Звездные самураи - Като Кен. Страница 24

Хайден Стрейкер тяжело дышал. Грудь уже не болела, просто тупо ныла, но в тех местах на ребрах, где Розей-сан, деревенский староста, применил к нему древние способы лечения, еще виднелись синяки. Розей-сан выдавил из его легких отравленный воздух и долго мял грудь, чтобы снова забилось сердце. Теперь любое, даже самое незначительное усилие доставляло Хайдену мучения. Он наклонился над большой тыквой, зачерпнул ковшиком холодную воду и вылил ее себе на голову. Потом ковшик с плеском отправился обратно в тыкву.

Прокукарекал петух, и Хайден Стрейкер заметил, что толпа крестьян медленно тает. Машинально он взглянул на дом, где поселился самурай, и увидел, что на пороге стоит сам Хидеки Синго с двумя небрежно засунутыми за пояс мечами. Тот все видел и теперь двигался к ним. На лице не было улыбки, он глубоко вдыхал утренний воздух, получая, должно быть, извращенное удовольствие от того, что старался казаться расслабленным и пребывающем в согласии с окружающим миром. Хотя на самом деле все его мышцы были до предела напряжены в предвкушении насилия. Он шел прямо на монаха.

Однако сколько страха вызвало его появление! — думал Хайден Стрейкер, наблюдая за приближающимся самураем. Возможно, сокрытая во мне амигдала и вправду пси-проклятая штука!

При этой мысли в душе Хайдена тоже зародился суеверный ужас — точно трясина, скрывающаяся под самой поверхностью сознания, преисподняя страхов, едва подернутая ряской разума и, как ему казалось, отделенная от здравых мыслей лишь тончайшей мембраной.

Курихара — «Деревня каштановой рощи».

В воздухе разлилось предчувствие ужаса, и Хайден с необычайной остротой вдруг ощутил позорный гнет, которому подвергались со стороны высшего общества многочисленные низшие слои населения Ямато. Запреты на технологию, образование и путешествия, закрытость информации об остальном мире, навязывание отсталых способов ведения хозяйства, минимальные средства к существованию, требования беспрекословного подчинения, подкрепленные страхом смерти. Любой американец тут же спросил бы: разве какое-нибудь правительство имеет право обходиться со своим народом подобным образом? Без привычной фундаментальной веры в пси люди неизбежно скатывались к невежеству. А, при отсутствии представлений о порядке, законности и логике происходящих во Вселенной событий, что может остаться, кроме непостижимого хаоса, непредсказуемого и пугающего мира, в котором ничто не имеет смысла?

В таком обществе лишь самураям да выдающимся пси-талантам, которые монахи различных пси-сект отыскивали среди крестьян, был позволен доступ к истинам пси и пси-обучению. Все остальные продолжали жить, как в доисторические времена.

В Американо о пси знали все. Именно мощь американского духа сумела слить воедино две полувселенной: чугунный мир западной науки и мечтательно-философский мир Востока. Еще двести лет назад просвещенный американский Сектор отрекся от веры в чистый детерминизм. Только в Американо согласились уверовать в то, что Вселенная обладает формой и одновременно представляет собой пустоту. Американцы смогли снести барьеры и сто лет назад окончательно освободились от ига интеллектуального страха, освободив и просветив каждого и каждому дав возможность понять истинную природу бытия. Хайден инстинктивно встряхнул головой. Ведь сейчас-то он здесь, все в той же темной яме. Как ему, человеку, воспитанному в американском духе, отстоять с таким трудом давшиеся победы разума? Разве под силу ему одолеть бездну невежества, царящего в Ямато?

Выпрямившись, Стрейкер принялся мрачно разглядывать деревню. Как это чудовищно и несправедливо, думал он, с радостью ухватившись за неоспоримую правоту этой мысли, что крушение нашего шаттла оказалось бременем для этих людей. Неожиданное появление любого, даже самого незначительного самурая, и то наверняка вызовет панику и смятение, а уж отпрыск клана Хидеки — то есть их сеньор — человек, которому принадлежат и они сами, и все, что их окружает, кроме разве что рек да небес, власть над которыми является прерогативой богов, человек, который разоряет, а порой и убивает их налогами… о Боже, это очень-очень дурное пси.

