Ябеда (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 5

— Тася! — вскрикивает сестра скорее от неожиданности, чем от радости встречи. Она не вскакивает с места, не несётся ко мне с объятиями. Всё, что мне перепадает — мимолётный взгляд и натянутая улыбка. — Арик, помнишь мою сестрёнку?

Аристарху достаётся всё остальное: внимание, интерес, восхищение.

— Помню, — цедит Ар и в отличие от Ники поднимается с места. Не сводя с меня глаз, медленно подходит ближе. Кожа горит от его въедливого взгляда, а в горле першит от пресловутого запаха туалетной воды. — Всё такая же мелкая, невзрачная мышка.

— Арик! — смеётся Ника, словно остолоп только что удачно пошутил, а не облил меня ушатом грязи. — Ну зачем ты так? Тасе просто не повезло.

Мне так и хочется сказать, что Нике не повезло куда больше: влюбиться в лжеца — сомнительное счастье! Но я в очередной раз тушуюсь перед человеческой наглостью.

— А разве Ару не запрещено приближаться к нашему дому? — Своим вопросом хочу убить двух зайцев: подорвать непоколебимую веру Ники в этого придурка, да и самого Турчина поставить в неловкое положение. Не же мне же одной краснеть, правда?

— Это было вчера, — ухмыляется Аристарх и, нарочно задев меня плечом, подходит к кофемашине за добавкой «американо». — Сегодня Савицкий отдыхает в больничке, а я волен жить, как хочу.

— Арик, — ласково осаждает его Ника. — не пугай девочку. Тася, садись завтракать! Ар нальёт тебе кофе. Правда, милый?

— А ей не рано взрослые напитки пить? Может, давай Наташу попрошу сварить малявке какао?

— Мне уже скоро восемнадцать! — выкрикиваю, не подумав, чем вызываю очередной приступ смеха.

— Не обращай внимания, Тась. — Ника осторожно ставит кофейную чашку на блюдце и постукивает пальчиками по столу, указывая, куда я могу сесть. — Лучше расскажи, как дела.

— У папы в среду операция, — отвечаю, занимая место рядом с сестрой. — Ты ведь уже знаешь про аварию?

— Разумеется, — безразлично кивает Ника, а сама продолжает строить глазки Ару.

И всё же я считаю своим долгом ещё раз всё рассказать: о том страшном вечере и папином диагнозе, об операции и своих надеждах. Вот только Ника меня совершенно не слушает. Смазливый Ар отныне занимает в её сердце куда больше места, чем родной отец.

Я замолкаю, даже забываю сказать спасибо, когда Турчин ставит перед моим носом чашку с кофе. Он садится напротив меня и снова начинает болтать с Никой, словно меня здесь и нет.

— А что с Савицким? — бесцеремонно нарушаю идиллию этих двоих.

— Очередной приступ, — между делом бросает сестра. — Ночью слышала, как орал? Хотя тебя же к бассейну поселили. Повезло! Гера туда не ходит, да и его ночные возгласы там почти не слышны. Так что радуйся, сестрёнка!

Теперь примерно представляю, о чём говорила мама, но всё равно не улавливаю сути происходящего.

— Погоди! — Несмотря на то, что Ника вернулась к беседе с Ариком, я снова переключаю её внимание на себя. — Какой ещё приступ? Я не понимаю.

— Гера — псих, а ты не знала? — Ар с удивлением смотрит на меня. Придурка не смущает, что говорю я с сестрой. Да его вообще ничего не заботит, и то, как он разглядывает меня на виду у Ники, в сотый раз подтверждает правильность моего мнения об этом парне. Как хорошо, что я его совсем не помню! Жаль, Ника настолько влюблена в Арика, что не замечает очевидного.

— Думаешь, отец запирал Савицкого на чердаке за плохое поведение? — со знанием дела заявляет сестра.

«Отец», «чердак» … Мысли крутятся в голове, перебивая одна другую.

— Мне казалось, что это был выбор Геры, — неуверенно парирую я. Какой бы сильной ни была моя нелюбовь к отчиму, жестоким человеком он никогда не был. Да и кто в детстве не безобразничал? Вспомнить хотя бы меня! Но дальше сурового взгляда и острого замечания Мещеряков никогда не заходил. Поэтому верится с трудом, что Вадим мог так издеваться над парнем, кем бы тот ему ни приходился.

— Может, и так, — пожимает плечами Ника. — В нашем доме тема Савицкого под запретом, ты же знаешь. Тайна за семью печатями.

