреннем небе непрестанно вычерчивали гигантский лорренский крест несколько самолетов «Мираж». Возглавлял процессию весь в белом мотоциклист, с трудом удерживавший мощную машину на малой скорости.

— Что это тут происходит? — спросил Руассе старшего по званию полицейского офицера, на его коллегу из спецназа он даже взглянуть не пожелал.

— Ничего не происходит, — растерянно ответил офицер.

— Кто ответственный за радиосвязь?

— За нашу радиосвязь?

— Да, конечно же, за вашу!

— Инспектор Дюбоск.

— Он мне нужен немедленно!

— Тьфу ты, — шепотом сказал Баум инспектору Алламбо. — Ему бы первым делом самоутвердиться, про нас он и думать забыл.

Еще минута ушла на поиски злосчастного Дюбоска. Наконец он прибыл — сама предупредительность и внимание.

— Вам известно, кто я? Как меня зовут?

— Разумеется. Вы — господин Руассе, заместитель префекта полиции.

— А еще кто?

Баум почувствовал отчаяние — тут уж он ничего поделать не может.

— Разве это не вы назвали меня совсем недавно напыщенным индюком? — вопрошал между тем Руассе, почти наслаждаясь ситуацией. Офицер, красный как рак, стоял молча, будто язык проглотил.

— Я имел удовольствие только что прослушать ваши переговоры по радио, этим я еще займусь и вами особо, можете быть уверены. А пока — очистите тротуар.

— Но у нас приказ, господин Руассе…

— Я кому сказал — очистить тротуар! — взревел Руассе, голос его сорвался почти на визг. Полковник спецназа рискнул вмешаться:

— И у меня приказ…

— А вы, — заорал Руассе, обрушивая начальственную ярость на него, — а вас я попрошу заткнуться! Находясь на улицах Парижа, вы подчиняетесь префектуре. Здесь префектура для вас — я, я, Ален Руассе. А теперь немедленно очистите от людей тротуар и пропустите сотрудников ДСТ. Быстро, я говорю!

Он не успел еще докричать свой приказ, как сотрудники отдела уже бросились к стройплощадке. Было 10:11, колонна находилась метрах в ста от опасного места — там она приостановилась на минуту, строго придерживаясь распорядка, и снова неспешно двинулась.

Руассе еще не закончил разнос.

— Ваше имя как — Жоспен? — набросился он на старшего офицера. — А ваше, полковник?

Полковник Рок счел за лучшее больше не спорить и назвал себя, как положено, по всей форме.

— Жоспен, отвечайте, выходил кто-нибудь со стройплощадки, которую вы столь ревностно охраняете?

— Примерно час назад вышел один из сторожей.

— Вы хотите сказать, что это он так представился — одним из сторожей?

— Это было именно так, господин Руассе.

— Merde! — услышал Баум, сразу поняв, что означает сие неблагозвучное восклицание: одного, по крайней мере, уже упустили. Он кивнул Леону — что там ни говори, это был его, Леона, звездный день.

— Бегом давай!

— Стрелять разрешается?

— Можно.

Позади линии полицейских оперативники ДСТ уже взламывали ворота. Под ударами железных ломиков они устояли всего полминуты: засов поддался, тяжелые створки повисли на одной петле. Полицейские и спецназовцы изумленно наблюдали, как небольшая группа штатских в помятых костюмах и нескладных ботинках стремительно разбегается по стройплощадке.

Ингрид все подготовила. Она стояла на коленях на бетонном пятачке, дожидаясь, пока процессия дойдет до угла строящегося здания, так, чтобы первый снаряд упал метрах в пятидесяти позади тех, кто идет в первом ряду. Там, в этих рядах, есть люди, которым никак не следует причинять вреда. Она уже собралась с силами и испытывала странное спокойствие. Ей помнилось, что во время прежних своих акций она не бывала так уж совсем спокойна.

С ее места не было видно ворот, поэтому она не заметила, что на стройплощадке появились люди. Не слышала даже, как взламывали ворота. И снайперов она не видела, а они уже карабкались по лестнице на башенный кран. Приказ был дан четкий: убить. Если после первого выстрела останется жив, только ранен, — стреляйте снова, — сказали им. На следствии выкрутимся как-нибудь.