Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич. Страница 3

Внутри дом был умеренно чист и пригож, наверное, изба принадлежала старосте. Над столом даже висела чернильница, сделанная из коровьего рога на веревочке. Человека, жаждавшего услуг писца, Елена помнила. Он явно был какой-то значимой, однако, не знатной особой, почти все время находился рядом с Блохтом и прочими главарями. Одет дорого, но в рамках ограничений, установленных для горожан. Кольца золотые, но без камней, так же как и золотая цепь на шее — обычная цепь, без украшений, со звеньями самой простой формы. Судя по многочисленным шкатулкам и стопкам бумаг бухгалтерского вида, мужчина оккупировал избу как свою штаб-квартиру и контору. Лица хозяев дома лоснились, будто смазанные маслом блины, из чего следовало, что гость не поскупился, оплатив постой, хотя мог просто заставить — беги потом, жалуйся, кому захочешь.

— Мэтр Ульпиан, — вежливо поприветствовал мужчину Дан-Шин. Тот кивнул, явно занятый какими-то помыслами.

— Я привел писца.

«Мэтр» уставился на Елену. Лицо было по-своему интересное, с очень высоким лбом, да еще и начинающейся лысиной, от чего голова казалась яйцеобразной, вытянутой по вертикали. Елена подумала, что вот первый встреченный ею человек в Ойкумене, который отращивает нормальные бакенбарды, доходящие почти до краешков губ. Глаза были все время прищурены, как у близорукого, а радужки казались очень чистыми, будто отполированными. В отличие от каменных морд слуг и спесивых рож дворян лицо мэтра казалось вполне живым и нормальным. Что еще заметила Елена, вместо традиционного кольца Пантократора названный Ульпианом носил на цепи фигуру, похожую на баранью голову с спирально закрученными рогами. Кажется, это была символика двоебожников, обозначавшая что-то насчет круговорота света и тьмы в мироздании.

— Это она?

Елена отметила — голос «мэтра» тот же, что страдальчески звал писца. Судя по кислой мине, Ульпиан отнесся к кандидатуре весьма скептически, так что в душе Елены, готовой увильнуть от сомнительной чести, снова проснулся демоненок тщеславия, тот, что уже подвел ее под приключение с беременной баронессой, к счастью, хорошо закончившееся.

— Я умею писать, — с холодком в голосе сообщила женщина. — Составляла письма, прошения, долговые расписки. И любовные послания.

— Хм… — протянул мэтр. — Благодарю, мой друг.

Дан-Шин кивнул и развернулся, чтобы уйти. Елена снова отметила неровную походку и легкую гримасу на лице комита, так, словно каждый шаг причинял ему боль, но боль привычную, как мерзкий родственник, которого приходится терпеть. Интересно… может, пригодится как-нибудь и когда-нибудь.

Мэтр небрежным движением руки отослал хозяев дома, снова поглядел на женщину, очень внимательно, по-прежнему щурясь, так, словно угадывал ее черты близорукими глазами.

— Значит, писец? — все с тем же сомнением в голосе повторил Ульпиан.

— Дайте бумагу и перо, — предложила Елена, не пытаясь скрыть раздражение.

Мэтр жестом указал на стол, где имелось все потребное для записей. Сам стол был чист и кажется даже выскоблен, надо полагать, загадочный Ульпиан предпочитал работать в комфорте. Со светом было хуже, солнце заходило, свечей или лампы не имелось, но Елена решила, что пока и так сойдет. Женщина села на табурет, выбрала из стопки лист неплохой (хотя и не самой лучшей) бумаги, открыла чернильницу из настоящего стекла со стеклянной же пробкой. Перья лежали на углу стола россыпью, новенькие, так что Елена быстро очинила одно из них специальным ножиком.

— Надо подточить, — заметила она между делом. — Затупился. Отдайте костоправу, они часто вскрывают фурункулы и умеют править маленькие лезвия.

— Ну-ну, — с неопределенной интонацией буркнул мэтр и начал диктовать какую-то околесицу в стиле «А роза упала на лапу Азора». Елена пожала плечами, дескать, хочет человек тратить дорогую бумагу на такую глупость, ну и ладно.

Заметив, что испытуемая не тушуется и оперативно записывает, Ульпиан прищурился еще сильнее, встал за плечом женщины, глядя как скользит по желтой поверхности перо, регулярно окунаемое в стеклянную бутылочку. Чернила тоже были хорошие, разведенные на правильно очищенной ржавчине, высохнув, они обретали глубокий черно-синий цвет и почти металлический отблеск. Соскоблить буквы с бумаги потом не было никакой возможности.

