На 127-й странице. Часть 3 (СИ) - Крапчитов Павел. Страница 15

А еще, турок, который вызывал смутное беспокойство Терезы, стал реже появляться на палубе, а в те редкие моменты, когда они все же пересекались, его взгляды уже не так обжигали журналистку. Тереза подумала, что ко всему можно привыкнуть. К даже такому беспардонному вниманию со стороны мужчин. Она стала даже подумывать об интервью с этим турком. По всему видно, что он не простой человек, а значит и интервью с ним будет интересно читателям. Но сначала надо было подготовить вопросы. А для этого стоило выяснить, кто он такой и чем занимается. Единственным человеком, с которым она могла обсудить этот вопрос, был Марко Штейнер.

— Кто это такой, я не знаю, — с сожалением сказал миланский доктор. — Но думаю, что он был в Адене по торговым делам. Конечно, все те же товары, при наличие определенной хватки, можно приобрести в Порт Саиде или в самом Константинополе, но это будет гораздо дороже.

— Значит, — подвела итог Тереза. — Он — торговец?

— Не похоже, — не согласился Штейнер. — Торговцы народ общительный. Чем больше связей, тем лучше для их, как вы говорите в Америке, бизнеса. А значит, надо общаться. Глядишь, увидишь выгоду, которую раньше не замечал.

Тереза вспомнила торговца драгоценностями, мистера Сораба, который сошел с «Ливерпуля» в Коломбо. Тот был любитель поговорить. Поэтому она мысленно согласилась с рассуждениями доктора.

— Тогда, кто же он? — вновь спросила она.

— Как я уже сказал, не знаю, — ответил ее собеседник. — Но вот зачем он прибыл в Аден, кажется, догадываюсь.

— ???

— Также, как и я, за опием, — разрешил недоумение Терезы Штейнер.

— Почти весь опий британские власти из Индии отправляют в Китай, — продолжил доктор. — Какие-то крохи плывут на кораблях в противоположном направлении, и их можно поймать в Адене. Но опия в Адене мало, а покупателей много, нужно толкаться локтями. — Штейнер усмехнулся. — Собственно говоря, потому я туда и приехал. И по той же причине мне опия не досталось.

— Мой контрагент, — сказал доктор, выругался, но тут же извинился. — Наверное, нашел покупателя по более высокой цене.

— Если я прав, — продолжил он, успокоившись. — То этот турок доверенное лицо какой-нибудь большой «шишки» в Константинополе. Сама «шишка» по морям и океанам разъезжать не будет, а вот верного человека отправила.

— Кроме того, — сказал Штейнер. — Турция — дикая страна, и опий там запрещен. Наш толстяк сильно рискует, а вот его хозяин — нет. Он, в случае чего, всегда может свалить все на своего помощника.

— Так, что я не стал бы брать у него интервью, — подвел итог доктор. — Про свой бизнес он все равно вам ничего не расскажет.

— Но можно поговорить и на нейтральные темы, — не хотела сдаваться Тереза.

«У каждого есть свои скелеты в шкафу. И что теперь, ни к кому не подходить?» — подумала про себя она, а в слух сказала. — Например, про положение женщин в Турции.

— Наверное, можно, — согласился Штейнер, но по его лицу было видно, что он относится к этой затее скептически.

Дни проходили без особых событий, спокойно, день за днем. И хотя, как считала Тереза, все становилось только хуже, она привыкла к тому, что ее окружало. Раньше она смогла справиться с морской болезнью на «Пасифике», потом переборола душную жару южных морей, а теперь научилась терпеть горячий ветер пустыни и не замечать взглядов восточных мужчин.

Так они достигли Суэца, где «Гайрет» задержался на сутки. Воспоминания о гостинице в Адене еще были свежи, и Тереза не стал съезжать с корабля на берег даже ради возможной ванны в городском отеле. Но сам город она мельком посмотрела. Для этого Марко Штрейнер нанял извозчика, который целый час возил их по пыльным улицам города. Ну, что сказать? Если вы видели один восточный город, то вы видели их все. Так и записала Тереза в своем дневнике. Основной ценность Суэца было то, что от него начинался канал, который совсем недавно соединил Средиземное море с Красным, а Европу с Востоком. Этот город, казалось, и сам понимал свою вторичность, а потому и не пробовал соревноваться в привлекательности с каналом. А может быть, все дело в восточных привычках. Словно та же самая ткань, закрывающая лицо восточных женщин, была наброшена и на сам город Суэц. На виду — ничего, все — внутри, но это «внутри» скрыто от посторонних взглядов.

