Волчий корень - Андреева Юлия Игоревна. Страница 15

— Сколько вы здесь уже, Евдокия Александровна?

— Одиннадцать годков уже. — Она вздохнула. — И не называй меня, бога ради, Евдокией, Евпраксия теперь мое имя. А Евдокия Нагая, по мужу Старицкая, померла давным-давно. Нет ее, и памяти о ней не сохранилось. Так-то. Откушаешь ли со мной, Юрий Сигизмундович? Как же приятно на тебя смотреть, милый друг. Вот кабы не ряса, разве посмела бы я тебе такое сказать? А я и в ту далекую пору сердцем замирала, когда ты на наш двор заезжал, потому как, на тебя смотря, руку Создателя нашего ощущаешь, кто, кроме Всеблагого, мог такой лик создати? Ведь сказано, по образу и подобию. Но что это я, глупая, раскудахталась, точно квочка. Так трапезничать желаешь?

— Рад бы, да некогда. По делу я тут.

— По цареву указу, слышала. Хорошо, коли трапезничать не желаешь и келью уже видел, то чем я тебе еще помочь могу?

Продолжая украдкой разглядывать ясное лицо бывшей знакомицы, Волков изложил всю историю старицы Софии, попросив напоследок помочь с усыпальницей.

— Старица София, великая княгиня Соломония… Вот, значит, как… — Евпраксия задумалась. — Я ведь не застала ее, старицу-то. Хотя первые ее покои действительно нетронутыми стоят, и в усыпальнице я вам ее могилу покажу, конечно. Про ребенка тоже слышала. Женщины без мужчин, что еще делать, покровы для церкви драгоценные расшиваем да промеж себя сказки рассказываем. — Она задумалась. — Знаешь, Юрий Сигизмундович, чего только наша сестра не напридумывает, взаперти сидючи. Мне Ира сказала, вы сразу в заколоченную келью пошли. И что? Считаешь, монастырь, где одни только женщины — и половина тебя ненавидит, — подходящее место ребеночка прятать? А ведь новорожденный плакать станет, посреди ночи орать. Взрослого человека спрятать можно, а младенца… — Она подперла щеку рукой, всматриваясь в черты боярина. — Сразу видно, не нянькался ты с новорожденным дитятей. А то бы знал.

Волков слушал не перебивая.

— С другой стороны, был здесь младенец, а может, и не один. — Она встала, потянувшись, подошла к сундуку в углу и, порывшись там, положила перед боярином любовно расшитый бирюзовым бисером детский сапожок. — Вот что нашла. — Она скрестила руки на груди. — Видишь, крохотный какой, но носивший его малыш уже на ножки встал и ходил. На подошве видно, что ношеный. Случайно нашла и не выбросила. Больно рисунок понравился, решила срисовать и после повторить. Были и другие детские вещички. Но да это ведь совсем не обязательно, что были и детки. Знаешь, как это случается. Я четыре года замужем жила. Двоих детей супостату родила, а потом он и говорит, мол, не люба ты мне, опостылела, век бы не видел. Меня в монастырь, а с этой, не хочу божье место именем разлучницы⁴¹ осквернять, под венец. А то, что у меня дома детки маленькие, что ручонки ко мне тянут, что теперь чужую бабу будут мамой называть… Думаешь, я одна тут такая? Нас много, вот и берут с собой на память игрушку ли, которую любимое чадо в ручках держало, распашонку его застиранную, пеленку… — Она вытерла глаза. — Из родных мне здесь только Ира⁴² — племянница моя, дочка князя Михаила Александровича Нагого. Она вам келью показывала. Хорошая девочка, что мачеха ее не жалует, не понимаю. Вот, своих детей не довелось воспитывать, с племянницей вожусь.

Про Соломонию и ее ребенка здесь давно слухи ходят. Жила она в отдельном домике со своими девушками, и ребенок, мальчик, при них находился. Только Соломония — старица София померла лет двенадцать тому. И никого, кто бы ее тогда знал здесь, насколько мне известно, не уцелело. Так что не знаю, не ведаю, чем вам и помочь.

Вместе с Евпраксией Волков вышел из кельи, и игуменья повела его в монастырскую усыпальницу.

— Расскажите о похороненных здесь инокинях, — поразмыслив, попросил Волков.

— Родственников Сабуровой ищешь? — сразу поняла, что к чему, игуменья. — Думаешь, помер мальчишечка в младенчестве и мамка его кому-нибудь из умерших родственниц на грудь положила?

