Атташе (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 48

— Ой, да бросьте вы, — совсем как-то по-девичьи откликнулась Бахметьева, и мне снова показалось, что я не раз и не два уже слышал ее голос, просто в обстоятельствах абсолютно иных, никак не связанных с войной, Наталем и Федерацией, — Говорят же, что шрамы украшают мужчину. И вам идет борода...

Кажется, она смутилась, произнося последнюю фразу? Или мне показалось? Так или иначе — фельдшер обработала рану, наложила повязку, и, шурша платьем, удалилась.

— Слушай, поручик! Она совершенно точно тебя знает! Так смотрела, так смотрела — думал, сейчас заплачет, до того ей тебя жалко было! Эх, на меня б она так смотрела — женился бы, а?

Саркастический смешок был ему ответом. Феликс — и женился бы?

— Ну-ну, — сказал я.

— А что — ну? Чего ты нукаешь? — Карский, кажется, развлекался вовсю.

— Твоя полигамная натура мне хорошо известна, Феликс. И если уж эта Бахметьева не повелась на мощную харизму и импозантность некоего героического разведчика — то, пожалуй, тебе стоить оставить ее в покое. Неужели тут больше нет дам?

— Девушки гемайнов — они... Ну, пристрелят еще! — взгрустнул Феликс, — И все эти Клаасы и Рупрехты бородатые — снимут скальп с макушки до самой задницы, и скажут что так и было. Больно серьезные! Эх, сейчас бы в Мангазею, да на танцульки... А мы тут с тобой, как два кретина, в этом Генисарете...

Что-то металлически задребезжало, запахло едой, скрипнула дверь.

— Кушать будешь? Дуняша готовила. Кста-а-ати, есть ведь Дуняша! — тут же повеселел Карский, — И женщина роскошная, и говяжий бульон отличный, и гренки — тебе в самый раз!

Мой желудок издал восхищенный стон.

— Буду! — сказал я, — Только придется тебе кормить меня с ложечки.

Феликс взял на себя обязанности сиделки. Водил меня в нужник, помогал мыться, кормил, стриг ногти. За это я был ему безмерно благодарен. Всё-таки опорожняться в присутствии дамы — от такой перспективы мне становилось не по себе. А еще он читал мне газеты, и мы обсуждали положение дел на фронтах.

По всему выходило — к Лилиане федералисты выйдут. По крайней мере, тактика, творцом которой стал приснопамятный генерал Джон Бутлер — тот самый шеф Дагонских Гренадер — приносила свои плоды. Вельд покрывался сетью опорных пунктов, артиллерийских позиций, складов продовольствия и боеприпасов. Медленно, чертовски медленно — и я смеял надеяться, в этом была и моя заслуга. Всё-таки горящие корабли в Лиссе и дагонская катастрофа здорово подорвали мощь военной машины президента Грэя. А еще была проблема другого плана — низкий моральный дух частей городского ополчения. Они до одури боялись бородачей, тряслись за свои скальпы и отказывались наступать без поддержки артиллерии и именных частей. Именные — зуавы, берсальеры, гренадеры и прочие — напротив, поднаторели, заматерели, налились злостью и набрались опыта. И теперь коммандо гемайнов имели все шансы умыться кровью при очередном лихом наскоке на походную колонну федералистов, если в нее входила хотя бы рота головорезов в красных шароварах или шляпах с плюмажами, или траншейных панцирях.

Натиск в сторону Лилианы — и, соответственно, границ Наталя — выглядел угрожающе. Но полностью укладывался в стратегию архиепископа Стааля. Взяв Арлингтон и Суан, гемайны и Иностранный легион по большому счету выполнили все наступательные задачи (кроме отвоевания Сан-Риоля, конечно) — и теперь должны были или удерживать позиции, или отступать и делать то, что коммандо умели лучше всех на свете — убивать как можно больше врагов. В отличие от президента Артура Грэя, Виктор ван дер Стааль своей целью ставил заключение мира с признанием естественных границ Конгрегации и установлением дипломатических отношений с основными мировыми державами. И для выполнения этой цели гемайнам нужно был убить столько федералистов и уничтожить такое количество их имущества, чтобы от самой идеи переправы за Лилиану, на коренные земли Наталя, у них начинали стучать зубы и тяжелеть ноги.

