Атташе (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 27

— Интересуетесь? — раздался над ухом голос Гусева.

— Очень. Я ведь был у Лося... Точнее, в этом вашем "Обществе..."

— А-а-а-а, — он как-то вяло отмахнулся, — Идеализм. Кому нужен Марс и Соацера, когда у нас тут точно такие же мироеды, как и там? Черт с ним, с Марсом... Как там Мстислав Сергеевич? Дней пять его не видел.

— Плох. Я уговорил его отправиться на лечение, попытаться завязать...

— Прям-таки уговорили?.. — Гусев прищурился, потом покопался в кармане штанов, достал портсигар и закурил.

Этот человек был чертовски опасен, я чуял это. Желай Гусев меня прикончить — скорее всего, у него бы получилось. Но я ведь спас его! Это, да еще мое признание о встрече с Лосем пока удерживало бывшего уполномоченного в рамках. Я решил говорить начистоту:

— Я предложил ему возможность построить "Болид 2.0".

— Так, — Гусев затянулся и выпустил из ноздрей два клуба дыма, став похожим на огнедышащего змея, — Вы на Новую Империю работаете? Контора или...

— ИГО, — не стал скрывать я.

— А-а-а! Ну, немного проще. А я вам зачем? Убить бы хотели — убили бы уже.

Я сунул руку в карман рубашки, Гусев дернулся, но потом расслабился — не могло в нагрудном кармане таиться ничего опасного. Там было письмо — от его жены Маши.

— Это что? — поднял бровь он.

— Это вам.

Революционер взял конверт и глянул на имя отправителя, а потом заморгал — часто-часто.

— Вы почитайте, а я пойду вон к колодцу, водички попью, — мне стало неловко.

Эта неловкость осталась. Гусев, черт возьми, плакал, пока читал. А потом стукнул кулаком в стену амбара, разорвал письмо на мелкие кусочки и пошел в дом. Вернулся оттуда со связкой ключей и сказал мне:

— Мстиславу Сергеевичу, наверное, понадобится всё, что осталось от болида. Забирайте. Вы ведь за этим приехали, да? Забирайте — и оставьте меня в покое. Скажите Маше — не нашли. Умер. Застрелили меня наймиты жирных котов... — он произносил всё это с надрывом, чуть ли не в истерике, — Ну, не могу я, понимаете?! Дом, семья... Страдать она будет со мной, и мальчонка — тоже. Я ведь месяц, два побуду с ними — а потом опять сбегу. На Марс, на Сипангу, к черту на рога — революцию поднимать! Такая моя натура, ненормальная... Зачем им такой муж и отец? Я ведь предлагал ей, писал — "Приедь, Маша, будешь одета как кукла, вся в золоте, на автомобиле..." Думал — почему не приехала? А вот оно как! Оно и к лучшему для них.

Гусев распахнул ворота амбара, полез в кабину машины, достал откуда-то ручку кривого стартера и сунул ее в гнездо у самого бампера:

— С грузовиком-то справитесь? Я тут всё заранее сложил, думал — продам, а покупатели закончились. Да и Лось против был, хотя что там от Лося осталось-то... Ну, если поставите его на ноги, будет вам честь и хвала. А я... У меня тут — Саламандра, товарищи, революция. Вам меня не понять, вы — имперец. Нам с вами не по пути, но если второй болид построите — я полечу, так и знайте! Не смейте лететь без меня!

Вот и вправду — пойми его после этого.

XIV ХОРОШИЕ ЛЮДИ

Петр Петрович не сбежал. Он аккуратно делал свою работу, даже когда окраины полыхали, а по городу катались бронеавтомобили, полные вооруженных людей. Всё-таки он в первую очередь был фанатиком от науки, и только во вторую — авантюристом и себялюбцем.

Я добрался до него спустя три дня, оставив грузовик на рыбхозяйстве. Наемники додавливали рабочие окраины, в порту разгружались баржи со штрейкбрехерами — картели на сей раз решили не церемониться с забастовщиками и планировали потратить три или четыре месяца на обучение нескольких тысяч тамильских трудовых мигрантов. Почему тамилы? Неприхотливы, более-менее сносно говорят на лаймиш, привычны к влажному климату, готовы работать сутками, чтобы обеспечивать свои семьи на далекой родине. И вместо профсоюзов у них — кастовая система. Эти тамилы — сплошь чамары, то есть ремесленники самого низкого статуса. Их специализация — дубильное и красильное дело, то есть первичные навыки они имеют...

