Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий. Страница 14

— Это замечательно, — закончил Альтшуллер. — Здесь, в Ялте?

— Поблизости. В Кучук-Кое. У Антона Павловича там усадебка, три десятины земли, он её отдает под санаторию. И я по соседству три десятины прикупил. Тоже под санаторию. Места хватит. Сады разведем, парки. Учителей пригласим — дети будут лечиться долго, сколько нужно, им без учебы никак. В общем, постараемся создать образцовую санаторию. Глядишь, и другие толстосумы подтянутся. Опять же, поддержка такой газеты, как «Новое время» сама по себе дорогого стоит. Так что, Исаак Наумович, завтра приходите. Дети — это особая ответственность. Будем стараться.

Авторское отступление

Алексея Пешкова, более известного по литературному псевдониму Максим Горький, нередко представляют этаким пролетарием, который босиком бродил по России, сочувствуя униженным и угнетенным.

Но период босячества был лишь кратким эпизодом. То ли дедовские гены сказались, то ли ещё что, но Пешков оказался дальновидным и удачливым дельцом. Придя в издательство «Знание», специализирующееся на литературе научно-популярного направления, он в корне изменил издательскую политику, переключившись на беллетристику, и сделал это таким образом, что прибыли «Знания» возросли многократно. Это позволило многократно же увеличить авторские гонорары, что привлекало лучших писателей к сотрудничеству, что в свою очередь, поднимало престиж «Знания» и т. д. На фоне гонораров «Знания» чеховские гонорары выглядели жалко.

В реальной истории Пешков тоже предлагал А.П.Чехову избавить того от кабального договора, но Чехов отказался. Ему, умирающему, не хотелось лишних хлопот. А деньги, что деньги… Деньги у Чехова были, да толку-то, если, имея десятки тысяч, он не мог купить себе запросто шубу.

Да-с, деньги у Чехова были, и он распоряжался ими весьма толково. Так, он построил дом. Обошёлся — вместе с землею — дом в двадцать пять тысяч, но уже в 1905 году его рыночная цена удвоилась: начался бум недвижимости.

Кроме того, Чехов прикупил себе дачу в Гурзуфе и дачу в Кучук-Куе. Последней он почти не пользовался, и потому она простаивала. Дом был неавантажный, но с участком в три десятины с плодовыми деревьями. До моря — пятнадцать минут чеховским шагом. Кстати, десятина — это вовсе не десять соток. Десятина — это сто десять соток, такая вот загогулина. Вполне подходящий для санатория участок — триста тридцать соток (и Магель прикупил столько же, так что есть где развернуться)

И, наконец, Алексей Суворин. Прозаик, драматург, публицист — и владелец «Нового времени», крупной, авторитетной и прибыльной газеты проправительственного направления. Был конфидентом Чехова. Всячески отговаривал Антона Павловича от сделки с Марксом, считая её невыгодной для Чехова. Жертвовал тысячи на чеховские затеи со школами. Мог он пожертвовать сто тысяч на санаторий (по тогдашней грамматике — женского рода, санаторию)?

Возможности (деньги) у него имелись. Жадным он не был. Внучек любил. И детей в целом тоже. Думаю — мог.

Глава 8

8

14 мая 1904 года, пятница

Акватория Черного моря

С моря Ялта выглядит особенно красиво. Так бы и смотрел без конца. Но «Бьюти» резво шла на юг, к турецким берегам, ветер наполнял паруса, солнце светило ярко, море возвращало свет в небеса, в общем, «а ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер».

Предаваясь солнечной эйфории, я сидел в удобном кресле, держа в руке бокал вина, в другой — сигару, в третей — свежий «крымский листок», в четвертой…

Нет, рук у меня по-прежнему только две, и держал я только газету. В ней было написано, что знаменитый ялтинский писатель А.П.Чехов совместно с известным издателем, писателем и драматургом А.С.Сувориным и его семейством отправляются в заграничное путешествие на яхте «Бьюти» видного итальянского мецената графа Берголо. Ну, провинция и есть провинция с её стремлением к ярлычкам — «знаменитый», «известный», «видный»…

Зато обо мне — ни слова. Как будто и нет никакого барона Магеля. Чему я рад, мало того — я сам и устроил так, чтобы не попасть в новости. Пусть обыватели и охранители думают, что поездку затеял Суворин. Нанял яхту, да и отправился с шиком. Ему можно, он миллионщик.

Девочка Надя сидит неподалеку, бонна Мария Карлова выговаривает ей, что девочкам её лет бегать и прыгать невместно. Но через пару минут она вновь будет бегать и прыгать. И правильно делает. Годы болезни ушли, нужно бегать и прыгать! Развивать крупную моторику, говоря занудно.

