Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович. Страница 87

Для понятности начать придется издалека. С Федором Юрьевичем Гриневым я познакомился в тысяча девятьсот сорок четвертом году в госпитале: оба мы излечивались после ранений. Ранение Федора Юрьевича было таково, что... сохраняя все мужские качества, в том числе и интимного свойства, он тем не менее не мог иметь детей. Признаюсь, он отнесся к этому без легкомыслия, свойственного многим молодым людям, и более того: искренне горевал. Будущая наша Победа уже витала в воздухе, и хотя мы, молодые офицеры, понимали, что впереди еще множество испытаний, тем не менее, сознательно или бессознательно планировали свою будущую мирную жизнь: таково уж свойство молодости.

Довольно долго Федор Юрьевич вел замкнутый образ жизни; для себя он положил, что всю жизнь проведет холостяком; порой на его пути встречались женщины, готовые разделить с ним его жизнь, но он считал себя не вправе лишать их полноценного семейного счастья и тактично с ними расставался. Всю свою энергию и даже страсть он направил в обучение и работу. За эти годы я сдружился с ним уже крепко.

А в тысяча девятьсот семьдесят первом году, в августе, Федор Юрьевич познакомился с вашей мамой, Марией Федоровной. Вашему батюшке было тогда сорок пять лет, матушке — двадцать семь, и... у нее был прелестный ребенок. Вы, Олег.

Маша после окончания Института иностранных языков работала переводчиком-референтом. Вас она родила в семидесятом; мужа у нее не было. Маша Елагина работала на Смоленской площади, и рождение ребенка без мужа считалось в те поры при такой работе морально недопустимым и даже идейно близоруким проступком (извините, Олег, за столь гнусные, пошлые, ничего, по существу, не означающие и не выражающие слова, но то были времена, может быть, не столь жестокие к людям, как теперешние, но исполненные лицемерия и ханжества). С работы Елагина была уволена; ухаживала за вами, находила кое-какие побочные заработки, но жила в бедности, почти в нищете; ее батюшка, ваш дед Федор Семенович Елагин, фронтовик, скончался, ее старший брат, ваш дядя Константин Федорович, был летчиком-испытателем и погиб в шестьдесят девятом, а ваша бабушка была женщиной простой, доброй, всячески пыталась помочь дочери, но ее заработки были совсем ничтожны. Я же находился в дальней служебной командировке и никак и ничем помочь вашей маме не мог.

Ваши батюшка и матушка встретились случаем. И случай этот оказался счастливым. Признаться, среди моих знакомых я не встречал более гармоничной пары. Да вы знаете это лучше меня. Федор Юрьевич и Мария Федоровна полюбили друг друга; Федя усыновил вас и был абсолютно и совершенно счастлив таким сыном, как вы. Так случается в жизни: к людям достойным и благородным счастье порой приходит запоздало, но бывает оно наполненным и светлым, ввиду перенесенных ранее невзгод, напрасных надежд, череды предательств... Извините великодушно старика, я, кажется, не о том.

Федор Юрьевич всячески оберегал тайну вашего рождения, делал вид и вскоре сумел убедить всех, что он и был истинным отцом ребенка, рожденного вне брака, и только обстоятельства разного свойства помешали ему соединиться с матерью его сына законными узами. Этому поверили все. Мария Федоровна вскоре получила интересную работу; Федор Юрьевич продолжал продвижение по службе. Я же служил по другому ведомству.

В конце восьмидесятых наши дороги — мои и Гриневых — разошлись далеко.

Девяностые были для Федора Юрьевича, как в определенной степени и для всех нас, крушением идеалов юности; я и мои товарищи сумели найти применение своим силам и умениям, кои мы и теперь продолжаем употреблять на процветание Отечества, хотя в условиях глобальной экономической и политической диктатуры в мире, в условиях нравственного падения большой части нашего общества делать это весьма сложно. Федор Юрьевич Гринев не захотел участвовать в наших проектах; он полагал, что любые благородные идеи и проекты теперь уже невозможны, ибо будут неминуемо похоронены алчностью и своекорыстием людей, каких теперь в обществе большинство. Свои незаурядные способности в финансовых вопросах он использовал лишь как консультант, чтобы обеспечить себе самому и своим близким достойное существование.

