Девушка в белом кимоно - Джонс Ана. Страница 27

У меня широко распахиваются глаза. И все? В смятении я сжимаю лицо в ладонях. Он не показывает радости. Его лицо, хоть и расслабленное, не выражает никаких эмоций.

— А что тут сказано?

— Ой... — я с облегчением расслабляюсь у него на плече. Ну конечно, курсив сложно читать даже японцам, этот стиль используют скорее для эстетики, чем для передачи информации. Я показываю на иероглифы в левом ряду. — Вот этот обозначает «шесть». Следующий — «луна»... — я задумываюсь, следует ли объяснять драконий хвост, но решаю этого не делать. — А последний обозначает «благословение», — у меня затрепетало сердце. — Через шесть лун мы будем благословлены.

В Японии беременность измеряется лунными циклами в четыре недели, поэтому вместо западных девяти месяцев мы носим детей по десять. Хотя количество недель у нас одинаковое — сорок. Если я беременна, то у меня срок — четыре луны. Это значит, что я должна родить в феврале.

Я жду его реакции, не поднимая на него глаз.

— А этот что означает? — он касается большого иероглифа справа.

— А это значит... — сердце сорвалось в бешеный ритм, как птица, отчаянно рвущаяся на волю из клетки. Этот символ невозможно ни с чем спутать. — «Девочка».

— «Девочка»? — он берет свиток поудобнее, чтобы лучше его рассмотреть. — Через шесть лун мы будем благословлены, девочка? — он наморщил лоб.

Я открыла было рот, чтобы пояснить, но передумала и предоставила это мгновение молчанию, лишь взяв его ладонь и положив ее себе на живот.

Oн делает резкий вдох.

Ты хочешь сказать, что беременна девочкой? его взгляд падает туда, где наши руки лежат на едва заметном возвышении из плоти.

Возможно. Это еще не подтверждено.

Но ты так думаешь, — он вглядывается в мои глаза.

Я киваю.

Он продолжает смотреть на меня во все глаза. Я знала, что мои слова будут как вода на лицо спящего: неожиданными и шокирующими, но сейчас он мне совсем не кажется счастливым.

В груди все сжимается. Я сажусь.

— Ты не рад.

— Да нет, не в этом дело, — он наклоняется вперед и берет мое лицо в ладони. Большими пальцами он вытирает с них влагу. — Почему ты мне не сказала?

— Помнишь историю, которую я тебе рассказала, когда ты нашел меня здесь? Как окаасан поделилась со мной своей историей о птичке. И сказала, что выбор, который мне предстоит, теперь в моих руках.

Он кивает.

— Вот моя птичка, — я киваю на свой живот. — А ты был моим выбором. Я не хотела принуждать тебя в твоем выборе. Я не пыталась добыть себе мужа, заманив его в ловушку. Вот я и подождала, пока мы поженимся, но... — я вглядываюсь в его глаза сквозь слезы.

— Иди сюда, — Хаджиме заключает меня в объятия, гладит мои волосы и шепчет: — Я тоже выбрал тебя. И я счастлив. Я потрясен известием, только и всего. Просто пока я еще не думал о детях.

— Тебе повезло, — говорю я. — Потому что я только о них и думала.

Токийский залив когда-то по праву гордился своим рыболовецким промыслом и судостроением. Теперь же промышленность только отравляет прибрежные воды. Смешанный запах морской соли и химических испарений заставляет сжиматься мой и без того беспокойный желудок.

Старательно обмахивая лицо веером, я улыбаюсь и пытаюсь быть приятной собеседницей. На празднование Дня города приглашаются все желающие, и мы решили взять с собой дочь Маико Йошико и ее подругу Кими. Так я отблагодарю Маико и заодно обеспечу себе компанию для возвращения домой.

Перегруженные корабли принимают на себя экипаж, членов семей и детей школьного возраста, которые ухитряются пробраться всюду, и военные фотографы снимают все это для хроники. Хаджиме машет рукой одному из фотографов и присаживается между девочками, знаком показывая мне встать рядом с ним. Девочки тоже присоединяются к его просьбе, но мне не нравится быть в центре внимания, поэтому я приближаюсь к нему всего на один шаг. Я и так нервничаю, готовясь к серьезному разговору с командиром Хаджиме, чтобы добиться от него подписи на американском свидетельстве о браке.