Похоже, только в душе монаха нет страха перед Хидеки Синго, и то лишь потому, что он член секты. Это совершенно ясно, стоит лишь на него посмотреть. Конечно, его дерзость…

О Господи! Нет!..

Хайден Стрейкер вдруг увидел, как в первых лучах восходящего солнца блеснул клинок Хидеки Синго. Странно, но казалось, будто стальное лезвие зависло в утреннем небе, сгибаясь, разгибаясь, расщепляя серпик луны; будто на мгновение Кинсей сам стал украшающим эфес бриллиантом. Затем дайто достиг высшей точки и замер над головой монаха; Хайден почувствовал, что не может ни вскрикнуть, ни вскочить, ни сделать что-нибудь; он мог только наблюдать, как наголо обритая голова слетает с плеч и катится в пыли, как обезглавленное тело делает неверный шаг вперед и валится на землю, заливая оранжевое одеяние потоками алой крови.

Хайден Стрейкер видел, как Хидеки Синго снова поднял дайто, внимательно оглядел его, испробовал пальцем то место на лезвии, что начисто перерубило шейные хрящи монаха.

Самурай вытер клинок, аккуратно вложил меч в ножны и, сделав двадцать шагов, оказался около Хайдена Стрейкера.

— Ну вот, — прищурился он. — Вот и стало на свете одним дерзким животным меньше. А, гайдзин-сан?

Хайден Стрейкер онемел. Его взгляд был прикован к лицу самурая, он пытался найти малейшие следы общепринятого гуманизма; в голове билась мысль, что, возможно, это просто дурацкая случайность, акт самозащиты или, во всяком случае, поступок, который можно оправдать. Как угодно, но оправдать. Ведь не может один человек убить другого просто так, без всякой причины. Слишком ужасна мысль о том, что голову монаху отрубили ради развлечения, исключительно потому, что Хидеки Синго был чудовищем, в котором нет ничего человеческого. А это означало…

Глаза, в которые уставился Хайден Стрейкер, вовсе не казались акульими глазами убийцы-безумца. Глаза были блестящими, живыми, а взгляд вполне человеческим, довольным, и в этом взгляде Хайден Стрейкер прочитал вызов, которого так боялся.

Он выдавил из себя каркающий звук, прошептал напряженно, с отвращением:

— За что?

— За то, что он не повиновался мне. Еще вчера я сказал ему, чтобы он держался подальше. От меня, от моей жены и от вас, гайдзин-сан. В особенности от вас.

Хайден Стрейкер непонимающе покачал головой.

— Но нельзя же убивать из-за этого! Ведь это просто безобидный старик.

— Он ослушался меня.

— Но вы убили его! Просто взяли и убили! Хладнокровный убийца!

Хидеки Синго перестал улыбаться.

— Не вам судить, кто я такой, гайдзин-сан. Это мой хан, а не ваш. Мой, по всем законам Ямато. Эта система и этот мир принадлежат клану Хидеки, а южная часть континента принадлежит мне лично. И все на ней — мое. Все и вся. Населяющие ее люди живут здесь только с моего соизволения. Это относится как к тем кто здесь родился, так и к тем, кто явился сюда со стороны. Советую вам как следует запомнить, гайдзин-сан.

— Я — американец!

— А… да. — Синго улыбнулся. — Что касается американского анклава в Каноя-Сити, то, как только каньцы захватят его, мы заключим с ними другой договор. И что тогда станет с вами? Очень жаль, гайдзин-сан, но тогда вы превратитесь в нежелательное лицо без гражданства. Человеком, угодившим в западню из-за превратностей войны. Беженцем, не имеющим вообще никакого статуса.

Сказав это, он улыбнулся и пошел прочь.

Хайден Стрейкер попытался взять себя в руки, унять охватившую его дрожь, отвести взгляд от страшной, безмолвно взирающей на него головы монаха. Он беспомощно взглянул на старый, покореженный корпус нексус-корабля, превращенный местными жителями в храм, и почувствовал, как все его существо охватывает ужас. На него опять навалилась усталость, но он упрямо не двигался с места, пытаясь сдержать рвоту и не потерять лицо. Однако приступ тошноты вдруг нахлынул с такой силой, что Хайден понял: удержаться он не сможет.