Гидра-2. Криминальные истории 60-х - Васильев Анатолий Григорьевич. Страница 35

«Нервы, нервы, — подумал он, и пошел дальше. — Все в порядке, просто я слишком захвачен этим делом и слишком устал. Жена права: дела, дела, убийства, изнасилования, разбои, грабежи — и нет других мыслей в голове. Как-то надо отвлечься. Сегодня уже никуда не пойдешь — поздно. А завтра нужно что-нибудь придумать, перестроиться. В воскресенье сын приведет невесту. Если ничего не случится, махнем с ними за город, погуляем в лесу. И жена немного отдохнет от кухни. Решено — в воскресенье за город…»

Придя домой, он сразу заговорил об этом:

— А что, мать, если мы в воскресенье всей семьей, включая и Женечкину невесту, махнем за город, а? Наберем с собой продуктов и проведем весь день в лесу? — Он ходил по квартире, потирал руки, крякал, а сам говорил: — А, мать? И ты отдохнешь, надоела кухня, наверное?

— Если будет хорошая погода. Ты не слышал прогноза?

— Какая ты у меня проза. Сразу погода, прогноз, убиваешь у человека настроение, мечту об отдыхе.

— Погода. У тебя какая погода? Сможешь ли? Ты ведь не в первый раз планируешь и не в первый раз не поедешь.

— Пасмурная погода, мать.

— A-а. Я бы очень хотела побыть в лесу.

— Да, да. Ну, давай поужинаем. А где Женька?

— Заниматься ушел в библиотеку.

Иван Андреевич ел, а сам думал. Всегда так — тонкая ниточка, по которой идешь, которую распутываешь, которая не вселяет никакой надежды, и одновременно она единственная. Распутываешь, распутываешь, и неожиданно оказывается, что правильно, все правильно, правильно распутывал, т. к. дело раскрывается.

Пока два конкретных лица: жених и слесарь. И все другие, живущие на земле мужчины. Если эти двое отпадут, останутся все мужчины земли. А всех не проверишь. Игнатьев не судим, не привлекался, ни в чем плохом ранее на замечен. Но все когда-то начинают с начала. Может, для него это начало?

Второй — слесарь. О нем пока ничего не известно. Завтра будем знать. Итак, подождем до завтра.

— Здравствуй, отец.

— Привет.

«Приятный молодой человек, — подумал он, — глядя на Женьку, не хлыст. Почему хлыст? Хлыщ. Как правильно? В общем, не пижон».

— Как дела, Джек?

— Опять вспомнил?

— Нет, просто так.

— А мне тоже почему-то сейчас Джек вспомнился. Я до сих пор не могу о нем забыть. Жаль его. Хороший был пес, — сказала жена Ивана Андреевича. — Если бы не отравили, до сих пор жил бы с нами.

— Ладно, мать. Женька теперь за двоих у нас. Ну как, Женя, поедем в воскресенье за город? Ты пригласи свою Галину, и всем семейством — на природу, а?

— Согласен. Я пошел к себе, па, мне еще нужно кое-что посмотреть к завтрашнему семинару.

— Давай, давай. — Иван Андреевич развернул газеты и углубился в чтение.

Жена негромко стукала посудой в раковине, журчала вода.

А утром в кабинете он вместе с Андреем снова ломал голову над загадкой, называемой уголовным делом об убийстве гр. Степановой. Он ходил по кабинету и думал. А думать было над чем.

Первое — это то, что непонятный предмет при внимательном рассмотрении на негативе и специальной отпечатке оказался молотком, и второе — это то, что молотка никто не видел: он не описан в протоколе, не изъят и не зафиксирован на плане места происшествия. Думать было над чем: был молоток или не был? Если был, то куда он девался? Если не был, то как он мог попасть на фото? Если это не молоток, то что это такое? На специально увеличенной фотографии довольно отчетливо виден молоток. Сомнений быть не может. Молоток рядом с убитой. Ударом по голове тупым твердым предметом. Логично? Да. Но почему и как он исчез? Его взяли, убрали. Кто убрал? Почему? Члены опергруппы? Зачем? Побеседовать со всеми.

— Андрюша заметь где-нибудь по поводу молотка: допросить всех членов опергруппы по поводу молотка, выясни, кто еще там был, кроме них. И запиши: установить через них всех присутствовавших на месте происшествия.

— Записано, Иван Андреевич.

— Хорошо.

