Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович. Страница 71
— Там без меня… хватает.
— Вот-вот. Егоров, почему ты такой увалень по жизни — Увалень?
— А то…
— А тебя окрутил — на раз!
— На два! Глупый, это я тебя окрутила, понял? Я! Когда ты ко мне в самоволку из училища бегал, девки наши просто от одного твоего взгляда чуть не кипятком писали! Ну как я могла не заарканить такого ловеласа? К тому же о тебе легенды ходили!
— Легенды?
— Не прикидывайся тут паинькой и не делай круглые глаза! Тоже ягненок… Ты знаешь, как тебя вахтерши в общаге институтской прозвали?! Тигра Полосатый!
— И почему?
— А ты же все время в тельняшке шастал, забыл? Тетки те так и судачили: вчерась опять приходил Тигра Полосатый девок портить! Глаза он округляет!.. Ты же, кроме нашей обшаги, полмикрорайона девок перепортил! И нет чтобы каких-нибудь давалок, а то самых что ни на есть краль! Маменькиных дочек! Просто гигант какой-то!
Немудрено, что скромная и целомудренная девушка Наташа положила на тебя глаз…
— Как на мишень?
— Угу. В хорошем смысле этого слова. Я тебя припасла.
— Чего?
— Или выпасла. Ты же в тир зачастил, а на меня — ноль эмоций. Обидно, понимаешь ли! Девушка из кожи вон лезет, девяносто восемь из ста просто играючи, с руки, выбивает…
— Так уж и играючи…
— А ты думал… А этот легендарный Дон-Жуан стоит, как финиковый пальм посреди поля… Нет, правда, Егоров, колись, почему на девушку внимания не обращал? Я и штанишки себе в полный обтяг пошила, и на голове революцию цвета устроила, а он… Думаешь, не обидно было? Не может такого быть, чтобы ты меня не замечал!
— А я замечал, еще как замечал, у меня даже дыхание перехватывало…
— Ага… И молчал, как пень. Если хочешь знать, я ревела тогда по полночи в подушку, понял?! Мучил бедную девочку, супостат!
— Даже не знал, как с тобой поговорить… Все-таки школьница была, как-то неловко…
— Во-во. С этими, из общаги, ловко было? С ними ты находил общий язык! — Женщина усмехнулась. — Опять же в хорошем смысле этого слова. А все-таки я тебя поймала, ага?!
— Ага, — мягко улыбаясь, кивнул мужчина. — Но ногу-то ты подвернула по-настоящему.
— Чего не сделаешь ради любви! Погорячилась. Зато как ты меня на руки взял и до самой машины «Скорой помощи» через двор пронес — я будто на крыльях летела. И — никакой боли, сразу прошло все. А в «скорую» тебя не пустили, помнишь?..
— Да.
— И ты поймал какую-то машину и сопровождал меня эскортом до самою травмпункта.
Чувствовал свою вину, мучитель?
— Я много чего чувствовал.
— То-то. А помнишь, как мы в первый раз, вечером, в раздевалке…
— Как-то случайно все получилось…
— Угу. Случайно. Не знаю, Егоров, какими такими делами ты занимаешься в своей грозной конторе, а только… Случайно…
— Ты же сама после свадьбы говорила…
— Мало ли что болтает девочка — до свадьбы ли, после… Важно, что она чувствует! Как говорят французы, всякий экспромт хорош тогда, когда хорошо подготовлен!
— Так ты все подстроила?
— Еще бы! — Наташа счастливо улыбнулась. — А то — дождалась бы я от тебя любви и ласки, как же! А помнишь…
— Да… — прошептал он, закрыл ей рот поцелуем, и она прильнула к нему гибко и нежно, чувствуя, как все ее тело словно растворяется, откликаясь на его ласку…
Глава 37
19 августа 1991 года, 4 часа 23 минуты
Автомобиль стоял в подлеске с выключенными габа-ритками. Весь разговор двоих записывался на сложной аппаратуре, размещенной в фургончике. Мощная, выведенная наружу антенна-тарелочка передавала закодированный, защищенный ультрасовременной системой сигнал на спутник, оттуда на антенну-приемник, расположенную на специальной вышке рядом с особняком в Подмосковье, спрятанным в вековом сосновом бору и окруженным четырехметровым сплошным забором.