К сожалению, мы мало виделись с ним в последние годы. И это тем более печально, что я совершенно не знал ничего о вашей судьбе. Когда вы, Олег, начали свою игру, мы ее, признаться, сначала просто не заметили. Но действовали вы столь решительно, отважно и даже несколько бесшабашно, что я... я — вспомнил нашу встречу в метро. И разговор с вашими родителями — примерно за год до их кончины. Ну да вы, я полагаю, догадались уже, кто ваш отец. Если вас не убедили мои слова, то убедило фото".

Глава 108

Олег отложил письмо в сторону, прикрыл глаза, помассировал веки. Снова посмотрел на фотографию. На него, Гринева, смотрел он сам — волевой подбородок, открытый взгляд, усмешка... Безукоризненный смокинг и — тонкие, в ниточку, усы, какие носили щеголи в тридцатых годах. Но — не в России. Олег снова перевернул фотографию и снова перечел подпись: «Daddy Jones, 1933, New-York». Гринев вернулся к письму:

"Пожалуй, вы уже догадались, что вашим природным отцом является сэр Роджер Эванс Джонс. Чтобы не вызывать в вас внутреннего протеста, оговорюсь сразу: сэр Джонс ничего не знал о вашем существовании до вчерашнего дня.

Так уж случилось, что в Советский Союз он впервые приехал с ознакомительной поездкой в 1970 году. В виде исключения ему разрешили посетить многие города СССР в самых разных частях страны. Это была редкая привилегия: возможно, вам неведомо, что в Советском Союзе большинство городов — даже крупных промышленных и культурных центров — были городами закрытыми для иностранцев. Исключение составляли наши столицы, некоторые города-музеи и порты, но и то — не все. Но сэр Роджер Джонс был в те времена человеком весьма и весьма влиятельным и в мировой экономике, и в мировой политике; было принято решение предоставить ему такую возможность. К тому же было известно, что изучение сэром Роджером культуры и народа той или иной страны выливается в весьма выгодные для этой страны деловые проекты: пример Японии и Южной Кореи уже тогда был впечатляющ.

Мария Федоровна Елагина была в то время не только блестящим переводчиком-референтом Министерства иностранных дел, но и женщиной обаятельной, незаурядной, исключительного образования и высоких душевных качеств. На службе ей было предложено сопровождать сэра Роджера Джонса в его поездке по стране.

Сэру Джонсу были созданы и иные послабления. Его сопровождали в поездке двое его личных телохранителей, а вовсе не представители спецслужб СССР. Может создаться впечатление, что КГБ жестко контролировал поездку, но это не так: если КГБ и принимал участие в контроле, то только в визуальном: Роджер Джонс согласовывал вопрос в Промышленном и Финансовом отделах ЦК КПСС; Юрий Владимирович Андропов, принявший Комитет под свое руководство только в 1967 году, не посмел бы в семидесятом поставить под контроль человека, в коем заинтересован аппарат ЦК. Поездка сэра Джонса по стране происходила достаточно свободно.

Мне довелось познакомиться с Роджером Джонсом три года спустя, когда он снова посетил Москву, на этот раз с серьезными предложениями и проектами.

Признаюсь, что этот незаурядный человек поразил всех нас своей исключительной эрудицией, жизнелюбием, блестящим интеллектом, невероятной работоспособностью и исключительной, не поддающейся никакому объяснению интуицией во всем, что касалось финансов и финансовых проектов. Прибавьте к этому обаяние, обходительность, авантюризм, респектабельность, любовь к литературе и изобразительному искусству и огромные знания в этих областях и притом внешнюю подтянутость и элегантность — и вам станет понятно, почему Мария Федоровна в его первый приезд увлеклась таким человеком, несмотря на существенную разницу в летах. Да и его увлечение ею не было мимолетным: в свой второй приезд он пытался наводить о ней справки, но тщетно: Мария Федоровна поменяла и фамилию, и место жительства. К тому же тогда ее и вашего батюшку связывало сильное взаимное чувство; Федор Юрьевич по долгу службы — он служил тогда в одном из отделов Внешторгбанка, — общался с сэром Джонсом, но, по взаимной договоренности между вашими родителями, ничего ему не сообщил ни о вас, ни о Марии Федоровне. Еще раз повторюсь: все это я пересказываю вам не из старческой любови к сплетням о «лучших временах», когда все мы были молоды и полны сил, а исключительно для того, чтобы наиболее точно и достойно выполнить возложенное на меня вашими покойными родителями, Федором Юрьевичем и Марией Федоровной, поручение.