Люди огня - Волховский Олег. Страница 68

Было жарко. Свет юпитеров нещадно бил в глаза. Я сел за стол рядом с ведущей теленовостей. Очаровательная японка посмотрела на меня и улыбнулась. Включили камеры. Ведущая поклонилась невидимым зрителям и повернулась ко мне. Я неуклюже изобразил поклон.

— Господа! Меня просили дать объяснение по поводу ввода войск. Не беспокойтесь, вам ничего не угрожает. В столице существовала угроза заговора, и мы приняли превентивные меры. В настоящее время ведется расследование. Пока я не имею права оглашать его результаты, но мы уже располагаем некоторыми сведениями. Часть имен заговорщиков уже известна. В связи с этим я объявляю Срок Милосердия. В течение пятнадцати дней всякий, добровольно признавшийся в своих преступлениях и принесший покаяние, будет освобожден от наказания. Надеюсь на ваше благоразумие.

— А ты здорово умеешь блефовать, — восхищенно шепнул мне Марк после выступления. — Поехали.

— Куда опять?

— Как куда? В аэропорт, встречать Господа.

— Марк — четыре с плюсом, Пьетрос — четыре с минусом, — усмехнулся Господь.

Он сидел на открытой веранде дворца, попивал зеленый чай и выслушивал наши доклады. В небе гасли последние краски заката, и на западе над желтой сияющей полосой вспыхнула первая звезда.

— Что я сделал не так? — вздохнул Марк.

— Надо было дать заговорщикам проявить себя.

— Это было очень рискованно.

— Зато полезно.

— Да и были ли заговорщики? Возможно, я просто перестраховался…

— Был мальчик, был, — задумчиво проговорил Эммануил. — Я в этом уверен. Кстати, Пьетрос, ты здорово придумал насчет Срока Милосердия. Иначе я бы влепил тебе тройку.

— Просто знаю историю.

— Угу! Историю Инквизиции. Как это пришло тебе в голову, Пьетрос, ты же всегда был противником этого Установления?

— С недосыпа, — честно признался я.

— Значит, надо поменьше давать тебе спать. Тогда тебе в голову приходят лучшие мысли. Где дневник твоего знакомого?

Я протянул ему дневник Сугимори.

— Там интересная фраза про разделение ордена, — уточнил я.

Господь бегло просмотрел дневник. Нашел это место и зашифрованный фрагмент.

— Нет, пожалуй, тебе все же пять с минусом, Пьетрос. — Протянул тетрадку Марку. — Пусть этим займется Служба Безопасности. Ты пока свободен, Марк. Мне надо поговорить с Пьетросом.

— Я убил человека, — сказал я, когда Марк ушел.

— Оставь, Пьетрос! Ты поступил совершенно правильно. Садись. Я оставил тебя не за этим.

Я поразился неожиданной чести сидеть в присутствии Господа, но подчинился.

— У меня для тебя тяжелое поручение. Боюсь, ты будешь возражать, поэтому начну издалека. Я знаю, что тебя волнует, и хочу развеять твои сомнения.

Я вопросительно посмотрел на него,

— Мы проехали множество стран и везде установили свою власть. Ты человек слишком умный и прилежный, чтобы не понять, что люди в этих странах верят в совершенно разные вещи. Тебя не обманешь грубой эклектикой религий, потому что они противоречат друг другу. И ты думаешь о том, что мой Символ Веры ложен, потому что нельзя быть одновременно Христом и Буддой. Они учили совершенно разным вещам.

— Но, Господи!..

Он поднял руку.

— Помолчи!.. Я вижу в твоей душе, и мне не нужны оправдания. Да, религиозная мораль похожа, аскетика — очень похожа. Но первое объясняется стремлением к стабильности общества, а второе — человеческой психологией. Цели же совершенно разные. Царствие Небесное и Нирвана — несовместимы друг с другом, потому что первое — полнота жизни, а второе — угасание, сухое дерево, потухший светильник, пустота. Ведь так?

— Буддисты говорят, что их Пустота — совсем не то, что пустота в европейском понимании, — слабо возразил я. — Варфоломей рассказывал об одном китайском поэте, который достиг просветления, услышав звук ручья, бегущего по долине. Тогда он сочинил стихотворение:

Звук ручья в долине — Язык Вселенной,

краски гор — все они Чистое Тело.