— Ого, — Ульпиан опять же не стал скрывать удивление, Елена молча и едва заметно улыбнулась.

— Где ты училась? — с толикой недоумения спросил мэтр, взирая на строчки, выведенные твердой рукой женщины-писца. Десятки исписанных в школе тетрадок принесли хороший результат, по меркам Ойкумены Елена писала удивительно быстро, точно и разборчиво, отделяя слова пробелами, выравнивая строчки, а также пренебрегая всякими завитушками, которые легко превращали символы в нечитаемую готику. Кроме того, женщина почти не сажала кляксы — бич рукописного текста с пером и чернильницами.

— Практика, — лаконично отозвалась Елена, не желая откровенничать.

— Сойдет, — против ожиданий Ульпиан воздержался от дальнейших расспросов, очевидно текст ему сейчас был важнее всего. — Вот новый лист.

На этот раз лист оказался пергаментным, с ровной обрезкой краев, причем новенький, ни разу не скобленый от предыдущих строк. Вместо пера Ульпиан дал Елене серебряную трубочку с косым срезом, удивительно тонкой работы. Трубка выполняла ту же задачу, что и перо, однако не нуждалась в очинке, набирала больше чернил и в целом была удобнее.

— Пиши, — повелел Ульпиан и задумался минут на пять, а затем, внезапно и без перехода начал снова диктовать, причем так, будто сам читал с листа. Сперва Елене пришлось изо всех сил торопиться, чтобы поспевать за летящей мыслью мэтра, затем женщина вошла в ритм, и стало полегче.

Судя по всему, бесфамильный Ульпиан был «глоссатором», то есть правоведом, искушенным в толковании и старого, и нового свода законов Ойкумены, а также знатоком бесчисленных региональных правил и обычаев. Текст, который записывала под диктовку Елена, был своего рода консультацией, ответом на неофициальное обращение «апеллы», дворянского собрания одного из многочисленных графств, причем вроде бы даже не этого королевства. Мысль Ульпиана оказалась удивительно четкой, выраженной буквально с математической точностью, сжато, но в то же время исчерпывающе, так что чем дальше Елена писала, тем больше увлекалась.

Суть вопроса была действительно любопытной.

Жил некий кавалер, худородный сержант, посвященный во фрельсы за храбрость на поле боя и спасение жизни господина. Богатую добычу ветеран обратил в земельное владение и удалился на покой. Руководил справным хозяйством из всего двух (но больших) деревень, с которых брал умеренную аренду. Организовал хорошую кузницу, завел еще несколько промыслов, сажая на землю и за ремесло бродяг, которым давал небольшие ссуды на первичное обустройство. Соседи смотрели на это косо, однако чужих крестьян кавалер не переманивал, а беглецов исправно выдавал хозяевам, так что взглядами все и ограничивалось. Пожилой «отставник» даже нашел жену не из самых захудалых дворян, настоящую баронскую дочку, чей отец решил, что в непростые времена земля и достаток лучше длинной родословной. И все было бы хорошо, не появись в этой истории заезжий дворянин, бездомный и безземельный, однако на пафосе, со столичными знакомствами, а также великолепный боец.

Этот казус Елене был хорошо известен и понятен. Профессиональные кавалеристы, служилые люди, основа военного сословия, зачастую оказывались скверными поединщиками. У них не было ни возможности, ни средств, чтобы оплачивать дорогостоящее обучение у настоящих мастеров, так что все навыки шли главным образом от практики. А вот столичные «бездельники», клиенты знатной аристократии, живущие на подачки нобилей и редко тянущие лямку настоящей войны в поле — наоборот, имели досуг и возможность посещать гимнастические, фехтовальные залы, оттачивая навыки разностороннего убийцы.

Пафосный дворянчик очень хотел свою землю и красивую жену, а также здраво рассудил, что никто за старого и худородного кавалера особенно не вступится, потому что сосед то хороший, но все же не свой. Поэтому, воспользовавшись «лапотностью» кавалера, спровоцировал того на конфликт, рассчитывая убить и забрать имущество. Вообще история сама по себе оказалась темная — чтобы претендовать на трофеи заезжий убийца должен был или договориться со вдовой и получить свое через повторный брак, или имел заступника высокого полета, способного похлопотать. Но, так или иначе — конфликт состоялся.