Люди огня - Волховский Олег. Страница 39

Я залез, но до люка оставалось по крайней мере полметра. Я не мог дотянуться: — Нет, Марк, никак.

— Видно что-нибудь в комнате? Может быть, можно использовать веревку? У нас же есть веревка от корзины. Есть на что набросить?

— Не знаю. Почти ничего не видно, только стены. Марк, отсюда не выбраться! Они все продумали!

— Не нервничай. Слезай.

Я спрыгнул на пол.

— А эти на что? — Марк указал взглядом на мертвецов, потом наклонился и положил их один на другого. — Так выше. — Он бесцеремонно встал на трупы. — Теперь полезай. Дотянешься. Только возьми веревку, скинешь мне.

Я залез и дотянулся.

— Хорошо, упитанный араб попался, — прокомментировал Марк, и я понял по голосу, что ему больно.

— Как твоя нога, Марк?

— Болтай поменьше. Потом разберемся.

Я подтянулся на руках и оказался наверху. Комната была пуста. Я кинул Марку веревку, и он поднялся вслед за мной. Сквозь небольшое окно была видна пыльная и безлюдная улица арабской деревушки. Мы щурились от яркого дневного света.

— Сюда! — сказал Марк и открыл окно. Мы спрыгнули на землю. — Быстрей! Мы и так потеряли много времени.

Быстрей! Только куда? Фиг разберешься в этих каменных лабиринтах! В конце улицы показались люди, и Марк не задумываясь дал по ним автоматную очередь. Среди них была женщина. Я видел сползший с седой головы черный платок и глиняный кувшин, выскользнувший у нее из рук и разбившийся о камни. Вода расплескалась и смешалась с кровью и песком.

Еще несколько арабов появились из-за утла. Эти, по-моему, были вооружены, но у Марка реакция оказалась быстрее. Раздалась автоматная очередь, и мы устремились дальше.

— Все! — крикнул Марк. — Теперь это только лишняя тяжесть, — и отбросил автомат. Затем быстро освободился от своих полуразвалившихся ботинок. — Только мешают!

— Возьми! — шепнул я и пихнул ему пистолет. — Я все равно промахнусь.

— Ладно! Быстрее!

Мы выбежали из деревни. Перед нами простиралась пустыня — песок и камни, больше ничего. Не оглядываясь, мы бросились вперед. Только у голых желтых скал, что торчали на горизонте, когда мы выскочили из деревни, мы позволили себе передохнуть, упав на землю. Погони не было, и дальше мы двинулись медленнее.

Было около полудня, и солнце палило беспощадно.

— Слушай, Марк, — устало спросил я. — Как ты думаешь, сколько нас продержали?

— Даже если предположить, что мы долго валялись под кайфом, никак не больше двух недель.

— Ты хочешь сказать, что это апрель? Градусов тридцать.

— Скажи спасибо, что не сорок. Здесь такой климат. Пустыня все-таки.

Мы решили идти на запад, точнее — на северо-запад. Даже если это пустыня Негев, в этом направлении мы должны были выйти к границе или к морю, а море — это поселения. Но не было ни моря, ни дорог, ни поселений.

Ночью стало холодно, чертовски холодно, а нам нечем было разжечь огонь. К тому же Марк в кровь сбил себе ноги.

— Слушай, ты сможешь завтра идти? — спросил его я.

— Идти надо сейчас. По пустыне ходят ночью.

Но надолго его не хватило. Раны на ногах кровоточили, и мы вынуждены были остановиться.

— Может быть, с тобой поделиться ботинками? — произнес я. — Будем носить по очереди.

— У тебя какой размер?

— Сорок второй.

— А у меня сорок пятый. Так что помалкивай.

Уже на следующий день мы в полной мере ощутили прелесть пустыни. У нас не было воды, а жара и не думала спадать.

— Почему ты не захватил воды, Марк? — занудствовал я. — Ты же старый солдат. Ты же знаешь, что такое пустыня.

— Сначала было не во что, а потом некогда, — мрачно ответил он.

Третий день подарил нам новое развлечение. Кажется, это называется хамсин. Стало еще жарче. Поднялись пыль и песок, повисшие в воздухе густым туманом. Стало трудно дышать. Солнце превратилось в четкий стальной диск, но, вот странно, это нисколько не сказалось на интенсивности его излучения.

