Бабочка (ЛП) - Л'. Страница 32

— Пошел ты, Роман! — Мой ревущий, разъяренный голос был противоположен его мягкому, раскаивающемуся голосу.

Именно так. Пошел он! Этот ублюдок разорвал меня на части. Разорвал мое сердце. Разрушил мою работу. Но была одна вещь, которую он не успел уничтожить, и это — мое достоинство. Я не позволила ему поднять меня на ноги, сама вскочила со стула и побежала прочь из ателье, захлебываясь горькими слезами. Оставляя его застывшим в шоке.

С меня хватило его эмоционального и физического насилия. Он обращался с людьми, как с дерьмом. Сколько мог выдержать один человек? В моей крови бурлила горькая смесь ярости и обиды, я вслепую взбежала вверх по лестнице к своей комнате.

Уже собираясь повернуть дверную ручку, сквозь обжигающие слезы заметила, что дверь в комнату между моей и Романа была слегка приоткрыта. Хотя обычно та всегда была заперта, поэтому я никогда не входила в нее. Однажды за завтраком спросила об этом мадам Дюбуа, и она, побледнев, сказала мне необычайно строгим голосом, чтобы я держалась подальше — и никогда не заходила внутрь. Первое, что пришло мне в голову, это то, что Роман использовал его как убежище и хранил в нем извращенные секс-игрушки. В своем воображении я представила затемненную комнату, наполненную всевозможными бдсмными штучками, такими как плети, наручники и другие приспособления для фиксации тела. Вздрогнув, я тут же сменила тему, не желая знать больше.

Держись подальше. НЕ. ВХОДИ. Предупреждение мадам Дюбуа светилось неоновыми огнями в моем сознании. Должна ли я была или не должна? Но любопытство победило. Я нерешительно пробралась к незапертой комнате, как человек, который собирался нырнуть в ледяной холодный океан. Сквозь щель пробивался свет, и меня охватил страх.

Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что за мной никто не шел, я открыла дверь. Мои глаза расширились, и воздух покинул легкие.

Это оказалась детская!

Глава 30

Софи

Просторная, наполненная светом комната — это видение весенней поры. Стены были оклеены обоями с цветочным рисунком, а на окнах висели соответствующие им занавески. На выбеленном полу лежал розовый ковер, а с потолка свисала люстра в форме цветка. Гардения.

Широко раскрыв глаза от удивления, я рассматривала очаровательную мебель — винтажную плетеную кресло-качалку… отдельно стоящую книжную полку, полную детских книг и мягких игрушек… комод с ручной росписью… и кроватку с балдахином. Слезы утихли, я подошла к кроватке и заглянула внутрь. Белое постельное белье с зубчиками было дополнено розовым кашемировым одеяльцем и изящной подушечкой с вышитой буквой «М». Когда я проводила кончиками пальцев по мягкому одеялу, меня напугал резкий, но такой знакомый голос.

— Что ты здесь делаешь?

Сердце подскочило к горлу, я обернулась. В дверях стояла мадам Дюбуа, на ее суровом лице застыли смесь шока и осуждения. Она прищурила глаза, в руках держала свечу в стеклянном подсвечнике.

— Дверь была открыта, — заикаясь, промямлила я, сердце было не на месте, когда обжигающие слова слетели с моих губ. — У Романа есть ребенок?

Мадам Дюбуа вошла в комнату и поставила свечу на комод, ее лицо смягчилось. В глазах появились слезы.

— Был. Она была бы моей внучкой.

Через несколько минут я сидела с мадам Дюбуа за маленьким столиком на двоих в ближайшем кафе. Кафе Бриошь. Она налила мне ромашкового чая, дрожащими руками.

— Вы в порядке? — спросила я, все еще находясь в полушоковом состоянии от ее откровения, но жаждала получить больше информации.

Она кивнула, поставив чайник на стол.

— Пей медленно, mon chérie. Мне нужно многое тебе рассказать.

