Пять ступеней до Луны (СИ) - "Rosalee_". Страница 5

— А что на следующих ступенях? — прервал он повисшую тишину, изредка нарушаемую очередным порывом ветра за окном.

— Третья ступень — это желание сдаться от усталости. Когда, несмотря ни на какие старания, ты продолжаешь оставаться ни с чем и выгораешь, как старая спичка, которой едва ли коснулся огонь, — с этими словами она вытащила тонкую деревянную палочку и направила ее в сторону камина, где тут же выросли языки пламени, поглощающие новые подброшенные поленья.

— Четвертая вновь страх? — тихо спросил Драко, по его коже бегал озноб, и ему хотелось съежиться от этого разговора. Создавалось ощущение, что они ходят по кромке его остаточной силы воли, где с двух сторон бурлят наэлектризованные чувства, способные поразить мозг и свести с ума, если слишком глубоко нырнуть.

— Откуда ты знаешь? — Гермиона недоуменно дернула бровями, убирая мешающую прядь за ухо. А он внутренне воткнул себе нож в голову, ненавидя себя за желание коснуться ее волос или хотя бы оказаться ближе, чем сейчас.

— Не сложно догадаться. Если поразмыслить логически, то человек всегда сам себе создает ментальные препятствия, если нет никаких физических. Возникает боязнь последствий, реакций, себя, мы начинаем сомневаться, действительно ли оно нам нужно, а главное, страшимся сделать шаг, потому что одно падение — и наступит конец. Люди любят все гиперболизировать, но, к сожалению, так устроено наше мышление, которое в первую очередь — наша маленькая клетка с лабиринтом, где вечно теряется из виду выход.

— Неужели и у тебя?

— Мне, конечно, льстит, что ты считаешь меня идеальным, и не хочется тебя разочаровывать, но я тоже человек.

— Не может быть! — театрально воскликнула Грейнджер и в ужасе прижала ладонь ко рту.

— Представь себе, — он снисходительно искривил губы.

Она громко засмеялась, чем спугнула спящего кота, и тот, в ужасе подпрыгнув, сбежал в сторону Драко.

— На самом деле, ты прав…

— В том, что я человек? — перебил ее Драко, иронично скалясь, и Гермиона закатила глаза.

— В этом мы, кажется, уже разобрались. Я про четвертую ступень. Чем выше животные забирались по лестнице, тем чаще они оглядывались назад, начиная бояться высоты, хотя луна почти касалась их макушек. Но впереди всех был мышонок в красной полосатой кофточке, и, несмотря ни на что, он ухватился за половинку луны, потому что действительно желал достичь ее.

— Он хотя бы понял, что это не сыр?

— Разумеется. Но каждый оторвал себе по кусочку, и то, что раньше казалось недосягаемым и невозможным, потом хранилось у них в карманах.

— Получается, у животных больше не было луны по ночам? — серьезно спросил Драко.

— Я… не знаю. Сказка ведь не об этом.

— А хорошо бы было, если бы эти животные все же задумались о последстви…

— Зачем? — перебила его Гермиона, вскакивая на ноги и подходя к Драко. — Иногда ведь достаточно жить моментом, просто пробовать и начинать заново, ведь на самом деле все эти бесконечные лестницы и страхи у нас в голове, а в реальности от желаемого нас отделяет лишь игра случая: можно выйти заранее, но опоздать из-за снега, бояться любви, но получить ее без остатка, верить и быть обманутыми. Все это мгновения, и ни одно из них не ставит точку в конце предложения, лишь запятую, — она подошла настолько близко и так глубоко дышала, что ее грудь касалась его. Малфой смотрел на нее, склонив голову, и понимал, что его легкие больше не качают воздух, а кислород вокруг них вдруг стал густым и не желал проникать внутрь.

В ее глазах горел огонь, и пламя было направлено на него с целью пробить ледяную корку серых радужек и постараться рассмотреть, какие истинные эмоции скрывались за ними. Он перевел взгляд на ее приоткрывшиеся губы, и в ладонях закололо от необходимости дотронуться, провести большим пальцем под ее нижними длинными ресницами, очертить скулу и взять за подбородок, приподнимая еще немного выше. Но он лишь вновь сглотнул комок шипов, что раздирали горло, пока разноцветная гирлянда на душистой ели весело мигала, и тихо вымолвил:

— Спокойной ночи, Гермиона.

24 декабря 1999

— Нет, — мотнул головой Малфой, бескомпромиссно взирая на Гермиону свысока. Обычно он немного сутулился, чтобы ей не приходилось так сильно вытягивать шею, но сейчас он пользовался преимуществами высокого роста, чтобы она, наконец устав, отстала от него.

