Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич. Страница 6

Неожиданно Елене подумалось, что, при некотором везении, она могла бы занести островным флотоводцам идею рекультивации лесных массивов через плановые посадки и график вырубки. Теперь, когда семья Алеинсэ управляет империей, проблем с землей у нее быть не должно. Два-три поколения и… здесь логика споткнулась о практику. Да, видимо, поэтому и нет рекультивации как идеи. Печально. Хотя ей то какое дело по большому счету?

— Мастер задал вопрос относительно дуэли, — сказала ученица, откинув сторонние мысли. — В какой ситуации два благородных человека могут скрестить мечи на всеобщем обозрении, вне суда и божественного присмотра. Но при этом сохранят безупречную репутацию и не подвергнутся преследованию... или расследованию. В общем… — она качнула головой и поправилась. — Таким образом, я должна разрешить казус «дуэль или суд». Так назвал его мастер Ульпиан.

— Любопытно, — кажется, вопрос заинтересовал Пантина. — И что ты сказала на это?

— Ничего, — с явным неудовольствием ответила Елена. — Иначе задачи не было бы. Я думаю.

— Проблема юрисдикций, — сказал фехтмейстер. — Например.

— Что?

Елена опять представила, как выглядит для стороннего наблюдателя — с глуповато разинутым ртом и выпученными глазами.

— Проблема юрисдикций, — терпеливо повторил Пантин. — Допустим, повздорили два человека чести, каждый из них вассал своего графа. Допустим ради большей очевидности примера, что графства расположены в разных губерниях.

Елена отметила архаизм, проскользнувший в речи наставника. Пантин использовал очень старый оборот, который даже звучал «инаково», как вставка из церковнославянского, наверное, так называли королевства в ту пору, когда тетрархи еще были назначаемыми губернаторами с правом ограниченного наследования.

— Что говорит нам закон об этом? — спросил Пантин.

— Э-э-э… — Елена с трудом удержалась от искушения хлопнуть себя по губам. — Я полагаю, закон говорит нам… разное.

— Вот именно. Конфликт юрисдикций. Где и по чьим правилам будет вестись разбирательство. Не говоря уж об императорском суде, который время от времени пытается доказать свое верховенство и обязательность. При этом проигравшая сторона будет взывать к сюзерену, жалуясь и требуя защиты. Не раз, не два и даже не сотню по такому вот поводу начинались частные войны, ибо господин должен вступаться за вассала. Закон — всего лишь буквы, написанные рукой человека, Честь же дана дворянину самим Пантократором, который разделил всех людей на высших и низших, отмерив привилегий и повинностей сообразно.

Елена отметила, как фехтмейстер наполнил эту фразу непередаваемым сарказмом. Кажется, воин-маг испытывал к институту дворянства такое же отсутствие пиетета, как его ученица. Пантин же закончил объяснение:

— Поэтому лучше для всех, если два благородных человека решают свои разногласия… в частном порядке. Без апелляции к господам и тем более к правосудию императора. Стремление сделать это публично свидетельствует о не слишком крепком уме, но глупость — не порок, а повод для жалости.

— Противоречит закону, — подхватила мысль Елена. — Но устраивает всех. А поскольку нет жесткой, обязательной для каждого системы правосудия с ясными правилами…

Она снова замолкла, поняв, что для эффектного завершения опять не хватает ума, точнее наработанной практики красивой речи.

— Да, — Пантин либо не заметил паузы, либо (что вернее) милосердно игнорировал ее. — Раньше это называли поэтично: «широко закрытые глаза правосудия». Взгляд открыт, но слеп. Как сейчас… даже не знаю. Можешь спросить у мастера Ульпиана.

— Спасибо за науку, — Елена обозначила поклон, приложив к сердцу вооруженную руку. — Забавно… — она слегка улыбнулась. — Когда-нибудь здесь войдут в моду настоящие дуэли. Даже не «когда-нибудь», а скоро, за считанные десятилетия, может и годы. А потом их будут запрещать.

— Здесь?.. когда-нибудь?.. — приподнял бровь Пантин.

Повисла немая и до крайности неловкая (во всяком случае, для Елены) пауза.