Как смогу я повторить на другой день

восемьдесят четыре тысячи стихов прошлой ночи?

«Восемьдесят четыре тысячи стихов»… Разве это пустота?

— Молодец, Пьетрос, учишься. Ты облегчаешь мне задачу. Но я этим не. воспользуюсь, иначе твои сомнения вернутся опять. Боюсь, что принц Шакьямуни не учил дзэн, хотя дзэн-буддисты и придерживаются по этому поводу противоположного мнения.

— Никто не знает, чему на самом деле учил Будда.

Господь улыбнулся.

— Я не собираюсь реформировать хинаяну. Все равно по крайней мере одно противоречие останется. «Как смогу я повторить…» Все слишком мимолетно. Реальность не может вместить в себя просветленное сознание. Для буддиста реальность — зыбь на поверхности мироздания, для христианина — творение Божие. Как это примирить?

Я задумался, Мне казалось, что ответ где-то близко и очень прост. Эммануил внимательно смотрел на меня.

— Пьетрос, что такое электрон, частица или волна?

Черт! Вопрос для средней школы.

— И то и другое. Корпускулярно-волновой дуализм.

— Умница, помнишь. А протон?

— То же.

— А что такое мир, состоящий из этих частиц?

— Просто…

— Конечно, просто! Элементарно! Только человеческая гордыня мешает вам найти пути примирения. Есть очень известная буддистская притча про слепцов, взявшихся описать слона. Один схватился за бивень и кричал, что слон твердый и гладкий, другой ухватился за хвост и был убежден, что слон похож на змею, третьему попалось ухо, и он сравнил слона с куском лопуха. Принц Шакьямуни, рассказавший эту притчу, не понял одного. — Эммануил сделал паузу. — Того, что он — один из этих слепцов.

— Но кто же тогда зрячий?

— Слон — это Истина, Пьетрос. Истина — это Бог. Человеческое сознание не в состоянии вместить Бога. Вы вынуждены хвататься за части. Иного не дано. Все слепцы. И все зрячие. Подумай, у тебя нет никаких логических оснований для того, чтобы выбрать одну из религий. Они равноправны. И все содержат часть Истины, но каждая по отдельности не истинна и не ложна.

Он посмотрел мне в глаза. Подземный огонь или звездный свет?

— Истина — это я, Пьетрос! Истинно объединение. Мы совершили великое дело, объединив полмира. Никому до нас это не удавалось. Ни Цезарю, ни Александру, ни Чингисхану. Мы создали единую Империю. Одно царство на Земле, один царь, один Господь. Это величайшая мечта человечества. И теперь, когда мы почти у финиша, когда осталось сделать всего ничего — нашему делу грозит опасность.

— Разве разделение ордена иезуитов так уж опасно?

— Опасно не разделение ордена — опасна ложь. Поддельные знаки. То, что устояло во время землетрясения, разъест гниль и плесень. Мы должны найти обманщиков. Это вопрос выживания Империи. Ты должен найти!

— Я готов служить, Господи. Но как я это сделаю? Я не могу проверить знаки у жителей всей Империи!

— Пока речь идет только о Японии, потом посмотрим. Матвей и Иоанн тебе помогут. Им не нужно смотреть руки, достаточно посмотреть на человека. Им дано это знание.

— А какова моя роль?

— Не давать Матвею нервничать, а Иоанну увлекаться. Ты человек взрослый и уравновешенный. В Средние века инквизиторы не должны были быть моложе сорока лет. Тебе еще нет и тридцати, но все-таки не двадцать и не шестнадцать.

— Инквизиторы?..

— Да. Этот момент самый тяжелый в нашем разговоре. Я назначаю тебя Великим Инквизитором Империи.

Сердце у меня похолодело. Я почувствовал себя на ледяной, продуваемой всеми ветрами вершине. Как в день смерти Господа.

Эммануил покачал головой.

— Ты побледнел даже больше, чем я ожидал. Но пора брать на себя ответственность. Ты уже способен на это, вполне: способен. Ты же хочешь сохранения Империи?

— Да.

— Тогда следует потрудиться для этого. И не страшиться самых жестких мер, поскольку они необходимы. Помнишь слова блаженного Августина: «Если убеждают человека удалиться от зла и сотворить благо, то это не принуждение, а проявление христианской любви». Наша работа — для спасения человечества.