— И всё же парень продолжает здесь жить, — констатирую факт, а сама задаюсь вопросом: интересно, каким Гера стал?

Я помню его плохо, точнее, там и помнить нечего. Вживую мы пересекались раза три, не больше. Высокий, худой Савицкий был старше меня года на четыре, а может, и на все пять. Компания Ники ему подходила гораздо больше моей, но отчего-то совершенно его не устраивала. Гера всегда любил тишину и уединение. От долгого сидения взаперти его кожа казалась неестественно белой, а чёрные, как смоль, волосы добавляли его облику некой жутковатости. Но самым запоминающимся был взгляд парня: не по-детски сосредоточенный, высокомерный и неприязненный. Вечно угрюмый и молчаливый, Савицкий, казалось, знал всё наперёд, а ещё всеми фибрами души ненавидел этот мир! Поэтому запирался на чердаке, где никому не было до него дела, и лишь изредка спускался, чтобы вселить в окружающих страх. Гера напоминал Кая из сказки: вместо сердца у Савицкого был кусок льда, а вместо души — пустота! И всё же он вызывал интерес и неминуемые сплетни. Так уж устроены люди: нас манит всё неизведанное и скрытое от посторонних глаз. Каждый жаждет стать первым, кто раскроет страшную тайну, а если силёнок маловато, то всегда можно и приврать, верно?

— Да, Гера теперь здесь частый гость, — утоляет моё любопытство Ника. — Если раньше он приезжал только на лето, то как поступил в универ, так ещё и на время сессий. Савицкий, как и я, на юрфаке. Правда, я на очном, а он на дистанте.

— Неудивительно! — противно хохочет Арик. И почему парень так сильно меня раздражает? — Зая, ты только представь этого психа среди нормальных людей! Помнишь, что было, когда Вадим пытался его в лицей устроить? Сколько тогда заявлений в полицию было написано?

— Лучше и не вспоминать! — Сестра округляет свои нежно-голубые глаза. — Это было ужасно!

— Что именно?

— Да у Геры крышу сорвало, а восемь ребят чуть калеками не остались на всю жизнь! У Савицкого самого мозги отбиты, вот он и из остальных пытается дебилов сделать! Сила есть — ума не надо! Это про Геру, если что! — исходит желчью Арик.

— Ладно, милый, перестань! — щебечет Ника. — И так, вон, на Таське лица нет! Да и не важно это всё теперь. Отец предупреждал Савицкого, что ещё один срыв — и всё, вот и отправил его сегодня спозаранку в лечебницу. Доигрался Герочка!

— Аллилуйя! Аллилуйя! — начинает паясничать Турчин, а я стараюсь понять, что именно не даёт мне покоя в словах сестры.

— Ты хотела сказать — «отчим», правда? Отчим отправил Геру на лечение? — пытаюсь достучаться до Ники сквозь завывания Ара.

— Нет, Тася, это для тебя Вадим отчим, мне же он давно стал отцом. Ты что, не в курсе?

— Не в курсе чего?

— Ещё лет пять назад Вадим меня удочерил, — с лёгкостью признаётся сестрёнка.

— А как же папа? — Новость перечёркивает все остальные и никак не укладывается в голове. Мы не сироты, чтобы нас удочерять, да и папа никогда бы не отказался от дочери!

— Господи, Тася, какая же ты наивная! — фыркает Ника и под одобряющий смешок Ара встаёт из-за стола.

Когда-нибудь я стану взрослой, чуть более рассудительной, возможно, циничной. Моё сердце обрастёт прочным панцирем, а язык перестанет неметь от чужих колких слов. Я научусь держать оборону и, наконец, отвечать! А пока, всё, что я могу — это тихо плакать, глядя на то, как Ника уходит в обнимку с Аром — всего лишь из кухни, а кажется, что из моей жизни.

Глоток кофе. Напиток горький, противный, сваренный не тем человеком, не с теми мыслями. Я отставляю чашку в сторону и смотрю в пустоту. Силюсь понять, отчего люди становятся такими бессердечными и равнодушными, почему перестают любить и радуются, если задевают другого в самое сердце, но ответа не нахожу. Зато меня, одинокую и всё ещё голодную, находит мама.

Она, как всегда, при параде: одета с иголочки, причёсана волосок к волоску. Но за маской идеальной жены и матери ей не удаётся спрятать усталость. Спала ли она сегодня? Скорее всего, нет.