В одном из кабинетов особняка за столом расположился тяжелый, обрюзгший мужчина.
Остатки волос были зачесаны пробором на куполообразную лысину; набрякшие под глазами мешки и тяжкие брыли делали его похожим на старого, списанного бульдога-переростка; сходство дополнялось брюзгливо выпяченной вперед нижней губой и маленькими, глубоко посаженными глазами. Но взгляд их был зорок и скор.
И вообще, любой, кто мог бы усомниться в мгновенной решительности этого человека, сокрушавшего своих врагов со стремительностью стенобойного тарана, допустил бы главную ошибку в своей жизни. Смертельную.
Массивные плечи обтянуты толстым твидом, живот подпирает крышку стола, движения вялы и неторопливы. Мужчина не торопясь налил в высокий стакан минеральной воды до краев, выпил, шумно выдохнул, словно кит… Никиту Григорьевича Мазина так и называли за глаза: Кит. С жестким, акульим норовом. Этот, кажущийся неповоротливым и вялым, как дохлая рыба, и безучастным, как монумент, хищник жрал все и вся, что только попадало под взгляд неспешных и темных, будто зрачки пистолетных стволов, глаз.
Он включил приемник, покрутил ручку настройки. В комнате громко и гулко зазвучали слова диктора:
«В связи с невозможностью по состоянию здоровья ио полнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР… в целях преодоления глубокого всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза… и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядки ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок до шести месяцев с четырех часов московского времени девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года…»
Мазин приглушил звук, криво усмехнулся, пробормотал:
— Страшилка какая-то… И прилагательных перебор, вы не находите, Краснов? — Мазин поднял взгляд на стоявшего перед ним человека. Еще раз шумно выдохнул, закурил ароматную, сделанную по спецзаказу папиросу, заботливо уложенную в картонную коробочку «Три богатыря». Выдохнул:
— Это их игры. А мы вернемся к нашим баранам. Слушаю вас.
— Мы их разыскали, Никита Григорьевич.
— Ну и?..
— Установили аппаратуру.
— Чисто?
— Да.
— Кто устанавливал?
— Местный пастух. Он вхож в дом: снабжает семью Егоровых ежедневно парным молоком. Он пришел в дом днем, когда Егоров с женой и дочерью были на речке.
— Что он там всобачил?
— Самонастраивающиеся сверхчувствительные микрофоны РС-190.
— Пастух… Может, он их просто сложил под стол? Пастухи — народ бесхитростный.
— Он был проинструктирован. Ему было предъявлено нашим сотрудником служебное удостоверение и разъяснена исключительная государственная важность операции: разоблачение вражеского шпиона. Пастух забросил микрофоны на чердак, в мусор.
Дом дощатый, этого при чувствительности РС-190 вполне достаточно для квалифицированного прослушивания и записи.
— Где он сейчас?
— Егоров?
— Нет. Этот мастер выпаса телок.
— Он скончался. Принял слишком большую дозу алкоголя и умер.
— Грамотно.
— О смерти его еще никому не известно.
— Как только хозяйки выгонят своих коровок…
— Буренок поведет подросток-подпасок. У пастуха и раньше случались запои, так что все достоверно. Его смерть обнаружится через день-два, может, раньше, но вряд ли кого удивит: очень естественно.
— Вы уверены, что Егоров ничего не?..
— Да.
— Он прекрасно подготовлен, и у него исключительное чутье.
— Нам это известно.
— Ну да, ну да… Что же тогда вы не могли найти его почти неделю?
— Он выбрал «случайный вариант». Это всегда невозможно просчитать. Пришлось провести весьма кропотливую работу: по всем вокзалам Москвы были…
— Можете не продолжать. Я представляю себе… — насмешливо прервал его Мазин. — Меня больше интересует другое: там не крутились эти ребята?.. С Ходынки?