— Марк! Ну ладно дороги, города. Но куда делась граница? Я просто мечтаю об этих двух рядах колючей проволоки с минами посередине!

Марк только простонал в ответ. Он уже не мог идти. Рана на его ноге открылась и кровоточила. Это в дополнение к изуродованным ступням! Последние несколько часов я практически тащил его на себе, и мы двигались все медленнее. От жажды и палящего солнца у меня кружилась голова. Но Марк сдал все-таки раньше. К вечеру он уже не мог передвигаться, даже опираясь мне на плечи. Некоторое время я пытался нести его на руках, но он, сволочь, весил никак не меньше восьмидесяти килограммов, и к наступлению ночи я опустил его на землю, сам без сил упал рядом на песок и не смог подняться.

Нас освещала огромная кособокая луна, заметали пыль и песок. Прохладный песок. Могила для живых. Язык двигался во рту как наждак, и нечем было смочить потрескавшиеся губы. Я зарылся лицом в песок.

Не знаю, сколько я пролежал так без движения. Вдруг сквозь полусон-полубред я услышал приглушенные голоса:

— У них Знаки, Map Афрем. Может быть, лучше оставить их здесь?

— Нет. Тогда они точно погибнут.

— Они уже погибли.

— Не говори так. Ты отнимаешь у меня надежду. Ты, конечно, много достойнее меня, и потому тебе нечего страшиться. Мне же, человеку грешному, нерадивому и немощному совестью, не след считать этих несчастных хуже себя.

— Но, Map Афрем!

— Что, Михей?

— Они — апостолы Сатаны!

— Я вижу. Но только если мы спасем тела, у нас появится надежда спасти души. Никак иначе. Душе надо где-то жить. Так что давай сюда флягу.

Чьи-то руки осторожно повернули меня, и я почувствовал влагу на губах, а потом сделал глоток. Не помню, что случилось дальше, наверное, я просто заснул или потерял сознание.

Я очнулся в небольшой комнате с белыми каменными степами и вырубленным в камне высоким полукруглым окном. Окно было открыто, и в комнату вливались воздух и свет. Наверное, было уже поздно — часов десять-одиннадцать. Я огляделся вокруг. Меня окружала весьма аскетическая обстановка: небольшой стол, жесткий деревянный стул, пюпитр и полка с несколькими книгами. В углу — иконы византийского письма.

Я сел на кровати. Марка в комнате не обнаружилось, я был один.

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, на пороге появился щуплый молодой человек в монашеской рясе. Он держал в руках поднос.

— Как вы себя чувствуете? — по-русски осведомился он, и я дико обрадовался.

— Вы русский?

— Нет, я еврей.

«Ну хоть не араб», — зло подумал я и начал бесцеремонно рассматривать посетителя. Он был смугл, сероглаз и остронос. Про такие носы обычно говорят: «Сыр можно резать». Монах выдержал мой взгляд с истинно христианским смирением и поставил поднос на стол.

— Это вам. Правда, сейчас Великий пост, и мы не ждали гостей. Так что простите нам скудость трапезы. У нас очень строгий устав.

На подносе были финики, инжир, немного сушеной рыбы, хлеб и вода. Действительно, не слишком роскошно, но я сейчас готов был сожрать хоть веник из полыни.

— Здесь что, монастырь? — спросил я, запихивая в рот ломоть хлеба.

— Да. Монастырь святого Паисия на Синае.

— Что? На Синае?

Монах кивнул.

— Теперь понятно, куда делась граница…

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Мы бежали из плена с моим другом и, похоже, выбрали не совсем правильное направление… Кстати, где Марк?

— С вашим другом все в порядке. Он жив. Но у него открылась рана на ноге. Ему нужен покой. Пока его лучше не беспокоить… Кстати, меня зовут Михаил.

— Ладно, Михаил, — вздохнул я. — Спасибо.

Наевшись, я встал и подошел к окну. Довольно высоко. Этаж этак пятый. Слева и справа от окна видны участки желтых скал, а впереди простирается все та же пустыня.

— Мы что, в пещере? — заинтересовался я.

Михаил взял опустошенный мною поднос.

— Да. Кельи вырублены в скале древними монахами.

— Интересно было бы посмотреть на это снаружи.

— Конечно. Только у нас здесь все очень запутано, настоящий лабиринт. Давайте я зайду за вами минут через пятнадцать и покажу вам монастырь.