Старая столица - Кавабата Ясунари. Страница 15

– Нет, по эскизу, который вы создали в Саге,– серьезно ответил Хидэо.– В тот раз я по молодости нагрубил вам. Искренне прошу прощения, господин Сада.

– Напротив, Хидэо, я должен благодарить тебя. Ведь ты раскрыл мне глаза,

– возразил Такитиро.

– Я принес пояс, который вы просили выткать,– повторил Хидэо.

– О чем ты? – Такитиро удивленно воззрился на юношу.– Ведь тот эскиз я выкинул в речку, что протекает у вашего дома.

– Значит, выкинули?..– Хидэо был вызывающе спокоен.– Но вы дали мне возможность поглядеть на него, и я запомнил рисунок.

– Вот это мастер! – воскликнул Такитиро, но сразу помрачнел.– Послушай, Хидэо, с какой стати ты выткал пояс по рисунку, который я выбросил? С какой стати, я тебя спрашиваю? – Такитиро охватило странное чувство, которое не было сродни ни печали, ни гневу. Превозмогая себя, он добавил: – Разве не ты говорил, что в эскизе нет гармонии и душевной теплоты, что от него веет беспокойством и болезненностью?

– …

– Поэтому я и выкинул его, едва выйдя из вашего дома.

– Господин Сада, умоляю вас: простите великодушно,– Хидэо вновь склонился в поклоне, коснувшись руками пола,– в тот день я с утра занимался нудной работой, устал и был зол на весь свет.

– Со мной тоже творилось что-то неладное. В монастыре, где я схоронился от мирской суеты, в самом деле мне никто не мешал. Там тихо – одна лишь пожилая настоятельница да приходящая старуха служанка, а такая тоска, такая тоска… К тому же дела в лавке последнее время идут из рук вон плохо, и вдруг ты мне все это выкладываешь… А поделом! Какая надобность мне, оптовику, рисовать эскизы, да еще новомодные?

– И я о многом передумал. Особенно после встречи с вашей дочерью в ботаническом саду.

– …

– Извольте хотя бы взглянуть на пояс. Не понравится, возьмите ножницы и разрежьте его на куски.

– Показывай,– буркнул Такитиро.– Эй, Тиэко, поди-ка сюда.

Тиэко, сидевшая за конторкой рядом с приказчиком, сразу же откликнулась на зов.

Насупив густые брови, сжав губы, Хидэо с решительным видом положил на циновку сверток, но его пальцы, развязывавшие фуросики, слегка дрожали.

– Взгляните, барышня, это пояс по рисунку вашего отца,– обратился он к Тиэко с поклоном и замер. Тиэко отвернула край пояса.

– Ах, верно, рисунки Клее подсказали вам, отец, этот эскиз? Там, в Саге?

Она отвернула еще немного и приложила к коленям.

– Замечательно!

Такитиро молчал, состроив кислую мину, однако же в глубине души был поражен памятью Хидэо, запомнившего рисунок до последней черточки.

– Отец! Пояс в самом деле чудесный,– воскликнула Тиэко с нескрываемым восхищением.

Она пощупала пояс и, повернувшись к Хидэо, сказала:

– Добротно выткано.

– Благодарю,– ответил Хидэо, потупившись.

– А можно весь поглядеть? Хидэо кивнул.

Тиэко встала и во всю длину развернула пояс на полу. Потом положила руку отцу на плечо и принялась разглядывать работу Хидзо.

– Ну как, отец? – спросила она.

– …

– Разве он не хорош?

– Тебе в самом деле нравится?

– Да, спасибо вам, отец.

– А ты погляди на него повнимательней.

– Рисунок новый, необычный… Пояс чудесный, нужно только подходящее кимоно… Прекрасная работа!

– Вот как? Ну, если тебе он понравился, поблагодари Хидэо.

– Спасибо вам, Хидэо.– Она поклонилась.

– Тиэко,– обратился к ней отец.– Чувствуется ли в узоре на поясе гармония, душевная теплота?

Вопрос Такитиро застал девушку врасплох.

– Гармония? – переспросила она и снова поглядела на пояс.– Вы сказали «гармония»? Ну… это зависит от кимоно и от человека, который будет пояс носить… Правда, последнее время нарочно стали придумывать одежду с дисгармоничным узором…

– Угу.– Такитиро кивнул.– Видишь ли, когда я показал свой рисунок Хидэо и спросил его мнение, он ответил, что в нем нет гармонии. И я выкинул его в речку около их мастерской.