Наконец, «Гайрет» двинулся по каналу. Медленно, без парусов, дымя своей единственной трубой. Прохождение по каналу заставило Терезу забыть на какое-то время про свою задумку с интервью. Песчаные барханы вокруг, редкие местные жители на верблюдах, провожающие взглядом корабли. Живой ум Терезы сразу же представил, что канал окружает не просто пустыня, а совершенно другой мир. Так она и написала в своих путевых заметках.

«Выкупленная, ценой многочисленных жертвоприношений, где золотом, а чаще человеческими жизнями, узкая полоска воды позволяет кораблям без помех двигаться по этому чужому миру, не опасаясь местных демонов. Представляясь одинокими путниками, демоны беспомощно взирают на проходящие корабли, но не в силах повредить ни самим кораблям, ни людям на них. Что заставляет людей подвергать себя опасности и идти через чужой мир? Как ни странно, имя этому подвигу — жажда наживы! Сократить путь — значит повысить цену своего товара. Как обидно, что победа над демонами и их мирами потребовалась только для того, чтобы набить чей-то карман.»

Кроме того, Тереза вдруг ощутила значимость своего путешествия. Не для кого-то, а именно для себя. Может быть, потому что она поняла, что вряд ли когда-нибудь побывает здесь вновь, а все увиденное будет, через какое-то время, казаться ей сном. Она стала жадно вглядываться во все, что неспешно проплывало за бортом. Пыльные селения, крохотные города, неулыбчивые местные жители в длинных белых одеждах, берега соленых озер, вновь наполненных рукой человека — все занимало ее, и все тут же переносилось на бумагу, так она хотела поделиться своим «сном» и с другими, а еще тем самым сказать: «Да, я здесь была. Я все это видела. Мне все это не приснилось».

Каждый вечер, утомленная увиденным и работой над репортажами, она засыпала, как убитая, но в последний момент, перед тем, как ее веки смыкались до самого утра, к ней протягивалась веточка из недавнего прошлого.

— Энтони, — шептала она, но сон уже накрывал ее с головой, избавляя от душевных страданий.

Сцена 19

Толстого турка звали Сулейман. Разные люди, в зависимости от той социальной ступеньки, на которой они находились, могли добавлять «достопочтенный», «многоуважаемый», «мудрейший». Его любимая жена, маленькая Генюль шептала ему на ухо в ночи любви «солнцеликий», а его благодетель, первый визирь султана Османской империи, достопочтенный, да продлятся бесконечно его сладостные годы, Хамир-паша говорил ему «ты», «Сулик» или «толстозадый осел». Но слова такого большого человека, каким был Хамир-паша, ничуть не обижали толстого турка. Как может обидеть солнце, которое взошло над тобой и согревает твое тело даже сильнее, чем жаркая Генюль.

Мысли о своей младшей жене на секунду отогнали мигрень, которая уже несколько дней плавания по Красному морю мучала Сулеймана. Но мысли пришли и ушли, а головная боль осталась.

— Эркан, — простонал он. — Сделай что-нибудь.

Стонал Сулейман все же больше для вида. Его стон должен был показать, как беспечно ведет себя его помощник, в то время как его хозяин мучится.

— Если хотите, высоколобый и превосходный, Сулейман-эфенди, — склонился слуга в поклоне, — Я могу почитать вам новый французский роман. В нем много описаний встреч мужчин с молодыми женщинами.

— О-о-о! — снова простонал Сулейман. — Твоя трескотня делает головную боль еще сильнее. Принеси мне настойки.

В Бомбее «Гайрет» взял хороший груз опия, а также маковой соломки. Трогать опий Сулейман боялся, так как видел, что делает с человеком пристрастие к этому порошку. Кроме того, это был не его груз. Сулейману надо было только сопроводить его и доставить в нужное место в полной сохранности. Другое дело — маковая соломка. Эркан заливал ее кипятком, процеживал и приносил напиток в хрустальном бокале своему господину. Целительная жидкость изгоняла головную боль, а на душе становилось легко и спокойно. При этом, как казалось Сулейману, его разум ничуть не затуманивался.