— Угу. — Даже подготовленные и обученные побратимы не могли бы так быстро уловить мысль своего Старшого и сделать выводы.

— Близких родственников нет, а про дальних я ничего не знаю. Подумать надо. — Несмотря на маленький рост, игуменья не только не отставала от Волкова, но и временами чуть опережала его. Во всех ее движениях была заметна стремительность и властность. По дороге она посоветовала какой-то чернице не лазить в погреб, пока не сколет со ступенек лед; другой, должно быть, только что отошедшей от болезни, и вылезшей на двор подышать воздухом, велела не гневить Господа и ложиться обратно, дожидаясь, когда к ней явится лекарша. Она энергично перекрестилась, входя в усыпальницу, и сразу отправилась к стоящему в нише гробу, украшенному бархатным покровом, расшитым серебром и золотом. — Вот тут и покоится старица София, — вздохнув, произнесла она. — Только вы же не думаете, что кто-то хранил лет двадцать в своей келье прах ее ребенка, чтобы потом возложить в ее гроб?

— Нет, конечно. — Волков огляделся. Идея с родственным подхоронением казалась ему удачной.

— Сабуровых здесь, кроме Соломонии, точно нет. Вот разве что родственницы мужа, — размышляла вслух Евпраксия. — К примеру, инокиня Александра⁴³ приходилась нынешнему царю двоюродной бабкой. Правда, она умерла почти за год до того, как Соломонию постригли.

— Получается, она ее здесь живой не застала. — Волков почесал бороду.

— Почему нет? Лет за десять, а то и за пятнадцать до пострижения великая княгиня взяла монастырь под свое крыло. Часто приезжала на богомолье, деньгами помогала, если что сделать надо, никогда не отказывала. Ее стараниями монастырь процветал. И матушек здешних она наверняка всех знала, тем более бабушку мужа. Навещала старушку и гостинцы привозила и в саду вместе сидели, у одних икон молитвы произносили. Великая княгиня одну мечту имела, о чаде Господа молила, так нешто бабушка с ней не помолилась бы? Или вот. — Она подошла к следующему гробу. — Александра, в миру княгиня Мария Волоцкая⁴⁴ — вдова последнего волоколамского князя Федора Борисовича⁴⁵, сына князя Бориса Васильевича⁴⁶ (брата Ивана III). Еще одна двоюродная бабушка нашего царя. Только я не знаю, когда она преставилась.

— Ну да, ну да. Если я правильно помню, ее наследство прибрал к рукам отец нашего государя, а саму наследницу, выходит, заточил в этом монастыре.

— Или вот княгиня Евфимия Щемятичева⁴⁷, а рядом ее дочери Евфросинья и Марфа. Мужа ее осудили за измену, дворню разогнали, а семью, благо все бабы, сюда сослали. — Она поправила искусно вышитый покров на гробе и вдруг с удивлением обернулась к Волкову. — Говорили, когда Соломония только приехала в монастырь, она привезла с собой византийский бирюзовый бисер, какого здесь никогда прежде не видели. Да и вообще нигде не видели. Купцы специально доставали за морем для великой княгини бисер, а этот цвет ей был подарен одним ее родственником незадолго до развода. Сюда она привезла целый сундучок. Вот взгляни: по краю узор из незабудок — бирюзовые бусинки.

Волков наклонился и какое-то время разглядывал цветочки, после чего достал платок и сличил обнаруженные в келье бусинки. Они были точно такие.

— Может, это знак? — Юрий поднял глаза на Евпрак-сию.

— Какой знак? Бисера было с полпуда. Ясно же, что за столько лет куда его только не применяли. А Евфимию она точно знала, их ведь в один год сюда сослали.

— Что же мне теперь, все могилы здесь вскрывать?

— Да что ты, что ты! — Игуменья испуганно перекрестилась. — Чай, не татарин, православный боярин, как можно смиренный прах тревожить? Опомнись, Юрий Сигизмундович!

— А что делать? — Он покаянно опустил голову. — Либо я аккуратно подниму крышку и погляжу, что к чему, либо царь пришлет своих опричников и те здесь камня на камне не оставят.

— Грех-то какой. — Евпраксия какое-то время еще смотрела на Волкова широко раскрытыми испуганными очами. Но он не отвел взгляда.

— Надо, Евдокия Александровна. Что же делать, царское слово — закон.