Добился ли Гусев сотоварищи своего? Сложно сказать. Заводы прекратили работу на несколько месяцев, рабочие остались без средств к существованию. На сколько хватит золота от Шельги, и кому оно достанется — непонятно. Было ли это то самое золото, которое мы выбросили в океан? И как его доставили на Сипангу? Понятно было только то, что потратить его в Ассинибойне пролетариям не удастся — наемники выгоняли их из бараков, вручая уведомления об увольнении, и гнали прочь из города — на шоссе. "Жилье принадлежит предприятию, вы на нем больше не работаете — добро пожаловать на улицу!"

Уволить разом несколько тысяч человек? Почему бы и нет? Административные служащие и инженеры, точно так же, как и высококвалифицированные мастера, оставались — чаще всего они тоже были акционерами и получали долю от прибыли в отличие от рабочих. Они жили в элитных районах, питались качественной пищей, имели личные автомобили — и были солидарны скорее с картельными боссами, чем с работягами. Кто будет горбатиться у станка или красильного чана — тамил или выходец из Арелата — им было откровенно наплевать. Такой интернационализм по— либертариански.

Эти самые тамилы сидели вдоль дорог, на тротуарах, под присмотром полицейских — ожидали заселения в бараки, из которых только-только выгнали рабочие семьи. Одинаковые белые и желтые одеяния, смуглая кожа, безмятежное выражение лиц. Примерно один и тот же возраст — тридцать-сорок лет. Негромкие разговоры на чудовищном пиджин-лаймиш.

— Разрешите? — я протиснулся к черному ходу в аптеку.

Именно здесь, на втором этаже кирпичного здания, Пьянков-Питкевич арендовал лабораторию. Занавеска была отдернута — значит, всё в порядке. Знак у нас был такой: если занавеска закрывает окно — случилась беда, и мне не следует лезть внутрь сразу, стоит осмотреться.

— Петр Петрович, это я! — стук в дверь тоже был условным — два коротких, два длинных.

Открыла мадам Ламоль. И почему я не удивлен? Она выглядела хуже, чем после двух лет пребывания на необитаемом острове. Осунулась, мешки под глазами пролегли, в движениях присутствовала нервозность, издерганность. Не было в ней теперь того высокомерия и надменности, как в первые минуты прибытия в Ассинибойн. Кажется, она была сильно напугана.

— Вы? Проходите, проходите... — на ней был белый лабораторный халат и бахилы.

— А-а-а, вернулись! — Пьянков-Питкевич встретил меня в коридорчике, довольно потирая руки, — А я почти закончил... Дорогая, сделай нам кофе, ладно?

Кофе? Мадам Ламоль снизойдет до того, что собственноручно намелет зерен и поставит на огонь джезву? Я не мог в это поверить — и зря. Она упорхнула за дверь, и скоро оттуда раздалось позвякивание посуды. Петр Петрович провел меня в лабораторию, на ходу заверив:

— Тут уже совершенно безопасно. Осталось разложить изделия в контейнеры...

Я глянул на целый стеллаж с матовыми трубочками, наполненными парализующим газом, и присвистнул:

— Да вы не мелочитесь! Прямо массовое производство развернули... Работает так же, как и предыдущие модели?

— Да. Пока не раздавите стеклышко внутри — ничего не будет. Тряски можно не бояться, а вот ударов и падений лучше избегать. Для таких случаев я тут между делом приспособил герметичный контейнер — на три штуки, смотрите как удобно, — он продемонстрировал что-то похожее на футляр от очков, — Берите, пользуйтесь. При вашем образе жизни — очень может пригодиться. Главное — глубоко вдохните прежде, чем применять. Действие неизбирательное — в течение первых десяти секунд выключает всех, кто попадет под струю газа.

Он явно гордился своим детищем. Я сунул футляр в карман — действительно удобно. Потом мы вместе аккуратно переложили трубки и сопроводительную документацию в три объемистых кейса и отправились на кухню — пить кофе. Мадам Ламоль поставила на стол чашки с ароматным напитком, развернула плитку шоколада, шелестя оберткой, и вышла за дверь.