Terra Insapiens. Дороги (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович. Страница 26

— Главное, страх Божий иметь? — продолжал своё Паскаль.

— Ну, если глуп, имей страх, — вздохнул Мессия, — а, если умён, имей любовь.

Паскаль насупился и замолчал.

— И вы, уважаемый, — повернулся Мессия к Ньютону, работавшему на соседней грядке, — перестали ходить на службу.

— Стар я уже, — хмуро сказал Ньютон, — чтобы свои убеждения менять. К тому же латынь я не понимаю, а просто для галочки отсидеть — смысла не вижу… Давайте, я лучше монахам физику начну преподавать. Не сложно, в рамках средней школы.

Мессия опять улыбнулся. Артур отметил для себя, что Мессия изменился, стал спокойнее, уверенней и улыбчивей, как человек, который наконец нашёл себя и своё место.

— Ничего не имею против науки… Многие учёные пришли к выводу, что в основе Вселенной лежит антропный принцип, что указывает на разумный замысел Творца… Но монастырь не место для мирских наук. Где-нибудь в городе, хотя бы в Кардерлине, вы могли бы набрать смышлёных малышей на свои уроки. Для этого вам надо изучить их язык. Я вот его каждый день изучаю, чтобы в будущем для мирян проповедовать на понятном для них языке.

Подошёл Адам и обратился к Мессии.

— Там какой-то крестьянин вас спрашивает. Жена у него помирает, вас просят приехать, исповедовать и соборовать.

Мессия поднялся, отряхнул сутану от земли и пошёл в монастырь.

— А разве это его дело? — удивился Артур. — Для этого любой священник сгодится.

— Может быть, но Мессия не отказывает, если его просят, — сказал Сократ. — За это я его уважаю.

— О чём беседовали? — присел возле работающих Адам.

— Да он меня всё в церковь затащить пытается, — хмуро бросил Паскаль, кивнув головой в сторону Мессии. — А мне надоело притворяться.

— Сходил бы, поддержал Мессию, — выпрямился, потирая натруженную спину Сократ, — небось, не развалишься. А то пойдут пересуды, что Аббат с безбожниками дружит. У него ведь и так недоброжелателей хватает.

— Я с монахами легко общаюсь, — продолжил он. — С верующими проще дело иметь. В наше время у людей такая каша в головах! Смесь христианства с язычеством, с пантеизмом, с неверием — сам чёрт ногу сломит! С верующими всё понятно. Знаешь — чего от них ждать, каковы их мечты и намерения. Если что-то пошло не так, всегда можешь взять их священную книгу и ткнуть носом — «что ты, дружок, свою веру нарушаешь!» Верующих не бойся, бойся неверующих. Вот от них можно ждать чего угодно. Даже, если они считают себя высоко моральными людьми. Мораль без веры, что песок без цемента. На ней ничего не построишь, всё развалится от дуновения ветра.

— И какая ваша вера? — с плохо скрытой иронией спросил Паскаль.

— Моя вера в человека! — не смутился Сократ. — Такая религия тоже есть.

Вечером Артур, заскучав от безделья, решил подняться на колокольню. По ветхой деревянной лестнице он забрался наверх, и там неожиданно увидел Поэта. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Услышав шаги, он поднял голову.

— Что вы здесь делаете? — удивился Артур.

— Я слушаю музыку.

Артур прислушался к вечерней тишине.

— Где? Я ничего не слышу.

— Я слушаю музыку в себе. Она звучит у меня в голове.

Он смущённо улыбнулся.

— Наверно я бог бы стать композитором, если бы мог её записать. Но я не знаю нотной грамоты, да и лень мне её записывать. Она просто звучит во мне. Этого достаточно.

— И на что она похожа?

— По-разному. Зависит от настроения. Иногда это грустный сонет на расстроенном пианино… Иногда — это бравурный марш с целым оркестром… Иногда — это голос скрипки под аккомпанемент фортепиано… По-разному.

— А что сейчас звучит в вашей голове? — заинтересовался Артур.

— Что-то трагическое, — смутился Поэт. — Напоминает «Сарабанду» Генделя.

Он помолчал, задумавшись, и потом сказал:

— «Que me vent cette musique?» — удивлённо спрашивал себя Толстой. Его пугала эта явная власть над ним непонятной ему стихии.