В течение следующего часа я узнала, что мадам Дюбуа, как и мать Романа, родилась и выросла в Париже. И, как и она, та была кутюрье Дома Диор. На самом деле они были хорошо знакомы. Когда ее любимый муж внезапно умер, ей нужно было оставить воспоминания о нем в прошлом, и она отправилась в Америку вместе с их шестнадцатилетней дочерью, в итоге оказавшись в Нью-Йорке. Поработав на нескольких случайных работах, скорбящая тридцатипятилетняя вдова, в конце концов, нашла работу у Романа. Молодого, подающего надежды дизайнера высокой моды, который сразу же взял ее на работу, благодаря ее опыту работы в Диор и дружбе с его матерью. Эстель.

— Он был влюблен в меня. Но скорее как любят мать, — делилась она, делая маленькие глотки горячего напитка. — А в мою прекрасную дочь Аву Роман был безумно влюблен.

Ава. Я мысленно произнесла это имя. Моя собеседница продолжила, ее голос был наполнен меланхолией.

— Ава притягивала взгляды… даже в младенчестве. Никто не мог устоять перед ней. Никто! Но дело было не только в ее физической красоте. В ней было что-то такое, что невозможно выразить словами. Радость жизни, которая текла по ее венам и освещала ее личность. Она придавала ей легкость бытия. Неопределимую привлекательность. — Мадам Дюбуа сделала паузу, слезы снова застлали ее глаза цвета мха. — Роман называл ее своей petit oiseau — своей маленькой птичкой. Это было так уместно, потому что это значение ее имени.

«Ава была словно птичка в клетке на потеху публике, — подумала я про себя. — Крылатое существо, чем-то похожее на бабочку».

— Моя прекрасная Ава подарила Роману полет. Подняла его на новую высоту. Его карьера пошла в гору. Она была его музой и возлюбленной. Они дарили друг другу свет.

Золотой браслет, который Роман носил на запястье, вспыхнул в моем сознании. Ты — свет внутри меня.

— Иногда он называл ее своей жар-птицей.

— Это та женщина, которая изображена на фотографиях в его комнате?

Мадам Дюбуа кивнула, слабо улыбаясь.

— Да. Это она. На одной из них она была на третьем месяце беременности, хотя об этом никогда не догадаешься.

Я не могла не заметить, что она использовала прошедшее время. В ее голосе сквозила невыразимая печаль. Слезы стояли в ее глазах. Собравшись с духом, я набралась смелости и спросила очевидное:

— Что случилось с Авой и ребенком?

Начальник штаба Романа сделала несколько глотков горячего чая, затем — глубокий, успокаивающий вдох.

— На шестом месяце беременности моя дочь и Роман отправились в путешествие. В День поминовения.

Сегодня был День памяти, подумала я про себя, не перебивая ее.

— В сельскую местность на новой машине Романа — винтажном Ягуаре, чтобы провести ночь в небольшой гостинице в Коннектикуте. Роман собирался сделать ей предложение. За милю до места назначения у машины отказали тормоза, и…

Ее голос прерывался, слезы свободно скатывались по щекам. Я положила свои руки на ее, побуждая ее продолжать.

— Они проехали на красный свет. В них врезался грузовик, а затем Роман врезался в дерево. Ава, которая не была пристегнута ремнем безопасности, потому что он был сломан, вылетела через разбившееся лобовое стекло… осколки полетели в лицо Роману.

В предвкушении того, что ожидала услышать дальше, я зажала рот ладонью.

— От удара моя Ава скончалась на месте аварии. Ребенок погиб вместе с ней.

У меня не было слов. Боль текла по моим венам. Теперь я понимала, почему Роман так волновался во время нашей поездки в Коннектикут на свадьбу Харпер. Это просто чудо, что мы не попали в аварию. И что он добрался до дома живым. Я с трудом проглотила комок грусти в горле, а мадам Дюбуа продолжила.

— Роман получил тяжелые травмы, самой страшной из которых стала потеря зрения на правый глаз. Свет сменился тьмой. Роман стал затворником, виня себя в случившемся. Он годами проходил терапию, но его до сих пор мучают кошмары, от которых тот просыпается с криком. Я остаюсь рядом с ним, никогда не оставляю его.

«В печали есть красота». Далекие слова Романа из нашей первой встречи кружили в моей голове, а горе наполнило каждую молекулу моего существа. Я едва сдерживала слезы. Мой бедный, дорогой Роман! Как много он страдал! В его душе словно поселилось чудовище сожаления.