— Они что, забыли надеть свои школьные формы? — спрашивает фотограф, обратив внимание на то, что другие дети пришли в форме, а некоторые размахивали флажками с эмблемами для демонстрации своего настроя.

У дочери Маико и ее подруги с настроем было все в порядке, вот только школы у них не было. И чтобы дети не выросли неучами, матери поселка по очереди учили всех детей школьного возраста. Сегодня учителем была я, а Хаджиме был нашим гидом. Вот только чтобы эта ситуация не повторялась, больше мы не будем фотографироваться.

Фотограф снимает, срабатывает вспышка, и девочки поворачиваются ко мне с прежними улыбками, не зная о моем раздражении. Хаджиме, прекрасно понимая, что со мной происходит, кладет руку мне на спину. Я протягиваю руку Йошико, она берет за руку Кими, и мы продолжаем свою прогулку по палубе.

— А почему вы называете корабль женским именем? 21 — спрашивает Кими.

Во время нашей неторопливой прогулки я перевожу их бесконечные вопросы.

— Потому что корабль похож на красивую женщину, — отвечает Хаджиме, глядя на каждую из нас по очереди. — И все восхищаются ее стройной талией, солидной кормой и хорошеньким ютом, — он озорно смотрит на меня.

Я улыбаюсь. Девочки не сводят с него взгляд, жадно внимая каждому слову на непонятном языке.

— Что он говорит? — Йошико дергает меня за платье. — Почему они называют корабль женским именем?

Э-э-э. Я улыбаюсь, стараясь понять, как мне это перевести.

— Он говорит, потому, что корабль красивый.

Девочки останавливаются и награждают его недоверчивыми взглядами. В ответ он смеется.

— А если вы хорошо о нем заботитесь, очень хорошо, — говорит он, придвинувшись ко мне ближе и соприкоснувшись с моей рукой, — то он устроит вам путешествие, о котором вы и мечтать не могли.

Его взгляд падает на мою руку, лежащую у меня на животе, потом снова на девочек.

— Возможно, я стану отцом. У нас будет ребенок, акачан 22.

Глаза девочек изумленно распахиваются, и они переводят взгляды с него на меня. Я смеюсь и киваю, радуясь самой новости, но больше всего тому, как он ее принимает. Если корабль — это женщина, то мужчина — это море. Он уважаем за свою глубину, за широту и неудержимую мощь. Он один на поверхности и обладает тысячью гранями внутри. Он — счастье. Он пробует слово отец на вкус и гордится тем, что оно ему подходит.

Йошико и Кими имитируют военный салют, которым Хаджиме обменивается с проходившим мимо офицером, и это тут же превращается в игру: он делает вид, что гоняется за ними, и они со смехом убегают. Хоть они и не понимают его речи, они жадно поглощают его внимание, пока его не отвлекает что-то другое.

— Я скоро вернусь, — говорит Хаджиме и начинает пробираться сквозь толпу.

Он подходит к крепкого вида мужчине с седыми волосами, виднеющимися из-под фуражки. Тот похож на лягушку-быка — с короткой толстой шеей, тяжелой челюстью и широким ртом, сжатым в тонкую линию. Через минуту разговора Хаджиме делает жест в нашу сторону.

Это его командир? Взгляд прищуренных глаз рассекает меня на части. Я все же уважительно кланяюсь в надежде, что он признает наш брак, заключенный по синтоистским традициям, и подпишет свидетельство о браке. Однако он не ответил на мое приветствие, сделав вид, что и вовсе его не заметил.

Я наблюдаю за их лицами, стараясь угадать, о чем идет разговор. Может быть, Хаджиме объясняет, что мы будем жить здесь? Что я не ищу билета в Америку? Девочки внезапно смеются, и я оборачиваюсь. Группка детей смеется над ленивыми чайками, приманивая их крошками хлеба, который им дают моряки.

— Можно? — спрашивают Йошико и Кими в один голос.

Я киваю и быстро поворачиваюсь в сторону Хаджиме.

Он все еще занят разговором, а его командир все еще старается смотреть в другую сторону, перенеся вес своего тела так, словно собирался отпрыгнуть. Это он отреагировал так на известие о моей возможной беременности? Интересно, а эта беременность имеет для него какое-то значение? Ну почему все должно быть таким сложным!