Первый из рода: Калибан, Проклятый зверь (СИ) - Крыс Виктор. Страница 43

− Что?

− А еще есть? Хочу еще убивать! Как ты заметил, в доме нет ни единого животного, даже тараканы, и те здесь не живут! Ни один из родственников с момента, как Исау исполнилось десять лет, не ночует в моем доме, а после того, что произошло три года назад, теперь даже днем не посещают нас! Я за Агау боялся, но, как оказалось, зря!

− Так вот почему ты не убил медноголового?

− Ну, знаешь ли, увидеть Исау в ночь всплеска силы и не обделаться в штаны и подарить ей цветок… − почесал задумчиво затылок мастер. – Это подтолкнуло меня на мысль, что из металла у того дурака не только голова.

− Почему дурака?

− А представь, что сделает Исау, если учует ложь или измену? Моя дочь уничтожит все и вся на своем пути, мою доченьку опасно обижать, особенно ночью, − усмехнулся мастер. – Нет, все-таки нельзя женщине такую силу давать, поверь, я знаю. Сам сделал подобную ошибку, о которой ни капли не жалею.

Немного посидев у костерка, мы попрощались, все-таки меня ждал первый учебный день, голова гудела, все тело болело и хотелось поспать хоть немного.

Но по итогу я пожалел, что попытался поспать, сны были ужасны. Убийство в башне ребенка, пусть и монстра, как оказалось, отразилось на мне сильнее чем я думал. И когда я проснулся, то еще долго сидел на крыльце, смотря на расколотую каменную чашу, приходя в себя. А снилось мне:

Уютный, бревенчатый дом, девушка, которая мне была дорога и беззаветно меня любила, и работа, где я применял свой топор по прямому значению. Валил деревья, а не рубил головы, а к полудню на свежесрубленном пеньке меня всегда ожидала краюха душистого хлеба . А моя молодая жена ласково смотрела на меня, прижимая к сердцу сверток из серой ткани. Отпив молока и утерев губы, я попросил показать нашего малыша. Во мне словно проснулся демон, когда я увидел улыбающиеся личико и тянущиеся ко мне ручонки.

− Ты родила монстра! − с криком, полным ярости, я оборвал жизнь младенца и разрубил напополам топором женщину, что рыдала у окровавленного свертка на земле.

− Это просто сон, – проговорил я сам себе, пытаясь унять непонятную для меня боль в груди. – Она не станет моей женой, она уже забыла меня и мы больше не встретимся…

Кошмары снятся многим, и снятся они мне не так уж и редко, но есть те сны, что не отпускают, надолго остаются рядом, словно въевшись в память. И я знал кого винить, Семечко, и я себе не врал, какой бы ни был я машиной, огромным неудержимым зверем, я все же состою из мяса, и оно прочнее стали, нужно просто время, маленькая рана в моей душе зарастет и я вновь стану непоколебим словно гранит.

− Пора, – выдохнув пар из разгоряченного тела внутренним огнем, я пошёл собираться, сегодня мне предстояло предстать перед орденом символистов. Скользнув взглядом по черненым ножам, я заткнул их за пояс, нет, мои верные друзья, настала пора вам мыться со мной. Я тихо прошептал им: – Извини, я знаю, вы хотели мне помочь.

Ножи мне не ответили, лишь поймали на своем лезвия света луч и будто радостно заблестели.

По пути я поклонился будущему Великому мастеру тьмы Исау, что поедала кучу риса, заедая все это сырыми яйцами. Энергии она потратила сдуру не мало, как и говорил Иньху сырой силы в ней даже не море, а бескрайний океан. А слова о том, что он с нетерпением ждет повторного визита медноголового, я запомнил, мне и самому теперь интересно после ночной демонстрации, придет ли медноголовый повторно, зная историю.

− Шо? – удивленая моим поклоном проговорила с набитым ртом Исау, держа чашку с рисом у рта.

− Да ничего, приятного аппетита, – улыбнулся я.

− Будешь? − спросила Исау. – Вкусна!

− Нет, первый день учебы, откажусь. Боюсь, буду сонным если поем.

− А-а-а, − набивая рот рисом, протянула Исау.

И только когда я уже приближался к воротам, темная выскочила на крыльцо и прокричала что было сил.