– …

– И все же Хидэо выткал пояс в точности по моему рисунку. Разве что расцветку нитей подобрал несколько иную.

– Простите за вольность, господин Сада.– Хидэо вновь поклонился.– Барышня, не сочтите за труд, примерьте пояс,– обратился он к Тиэко.

– На это кимоно?..– Тиэко поднялась с циновок и обернула пояс вокруг талии. И сразу же вся ее прелесть проступила необыкновенно ярко. У Такитиро просветлело лицо.

– Барышня, это произведение вашего отца! – воскликнул Хидэо. Глаза его радостно сияли.

ПРАЗДНИК ГИОН

Тиэко вышла из дому с большой корзиной для провизии. Она направилась вверх по улице Оикэ к харчевне «Юба-хан» в квартале Фуя, но невольно остановилась, заглядевшись на небо. Весь небосвод от горы Хиэй до Северной горы полыхал, будто охваченный пожаром.

Летом день долог; еще слишком рано для вечерней зари, да и сам цвет неба не производил грустного впечатления, как это бывает перед закатом. Языки пламени бушевали в небе, разливаясь во всю его ширь.

– Ах, да что же это такое?! Никогда не видела…– Она вынула зеркальце и поглядела на свое лицо, окруженное в зеркальце огненными облаками:– Никогда не забуду… Это надо запомнить на всю жизнь,– прошептала она.

Горы Северная и Хиэй казались темно-синими на фоне красного неба.

В харчевне «Юбахан» для Тиэко уже были приготовлены высушенные пенки бобового молока, а также ботан юба и яватамаки.

– Добро пожаловать, барышня,– приветствовала Тиэко хозяйка харчевни.– Столько заказов по случаю праздника Гион – ни минутки свободной. Даже на старинных клиентов едва хватает времени, а остальным приходится просто отказывать.

Эта харчевня работает исключительно по заказам. В Киото есть такие заведения, кондитерские в том числе.

– Поздравляю вас с праздником, барышня, и благодарю – вот уже сколько лет нас не забываете.– Хозяйка доверху наполнила корзину Тиэко. Она положила яватамаки и ботан юба – трубочки из высушенных пенок бобового молока: первые – с листьями лопушника, вторые – с плодами дерева гинкго.

Харчевне «Юбахан» уже более двухсот лет. Она счастливо избежала пожаров, которые прежде часто случались во время праздников огня, и сохранилась в прежнем виде – лишь кое-где немного подновили: в оконце на крыше вставили стекло да печи, в которых готовили бобовые пенки, обложили кирпичом – прежде они были похожи на обыкновенные корейские каны [31].

– Раньше, когда пользовались углем, сажа попадала на пенки, поэтому теперь мы заменили уголь опилками,– объяснила ей однажды хозяйка.

Из котлов, отгороженных друг от друга квадратными медными листами, ловко извлекали палочками из бамбука слегка затвердевшие пенки бобового молока и подвешивали на бамбуковые перекладины. По мере того как пенки высушивались, их перекидывали с нижних перекладин на верхние.

Тиэко прошла в глубину кухни, где был старинный опорный столб. Она помнила, как мать всякий раз поглаживала его, когда они приходили сюда вместе.

– Из какого он дерева? – спросила Тизко у хозяйки.

– Из кипарисовика. Он высокий, до самой крыши, и прямой, как стрела.

Тиэко ласково коснулась столба и вышла наружу. На обратном пути она услышала громкую музыку: репетировали музыканты, готовясь к празднику Гион.

Приезжие из провинции привыкли считать, что праздник Гион длится всего один день – семнадцатое июля, когда по городу движется процессия ямабоко [32]. Жители Киото обычно собираются у храма накануне – в предпраздничную ночь.

В действительности же праздник Гион длится весь июль. Первого июля в каждом квартале, который готовит свой ковчег, тянут жребий, кому восседать на ковчеге, повсюду слышится праздничная музыка.

Каждый год процессию ковчегов открывает нагината боко [33], на котором едут мальчики в одеждах храмовых послушников. Второго и третьего июля определяется, опять-таки с помощью жребия, порядок следования остальных ковчегов. Этой церемонией руководит мэр города.