«Убрать могло лицо, каким-то образом имеющее отношение к этому молотку, как-то заинтересованное в том, чтобы молотка там не было, — думал он. — Кто это мог быть? И второе, что слесарь оказался интересной личностью — дважды судим: за мошенничество и изнасилование».

— Андрюша, запроси приговор на слесаря Герасимова. Посмотрим, за что конкретно он судим. Мошенничество имеет очень широкий диапазон. Вещи Степановой не вернули ее родителям? — спросил Иван Андреевич.

— Нет еще. Мать ее в больнице лежит. У нее после всего этого инфаркт или что-то близкое. Отец обещал заехать сегодня.

— Когда будете отдавать, пусть внимательно проверит, все ли вещи на месте. Они уже похоронили ее?

— Наверное. Из морга ее увезли?

— И еще одно — свяжитесь со всеми отделениями города, узнайте, были ли у них аналогичные случаи изнасилования и убийства.

— Хорошо, Иван Андреевич, будет сделано.

Через час он докладывал Ивану Андреевичу:

— Из восьмого отделения сообщили, что у них есть материал об изнасиловании и покушении на убийство. Месяц назад на их территории было совершено нападение неизвестного на гр. Семенову Валентину Ивановну, 25 лет.

— Сущность?!

— Она вышла из квартиры ночью, в начале 12-го, в подъезде встретила мужчину лет 35–40, он стоял и курил в подъезде. Когда она проходила мимо его, он ударил ее чем-то по голове. Она потеряла сознание, очнулась в подвале. Была изнасилована. У нее пропали часы и сумка, в сумке вещи.

— Нужно ознакомиться с описанием этих вещей.

— Обыск у него нужно произвести, Иван Андреевич, а? Может быть, найдем у него эти вещи и сумочку Степановой.

— У кого?

— У Герасимова.

— Не спеши, Андрей, У нас прямых доказательств его вины нет никаких. Одни наши предположения. Есть некоторые основания подозревать его, и только. Спешить не нужно.

— Я не сомневаюсь, что это дело его рук.

— Посмотрим, посмотрим. Что-нибудь выяснили с молотком?

— Пока нет. Выясняем.

— Что же все-таки установили пока?

— Допросил всех участников опергруппы, доктора и дворника, и о молотке ничего определенного. Дворник вообще не спускался в подвал и во время и до осмотра. Он стоял в подъезде и не впускал никого. Охранял. Спустился, когда нужно было помочь ее вынести. Молотка не видел. Члены опергруппы тоже не видели молотка. Никто не видел. Видели круги от штанги, штангу, доски, стул поломанный, а молотка никто не видел. Остался недопрошенным один слесарь. Фамилия его Фомин. Он пришел первым утром в воскресенье, увидел труп и сообщил в милицию. Он же и показывал опергруппе труп. Я его вызвал на сегодня, он должен через полчаса быть здесь.

— Ты совершенно точно установил, что никого других, кроме перечисленных тобой, там не было?

— Да, это я выяснял. Все говорят, что были только опергруппа, доктор и слесарь. Опергруппа приехала раньше доктора, но они ничего не делали, только сфотографировали, и приехал доктор. Он осмотрел, констатировал смерть и уехал. А они начали осмотр.

— Сам молоток не мог уйти.

— Нет, конечно.

— Никто из допрошенных не брал, значит, взял кто-то другой. Как фамилия слесаря?

— Фомин.

— Брал ли он, нам пока неизвестно. Но если никто из других не брал, значит, взял слесарь. Спрашивается, зачем? Зачем ему нужен чужой, не известно чей молоток, лежащий рядом с убитой? А? Может, он убийца и взял свой молоток? Представляешь — приходит он на работу, увидел убитую, заявил в милицию, а когда приехала милиция, обнаружил свой молоток рядом с ней. Испугался, что могут разоблачить, и стащил молоток. А, как ты думаешь?

— Не знаю.

— Правильно, я сам ничего не знаю. А нужно знать. Я сам допрошу этого слесаря.

— Хорошо, Иван Андреевич. Я вам скажу, когда он придет.

— Договорились.

Через полчаса Фомин сидел перед Иваном Андреевичем и нервно мял в руках серую фуражку. Отекшее лицо, бегающие глаза, взлохмаченная шевелюра.

— Фамилия, имя, отчество?

— Фомин Александр Сергеевич.

— Холост, женат?