− Утачи! Фак! – не успев прожевать, прокричала Исау, а я радушно помахав ей рукой, заметил, что она не пересекла линию света и тени. Сделала она это интуитивно или, привыкнув к дискомфорту, обдуманно не пересекает границу, которую обычный человек и не заметит, не знаю, но это и неважно.

Это то, о чем говорил Иньху, его дочь чудовищно сильна, но у неё нет умения пользоваться с этой силой в любых условиях, как, например, делала та Императорская Тень. Пригасить солнце, чтобы оно ему не мешало, казалось со стороны не таким уж сложным делом, но как оно будет менять расстановку сил? Сможет ли в момент решения судьбы Исау совершить подобное? Даже не знаю.

Днем прибить Исау несложно, привязать к столбу на солнцепеке, разжечь под ней костер и все, нет будущего мастера тьмы. Но я согласен, что ночью с Исау лучше не встречаться, и то, что я почувствовал прошлой ночью стоит запомнить и не выходить на прямой бой с тем, от кого я почувствую подобное. Разорвет и даже не запомнит, и надо еще бы узнать, как защититься от такого удара.

Город встретил меня как всегда радушно, наверное, потому что все встреченные люди видели мое дружелюбие. И потому с дерева возле меня упал мальчишка, подавился в саду яблоком какой-то дед, а две лежащие посередине дороги без сознания девушки, наверное, были поражены моей красотой. И еще молодой воин, попытавшись слишком резво вытащить меч, отрезал сам себе палец, что лишь подтверждало мою особенную неотразимость сегодня. Все как обычно, и особенно меня радовало, что в любой толкучке мне было легко пройти.

− И как я куплю подарок для Исау? Все торговцы разбегутся, хотя с другой стороны я буду самым настоящим мастером торговли, мне сбудут все по бросовым ценам, особенно если я улыбнусь, – тихо сам себя проворил я, проходя по карте, что нарисовал Иньху, в храмовый район города.

− Изыди, нечиста сила! – кричал монах у храма. – Имофей защитит нас!

− Иди к нам, нечиста сила, Умофей защитит тебя от Имофея! – прокричали из соседнего храма.

− А что, так можно было?! Эй, чистый гигант, иди к нам, нам нужны святые воины!

− Ах ты! Проклятого переманить захотел?

− Ты сам проклятый, не видишь, в нем света целый стог? А в тебе тьмы побольше, чем в вашем Умофее!

− Да когда же ты сдохнешь, тварь завистливая…

− Не дождешься!

Так я прошел несколько храмов и увидел, как было и указано на карте, горную тропу, что ведет к отвесной скале. Словно издевка над храмовым районом, в его центре возвышалась серая скала, на которой стояли три строения, а на отвесной скале были вырублены нечастые, древние и полуразрушенные ступени. По-которым уже вовсю шли сотни учеников непрерывной цепочкой один за другим, и по этому пути придется идти и мне.

− Наш мастер символист сказал, что линия Оргея со сменой лишь одной буквы меняет свое значения, одна не ровная линия и все… − прощебетала девушка подруге, что вскочили как молодые козы в своих белых кимоно на первую ступень.

− Что, все? – спросила ее подруга, не глядя прыгая по ступеням.

− Заместо единения друг с другом все начнут заниматься безразборным, животным, яростным се… − долетели до меня обрывки слов. Уходящие вверх ступени уносили с собой и девушек и их разговор.

Скала была невысокой, и меня радовало, что по карте мой путь закончится у первого из трех групп зданий. Эту обыденную для учеников проверку на ловкость я проходил с трудом. Мимо меня проносились молодые ученики, и слава богам, хотя-бы не орали на меня. Пару раз я чуть не падал и висел на еле держащейся ступени.

− Высоко-о-о-о, – почти жалобно выдохнул я, смотря вниз. Высота с непривычки казалось километровой, хоть внизу от силы было метров сорок.

Потный, усталый, и не от труда, а от нервов, я наконец подошел к воротам с непонятной деревянной табличкой, истлевшей от времени. На ней было написано краской витиеватое то ли название этого места, то ли обращение к путникам, послушникам и ученикам. У ворот же стоял скучающий старик с лысой головой и аккуратной седой бородкой.

− Вас ждут, второгодки уже начали свое занятие, – вежливо поклонился мне старик в бордовом кимоно с огромными золотыми кольца в ушах.