Люди огня - Волховский Олег. Страница 19

— Да.

— Покажешь, когда будем во Франции. Спасибо, что выручил этого растяпу.

Я надулся.

— Ладно, Пьетрос. Что было дальше?

— Мы поехали в Вену, как вы приказали. А там мне стало плохо во время мессы в соборе Святого Штефана. Но это, наверное, не важно?

— Все важно. В какой момент тебе стало плохо?

— Во время евхаристического канона, когда священник поднял Святые Дары над алтарем, преклонил колено и произнес: «Accipite…»

— Не надо! Я понял. Я уже запретил евхаристию во всех подвластных мне странах. Вы должны были творить ее в воспоминание мое. Но я здесь, с вами. И теперь это похороны живого! Еще бы вам не становилось плохо от такого действа! — он вздохнул. — Ладно, продолжай.

И я поведал ему о знакомстве с Якобом, вечеринке в Мёдлинге и аресте.

— Ну, дальше вы знаете, — заключил я.

Господь кивнул.

— Господи, — робко поинтересовался я. — Вы хотели объяснить нам насчет татуировок.

— Ах да! Пьетрос, дай мне руку. Правую.

Я подчинился. Господь ласково взял мою руку и медленно провел по ней ладонью от запястья до кончиков пальцев. Когда он убрал руку, я увидел на тыльной стороне своей ладони все тот же трехлучевой знак, но на этот раз черный и похожий на татуировку.

— Что это? — испуганно спросил я.

— Я уже объяснял. Это Знак Спасения. Я отмечаю им тех, кто достоин Нового Мира и Новой Земли, тех, кого я беру с собой в свое царство. Помнишь Апокалипсис? Да нет, не помнишь, конечно. «И видел я Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго» [14] Это та самая печать. Радуйся, Пьетрос, ибо ты избран! Радуйся и ты, Марк!

Я посмотрел на руки Марка. У него был тот же символ. Мне стало легко и радостно, и я благоговейно взглянул на Господа. Он улыбнулся, а потом вдруг стал серьезен.

— Но не обольщайтесь, друзья мои. Знаки могут и исчезнуть. Это значит, что вы погибли. Вы живы, пока есть знаки на ваших руках. Храните их, следите за ними, Они — ваше спасение!

Я зачарованно смотрел на Господа, на его одухотворенное лицо, тонкие черты, сияющие глаза. Почему-то мне хотелось плакать. Говорят, это называется «умиление». Возможно, слезы уже текли по моим щекам. Я склонился и поцеловал ему край одежды. Он погладил меня по голове. Я взглянул на Марка. Кажется, он был в таком же состоянии,

Мы вышли из комнаты и пошли по коридору к себе. Здесь толпилось много народу, и у всех на руках были такие же знаки, Теперь я их видел и улыбался их обладателям, как своим.

Здесь, в Леопольдовском корпусе, Господь написал несколько ультиматумов. Правительствам европейских держав предлагалось добровольно признать власть Эммануила, иначе их постигнет участь Польши, Чехии, Словакии и Австрии — стран, уже подвластных Господу.

«Это вопрос времени, — писал он. — Тот, кому власть принадлежит по праву, праву первому и единственному, не может не стать царем — он царь от века. И я забочусь только о том, чтобы это произошло без крови и страданий. Вашей крови! Ваших страданий! Подумайте об этом и покоритесь!

Австрия. Вена. Эммануил Спаситель».

Филипп смотрел на это полными ужаса глазами и качал головой,

— Господи! — наконец не выдержал он. — Это безумие! Невозможно вести войну на десять фронтов.

Господь откинулся на спинку кресла, отложил бумагу и посмотрел на него.

— Филипп, в какой мы стране?

— В Австрии…

— Вот именно. Я все сказал.

Марк стоял рядом и тоже смотрел на Господа с некоторым недоверием, но не возражал.

Не прошло и недели, как мы выступили с войсками к границе Германии, Мы, то есть Господь, я, Марк и Филипп, ехали в джипе по отличному австрийскому автобану рядом с колонной танков. Вдоль дороги тянулись невысокие горы, поросшие сосновыми лесами, в долинах лежали туманы, белые, как облака. И я подумал, что только в таких таинственных местах могли быть созданы великие элегии и легенды об эльфах и гномах.