— Да, — кивнула она, улыбнувшись уголком губ.

— Я сказал — нет.

— А я сказала — да.

— Грейнджер, — он стоял в дверях их гостиной, держа черную сумку с вещами и нервно стуча ногой по полу от раздражения; из-за нее он опаздывал на поезд. — Ты вообще видишь, что держишь в руках и пихаешь мне в грудь?

— Свитер.

— А какой свитер ты мне даришь, Грейнджер? — словно разговаривая с маленькой, спросил он обманчиво дружелюбно.

Гермиона закусила губу, но не перестала протягивать ему вязаное изделие.

— Это что? — он ткнул пальцем в снеговика, сидящего на олене, чьи глаза смотрели в разные стороны. — Ты надо мной издеваешься или это Нотт через тебя мстит мне за сорванное свидание с Дафной?

— Я его купила на ярмарке.

— Будь я продавцом, не взял бы у тебя это обратно, но ты попытай удачу и постарайся сдать.

Он саркастично скривил губы и отвернулся. В его голове их прощание должно было выглядеть совершенно не так. Малфой уезжал на Рождество домой, устав от вечных криков перевозбудившихся первокурсников в коридорах, от вечного мороза и изобилия украшений в Большом зале. По крайней мере, так он сказал ей.

На самом деле, ему было просто необходимо подумать. Близился Новый год, а он нелепо топтался в своих чувствах к Гермионе, не зная, как продолжать с ней общаться, но и не стоять потом под ледяным душем, едва удерживая себя от удара кулаком в стену от злости на собственные беспомощность и страх. Она сводила его с ума

Представляя свой отъезд, он рассчитывал обнаружить ее, уснувшей с книгой на диване в гостиной, и тихо поздравить с Рождеством, оставив свой скромный подарок под елкой, от которой у него уже слепли глаза. Ему даже мечталось, что он, собравшись с духом, поцеловал бы ее щеку, — эта мысль в равной степени заставляла улыбаться и испытывать приступ омерзения оттого, в кого он превратился рядом с Грейнджер. Когда-то он мог заполучить любую девушку, прижав ее к стене, а сейчас неделями готовился к тому, чтобы прикоснуться к ней. В итоге же Гермиона Грейнджер встретила Драко на пороге его комнаты с синим свитером в руках.

— Считай, что я обиделась на тебя, — крикнула Гермиона ему в спину, сжимая вязаную ткань в пальцах.

— К тому моменту, когда я вернусь, уже разобидешься, — донеслось из-за закрывающейся двери, а затем послышались его торопливые шаги по продавленным ступеням Хогвартса. И пока он спускался, перед глазами стоял ее образ в пижамных шортах и бежевом кардигане поверх тонкой футболки.

Какой же я идиот.

31 декабря 1999

Снежинки вихрями кружились в свете парящих свечей, весь потолок Большого зала был усыпан звездами, и каждые десять минут одна из них падала, а какой-нибудь ученик загадывал желание. В углах стояли внушительных размеров ажурные столы, на которых, пенясь, фонтаном разливались облепиховый пунш и шампанское. Маленькие феи кружили вокруг огромной душистой ели, чей аромат заглушал любые другие запахи, они разносили маленькие записочки с поздравлениями Тайных Сант и время от времени садились кому-нибудь на голову передохнуть. Золотые огни наряженного зала ослепляли Драко, и он, щурясь, пробирался сквозь толпу к своим друзьям, что с воодушевлением смеялись над Блейзом, у которого на голове плясали два маленьких крылатых человечка.

Его поражало, как преподаватели успели создать настолько ослепительную атмосферу праздника, что даже Драко не мог не отдать им должное. Они словно старались в этом году уместить все то, что омрачалось темной войной, как будто давали обещание, что подобного больше не повторится, лишь поверьте в волшебство предстоящего года. Оставалось только догадываться, как Хогвартс выглядел на Рождество. Он лишь знал, что Грейнджер почти не спала из-за возложенной на нее ответственности организовать Бал в ночь с двадцать четвертого декабря — как раз тогда, когда он сбежал домой, не готовый смотреть, как ее будут один за другим приглашать кавалеры с разных факультетов. Сегодня же, если верить ее словам, должна была состояться вечеринка, как только соберутся все гости и будут подняты первые бокалы. Школьники постепенно рассаживались за большим единым столом для всех факультетов — на празднование Нового года, как и на Рождество, почти никто не остался, словно люди еще опасались, что все может измениться, тьма опять обволакивающим облаком повиснет над их жизнями, поэтому они старались провести такие важные дни с близкими, с теми, кого боялись потерять.