— Чертовы каннибалы никак не успокоятся, — Феликс курил, а я морщил нос от запаха табака, — Прут и прут. Теперь еще и по воде, представляешь? Эти уроды пропустили целое племя через Сан-Риоль, в устье Руанты — две или три тысячи бамбуковых тримаранов, битком набитых людоедами! Они успели натворить бед, да... Взяли один городок, Вифсаиду, кажется. Говорят, эти гады сожрали всех, включая стариков и маленьких детей, и собирались уже идти дальше вверх по реке, в Капернаум, но... Потом собрались первые сыновья гемайнов — те, что остались дома, и устроили бойню. Ими командовал твой хороший знакомый — сынок Бооты, знаешь такого?

— Луис? Сердитый парень...

— Сердитый — не то слово! С ним были Бенхауэры и Гёссеры, и еще пара семей, и все признавали его командование. Они атаковали каннибалов, которых было в десять, может быть — в двадцать раз больше, и перестреляли их всех примерно за два часа. Луис обзавелся отличным прозвищем — газетчики постарались. Мясник из Вифсаиды — звучит? Звучит. Думаю, он будет следующим архиепископом...

В таком ключе проходили наши беседы. Я узнал о том, что гемайны научились окопной войне и эшелонированной обороне, что дирижаблями из Империи им доставили чуть ли не полсотни сорокопяток — самой популярной в нашей армии пушки, которая, правда, предназначалась для борьбы с бронетехникой и панцерами, но всё-таки закрыла чудовищный дефицит в артиллерии в войсках Конгрегации. А еще — о том, что в отношениях Протектората и нашей дорогой Родины теперь не всё так гладко — на границе двух великих держав мутят воду мазуры, устраивают провокации, мечтая о возрождении Великой Мазовии — "от можа до можа", пся крев, и никак иначе.

Но вот чего Феликс не рассказывал — так это того, как попал впросак и был заточен в тюрьму. То ли ему было стыдно и неловко, то ли на самом деле — очередная тайна, покрытая мраком. А я и не настаивал. И вот за это Феликс почему-то уцепился:

— Я тебе поражаюсь, друг мой. У тебя что, совсем нет амбиций? Тебе и вправду наплевать? Вокруг тебя происходят жуткие, глобальные вещи, ты постоянно держишься в самом эпицентре событий, как сказали бы моряки — в глазе бури! И, знай себе, плывешь по течению и в ус не дуешь! Как это у тебя получается? Что — тебе совсем не интересно, какого черта, например, хорошо известный журналист "Беобахтера" оказался на "Голиафе"? Или зачем над Федерацией дежурит собственный его императорского величества именной бомбовоз "Гекатонхейр"?

— Пф-ф-ф-ф, — сказал я.

— Пф-ф-ф — это всё, что ты можешь сказать по этому поводу? — пытался расшевелить меня Карский.

Он явно переводил стрелки, чтобы я не начал снова расспрашивать его про тюрьму, двуличный тип! Но я решил объяснить ему — почему бы и нет?

— Знаешь, в чем мой секрет? — я боролся с желанием почесать сквозь повязки лицо, — Я вовремя понял, что не являюсь главным героем.

— Что-о?— удивился разведчик, — Это как?

— Я — герой второстепенный. Есть сказка, и есть в ней рыцарь в сияющих доспехах, или, например, прекрасный принц... Или не принц — царевич.

— Царевич? Ты хорошо подумал, приводя такие примеры?

— Очень хорошо. Знаешь такую сказку — "Иван-царевич и серый волк"?

— Конечно, знаю! — усмехнулся Феликс, — Няня читала, когда я еще пешком под стол ходил.

— Так вот, я — это серый волк и есть, — усмехнулся я, — Понятно? Пошел туда, не знаю куда, принес то, не знаю что — а царевич и Василиса Премудрая потом живут долго и счастливо. А меня, ради Бога, пусть в темный лес отпустят воздухом подышать, пока опять не понадоблюсь — смерть Кощееву искать или чертежи от летучего корабля...

— Вот оно как? — он, кажется, удивился такому подходу.

— Именно так. А теперь, о рыцарь в сверкающих доспехах, дай серому волку еще говяжьего бульона, только не сцеживай мясо, а то брюхо винтом завивается, так жрать охота! И сухариков ржаных, по черному хлебушку заскучала моя душа исконно-имперская!