Впрочем, я в дело воспитания не вмешиваюсь. Я вообще не вмешиваюсь. Сижу, дышу воздухом и читаю газету. А Чехов с Сувориным рассуждают о войне с японцами. Слышу то о Порт-Артуре, то о генерале Куропаткине, а то и, прости Господи, о Цзинчжоуском перешейке. Как и язык не вывихнут — Цзинчжоуский перешеек! А ничего, привыкли, и произносят пребойко.

И всё пытаются втянуть меня в свой разговор.

— Петр Александрович, вы единственный военный среди нас, штафирок. Что вы скажете о войне? — спросил Чехов.

— Война есть война, — ответил я.

— А все-таки? Что вы скажете о войне сегодняшней?

— Там, далеко, есть такая игра, вроде шашек. Японцы зовут её и-го. Некоторые полжизни проводят, играючи. Долго игра тянется, часами. Но мастер только глянет — и поймет, чем дело кончится.

Я ни разу не мастер, но…

— Но?

— Вы, Антон Павлович, сами видели — и Сахалин, и Владивосток. Много ли там порядка? А без порядка, одним героизмом, войны не выиграть.

— Но в стране небывалое воодушевление! — сказал Суворин. Сказал без огня, а только чтобы видно было — он патриот. Видно мне, темной лошадке. Кто знает, с кем я знаюсь, перед кем отчитываюсь.

Если бы он только мог вообразить — перед кем!

— Воодушевлением пушку не зарядишь, Алексей Сергеевич. Но уверен: Владивосток останется русским! — закончил я, и больше на провокации не поддавался.

Легко быть угадчиком, прочитав книгу до конца. Но вдруг что и изменится? Хотя с чего бы вдруг?

Имей я доступ к уху Николая Александровича — это ничего бы не изменило. Будь я самим Николаем Александровичем, попытался бы поскорее заключить мир.

Но кто бы мне дал? Абаза, Безобразов, Витте — и далее по алфавиту?

Я лучше газету почитаю.

Яхта шла хорошо. Волнение слабое. И я дал специальных порошков и девочке, и бонне — чтобы не было морской болезни. И потому завтракали все с аппетитом. Итальянская кухня!

Яхта «Бьюти» — что-то вроде жюль-верновского «Дункана». Водоизмещение двести тонн, даже больше. Есть паровая машина, два винта и двадцать тонн угля в бункере, но это на крайний случай. Паруса, паруса и паруса! Нет, не очень быстрая, не клипер. Бриг оне. Двухмачтовый бриг. Класса «Люкс». Берёт не скоростью, а комфортом.

И нет, не Суворин нанял красавицу. Её никто не нанимал. Граф предоставил её мне. По просьбе своего короля, Виктора Эммануила Третьего. Чтобы я, а будет желания — с друзьями, товарищами и просто знакомыми, — добрался на ней до Неаполя-города.

Встретиться с королевским величеством.

И вот мы двигаемся со скоростью одиннадцать узлов по направлению к Босфору. Для начала. Потом Дарданеллы, Эгейское море со множеством островов, Мессинский пролив, и, наконец, Неаполь.

— Ой, дельфины! Дельфины! — закричала девочка, и все тут же стали смотреть на дельфинов.

По совету Альтшуллера Чехов решил провести лето и осень в Италии. То ж и Суворин — ради внучки. Нет, повторного заражения и рецидива болезни мы не опасались. Опасались, что Чехова заест текучка. Сотни болтунов, просителей, просто докучливых визитеров. В Италии их всё же поменьше. Но Чехову, конечно, сказали, что сие потребно ради консолидации здоровья. И умно, и загадочно.

И он поверил. Если тебе дали второй шанс, глупо повторять ошибки прошлого. Быстро собрался — и вот он на борту. А с ним решил отправиться и Суворин. Девочке Италия не помешает. Как награда за годы заточения в комнатах, а последний год — в кровати. Солнце, фрукты, музыка, веселье — так у нас представляют Италию. Да ведь и правда: и солнца, и фруктов, и музыки в Италии довольно. Даже бедняки могут петь песни в лучах итальянского солнца. А уж с деньгами-то как поётся! И Чехов, и Суворин тут же согласились — да, Италия — это то, что нужно. Компанию мне они составили не из желания сэкономить сотню-другую франков, и, думаю, не из личной приязни, и даже не из страсти к морским путешествиям. Подозреваю, они просто боятся, что проснутся — а болезнь вернулась. А со мной они чувствуют себя в безопасности.