Однако мои друзья были настроены далеко не романтично.

— Так не ведут войну! — наконец решился высказаться Марк и с упреком посмотрел на Эммануила.

— Почему? — с невинным видом спросил тот.

— Нас просто разбомбят. Они пошлют авиацию, и за полчаса от нас останется мокрое место. Не было никакой артподготовки. Аэродромы противника не уничтожены! Нужно было ликвидировать хотя бы основные стратегические объекты.

— Он всегда так воюет, — махнул рукой Филипп.

— Ну и что, безуспешно? — поинтересовался Эммануил.

— Это не занюханная Польша! — возразил Филипп.

— Посмотрим. Кстати, Пьетрос, а ты как считаешь? Я неправильно веду войну?

— Я не военный, но по тем отрывочным сведениям, что я еще помню с университетских лет, и по логике вещей — они правы. Лучше сбрасывать десанты на стратегические точки, и только после авиаподготовки. Война с линией фронта требует огромных ресурсов и приводит к слишком большим жертвам. Даже если удастся победить — это будет пиррова победа. По крайней мере, нас так учили, хотя это не было моим любимым предметом.

Господь покачал головой.

— Это не обычная война. И мне нужно всегда быть со своей армией, Только в этом случае мы добьемся успеха.

Послышался гул, и над лесом появились немецкие истребители. Много, очень много. С такими силами можно было уничтожить три армии Эммануила. Филипп побледнел и укоризненно посмотрел на Господа. Марк сжал губы.

Но Эммануил улыбался спокойно и уверенно, и, как ни странно, мне почти не было страшно. Он поднял руку и раскрыл ладонь, словно поддерживая невидимый груз.

Снаряды разорвались веером вокруг нас, словно оттолкнувшись от чего-то в воздухе над нами, слишком далеко, чтобы нанести вред. Только глубокие воронки обезобразили таинственные германские горы.

— Медленнее, медленнее, — приказал Эммануил шоферу и встал в машине, как живая цель. Но вражеские летчики словно ослепли. Снаряды летели куда угодно, но только не в нашем направлении, Было еще несколько налетов, и с тем же результатом. Нет, летчики не ослепли. Зато сошли с ума законы физики, и бомбы летели вовсе не туда, куда им велел закон всемирного тяготения и системы наведения.

Я посмотрел на Эммануила.

— Я властен над собственными законами, Пьетрос, — ответил он.

Мимо проплыло полуразрушенное здание таможни. Только что разрушенное. На шоссе засверкали осколки стекла.

— Туда ей и дорога! — усмехнулся Господь. — В новом мире не будет границ.

Мы повернули. И за поворотом, на холме, увидели вражеские танки, выстроенные для атаки. Раздался залп, который, как обычно, не причинил нам вреда.

— Остановиться и развернуться, — приказал Господь и спрыгнул на асфальт.

Я помню скрежет гусениц танков, грохот рвущихся в небе снарядов и вдохновенное лицо Господа.

— Слушайте! — он сказал это негромко, но я был уверен, что они услышали. Я знал, что голос его разнесся над немецкими холмами без мегафона и радиопередатчика. Я знал это, потому что все замолкло. — Слушайте, ибо я Господь Бог ваш, Господин Вселенной, Ваше глупое сопротивление не принесет вам ничего, кроме страданий, Сдайтесь, чтобы быть спасенными!

Раздался залп. Столь же бессмысленный, как и предыдущие.

Эммануил забрался на башню танка и продолжил как ни в чем не бывало:

— Не все имеют уши! Не все способны услышать слово Господне. Гордыня и жажда власти слишком громко говорят в иных сердцах. Но солдаты! Вы мудрее своих командиров, потому что ваш слух чище и свободнее. Смотрите: вот я, и вы не в силах причинить мне вреда.

Казалось, они поколебались. Ждали минут пятнадцать. Или офицеры убеждали непокорных солдат? И Эммануил ждал, стоя на своей железной трибуне. Легкий ветер трепал его волосы.

Но залп раздался. Я уже был тверд и без страха смотрел на дула пушек. Наш Господь был много сильнее без всякого оружия, стоя неподвижно с руками, сложенными на груди. Только глупое человеческое упрямство не давало немецкой армии сложить оружие. Они же тоже все видели!