— На сегодня достаточно, — смилостивился, наконец, фехтмейстер и сразу, без переходов задал вопрос. — В чем твоя слабость? Что нам должно исправить в следующие недели?.. Хотя, думаю, тут и неделями не обойтись.

На этот раз ученица подавила готовое уже вырваться мычание «э-э-э…» и предположила:

— Слишком медленно? Все нужно делать быстрее?

— Нет. У тебя принципиальная слабость в защите от финтов. Кстати, как мы защищаемся от них?

— Тремя способами. Парирование и контратака, — заученно отчеканила Елена. — Контратака без защиты, во время финта, на опережение. И отступление.

— Вот именно, — наставник поднял меч и отмечал слова, взмахивая им, как дирижерской палочкой. — И если только предоставляется возможность, ты всегда отступаешь. Всегда шаг назад. Это предсказуемо, это опасно. Следи за собой.

— Я думала, умение держать дистанцию для меня главное, — пробурчала Елена.

— Да, так и есть, — согласился фехтмейстер. — Когда у тебя хватает пространства для Шагов. Но рано или поздно случится так, что его не будет, это неизбежно. А неуместное действие убивает столь же верно, как и отсутствие действия. Не забывай этого.

Елена снова обозначила поклон, молча благодаря за науку.

— На сегодня хватит, — повторил мастер. — Завтра здесь же и в этот же час. Вернемся к бою с малыми щитами. А затем поучимся чему-нибудь новому.

— А… то место?

— Ты его больше не увидишь. Пристрастие к определенному полю боя закрепощает. Ты многому научилась, но и скопила избыток привычек. Привычка это предсказуемость. А предсказуемость для бретера это смерть. Недаром фехтмейстеры в городах закрывают свои школы от стороннего взгляда. Для врага ты должна быть шкатулкой с секретом, книгой на замке. А опытному чтецу достаточно беглого взгляда, чтобы оценить содержание фолианта.

— Скажи… — Елена замерла, пытаясь адекватно формулировать вопрос.

— Да? — снова изогнул бровь наставник.

— А на что это похоже? — решилась женщина. — Безумие мага-воина?

— На преисподнюю, — качнул головой Пантин, против ожиданий Елены фехтмейстер ответил сразу, буднично, словно ученица спросила «чем вы завтракали?».

— Преисподнюю… — повторила она в легком замешательстве.

— Есть вещи, которые представить нельзя, — сумрачно сказал Пантин. — Их можно лишь почувствовать самому. Ты не узнаешь, что такое море, не узрев его воочию. Не поймешь, что такое рана и боль, пока твоя собственная кровь не прольется на землю. Так же и с магией, тем более такой… особенной. Умение совместить волшебство и меч открывает врата в ад. И нужно большое искусство, чтобы держать их запертыми.

— Тебе это знакомо не понаслышке, — не спросила, а констатировала ученица.

— Разумеется.

— Но как мне победить ее?

— Я уже говорил тебе, — с бесконечным терпением повторил Пантин. — Никак.

— Тогда зачем ты учишь меня? — спросила ученица. Елена понимала, что вновь поддается чувствам, однако не сумела перебороть злость. В это мгновение женщина очень трезво подумала, что за минувшие недели такие приступы нерассуждающего действия повторялись куда чаще, чем следовало бы. Вот и сейчас лучше бы прикусить язык, памятуя, что в закрытый рот муха не попадет. Но все уже было сказано и услышано адресатом.

— Потому что ты не можешь рассчитывать на успех в чем-либо, если не пытаешься, — столь же терпеливо и назидательно вымолвил Пантин. — Ты ей не ровня. И никогда не станешь, если не случится чуда. Но…

Фехтмейстер замолчал, на мгновение женщине показалось, что серые бельма учителя вспыхнули потусторонним огнем.

— Иногда чудеса случаются. Однако и чудом надо суметь воспользоваться. А вообще ты глупая девчонка.

— Чего?..

— Сколько раз наука Чертежника спасала тебя? — недобро ухмыльнулся Пантин.

Елена опустила голову, не в силах найти контраргумент.

— Глупая девчонка, — повторил старый воин без особого осуждения, но и без снисхождения. Облик фехтмейстера явственно выражал усталое смирение перед неизбежным и настроение «учишь, учишь бестолковую шпану, а все напрасно».