— И, хотя я поэт, — продолжил он, — я признаю первородство музыки. Сама поэзия — тоже музыка, музыка слов. Все виды искусств содержат в себе музыку. Она течёт по мраморной коже античных статуй, она растекается красками по полотну картины… Иногда я думаю, что музыка — это ангельский язык. Мы его не понимаем, но можем чувствовать. Наверно так и должен работать ангельский язык. Он не несёт смыслы, он несёт чувства. Всё человеческие смыслы иллюзорны, они ветшают и рассыпаются от времени, иногда даже в пределах одной жизни. А чувства вечны, они неподдельны. Они меняют своих обладателей, но сами остаются неизменны.

— Вам надо было стать композитором, а не поэтом, — улыбнулся Артур.

— Но поэт тоже композитор. Его музыкальный инструмент — язык, состоящий из слов, как из нот. Музыка стиха даёт больше, чем буквальный смысл, поставленных в ряд, слов. Хорошее стихотворение нельзя пересказать прозой. Что-то самое важное неизбежно пропадёт.

— Вы — композитор слов, — предположил Артур.

— Поэзию не зря называют музыкой слов. Поэзия родственна музыке. У них много общего. И дело не только в рифмах, подобных музыкальным созвучиям. Поэтическая строка — это аккорд, где ни одна буква не должна быть лишней, не должна вызывать диссонанс. В каком-то смысле работа поэта сложнее работы композитора. Ноты можно смешивать в любом порядке, а слова привязаны к смыслу, и это ограничивает их степень свободы.

— Слушайте! — сообразил Артур. — Так вам надо песни сочинять! Это же очень удобно, если и стихи, и музыка одного автора.

— Тогда уже надо исполнять их самому, хотя бы под гитару, — улыбнулся Поэт. — Я признаться пробовал это, но понял, что — нет! Каждый должен заниматься своим делом.

Он поднялся и они, спустившись с колокольни, отправились спать.

Сократ сблизился с диаконом, когда выяснилось, что тот читает по-древнегречески. Они стали засиживаться в монастырском книгохранилище за чтением древних свитков.

— Диакон, оказывается, знает древнегреческий язык, — поделился Сократ радостью с Артуром. — Мы слегка пообщались, поскольку я тоже изучал его, чтобы читать Платона и Аристотеля в оригинале. Он во мне заподозрил грека и спросил — «где ты живёшь»? Я сказал — «вот где ты меня видишь, там я и живу». Он посмеялся и уточнил — «где ты родился»? Я пошутил — «налево от Китая». Кажется, он не понял юмора.

— А Паскаль гуляет с его дочкой, — сообщил он Артуру. — Катает её на лошади вокруг монастыря. Я ему говорю, вы хотя бы подальше отъехали, узнает диакон — башку тебе оторвёт.

— Диакон не принимает нашего Мессию, — расстроенно сказал Сократ. — Хочет уйти в монастырь Святого Мартина. Когда я спросил — почему? — диакон ответил:

— «Он проповедует, что мы должны отбросить мечты о Рае. Но христианство есть вера в воскресение из мёртвых и упование на него. Если выкинуть это, от христианства ничего не останется. «Если Христос не воскрес, то вера наша тщетна» — говорил апостол Павел».

Деревенский староста, Бедрайон, привёз в монастырь сено на трёх телегах. Пока монахи разгружали сено, крестьянин завёл с Мессией разговор.

— Вот скажите мне, монсеньор, что необходимо для того, чтобы после смерти попасть в Рай?

— Не о том думаете, уважаемый! Не о райском счастье надо мечтать, а о том, чтобы послужить Господу на Земле. Хорошо потрудитесь здесь, и Господь не оставит вас без награды.

— Думающие о спасении души и райском счастье, — пояснял он, — разве не похожи они на наёмных работников? Разве не требуют они платы, ещё не сделав работы? Может ли Бог любить их, может ли положиться на них? Наёмный работник перейдёт к другому, кто пообещает больше.

— Любите Господа, служите Ему без надежды на воздаяние! И тогда Бог каждому даст то, чего он заслуживает. Бог, как добросердечный Господин, отблагодарит своих преданных слуг. Если желаете Рая — будет вам Рай. Если желаете новой жизни — будет вам новая жизнь. Нет ничего невозможного для Бога. Всё в Его руках!

Адам удивлённо спросил Мессию:

— Что я слышал? Вы поменяли своё вероисповедание? Вы теперь обещаете людям Рай?