Поворот за мостом (СИ) - Вертер Рита. Страница 55

— Да брось. Знаю, я старше, но ты не думала, что между нами может быть…

Он приблизился еще на полшага.

Боже, где их только штампуют? Это было ровно то же самое, от чего я бежала. В глазах, жестах, неровном, с придыханием, голосе, я слышала не Томпсона, ненавидела и презирала не его — или, во всяком случае, не только его, — но другого человека.

Чертового Чарльза Кинни. Чарли. Паршивого адвокатишко. Мужа моей покойной матери. Моего отчима. Гребаного любителя малолеток.

Ни Томпсон, ни Чарли не были единственными — уж не знаю, что их так влекло ко мне, как мотыльков к огню, но тенденция была удручающей.

«Ты особенная», «любви все возрасты покорны», «не знаю, что в тебе такого», «я знаю, это неправильно, но…» — и прочее, прочее, прочее, почти слово в слово. Вряд ли это можно было оправдать кризисом среднего возраста — всем им было давно за сорок, а то и под пятьдесят, и все это были состоявшиеся, пользующиеся каким-никаким уважением люди, часто женатые.

Томпсон. Мужик-дальнобойщик на стоянке в Спрингфилде. Чарли. Учитель музыки в школе искусств, куда мама отдала меня в шестом классе на занятия фортепиано.

Некоторые из них действовали грубо, ведомые низменным инстинктом— как дальнобойщик, от которого я едва успела унести ноги. Некоторые, — как, например, учитель, — тем сильнее хотели меня, чем сильнее боялись наказания за это. Некоторые, как Томпсон, говорили прямо, ожидая, что я сама на все соглашусь и им даже не придется прилагать усилий, чтобы получить желаемое.

А был Чарли — расчетливый, хитрый, изворотливый Чарли. Я до сих пор не могла с уверенностью сказать, были ли его знаки внимания ко мне реальностью или чистой выдумкой моего воспаленного, испуганного и переживающего утрату матери мозга. Он очень здорово умел манипулировать чувством вины и убеждать, что я все неправильно поняла.

От каждого из них мне удалось улизнуть. Не дать отпор, — почему-то мои протестующие вопли никогда никого не смущали, — а просто сбежать. Томпсон не был исключением. Пожалуй, он представлял наименьшую опасность из всех.

Но я злилась на него сильнее всех прочих, даже больше, чем на Чарли. Может, дело было безнаказанности, уверенность в которой, как исходящее от него радиоактивное излучение, буквально опаляло меня. Может, в Эрни, навсегда обезображенного по его вине. Может, в мистере Хейзе и Анне, которые из чувства гордости вынуждены были везти дурацкие доски для забора, снесенного ураганом, за сотню миль, потому что брезговали купить их у него.

Может, в том, что я взяла у него из рук сто баксов в ту самую первую ночь. Как будто этим дала ему зеленый свет — смотри, меня можно купить.

Я чувствовала дрожь в конечностях, так сильно разозлилась.

Домогательства Кларка и его компании, в сотню раз более настойчивые, неуклюжие, грубые и пугающие, не разозлили меня сильнее, чем этот самодовольный хмырь.

— Я несовершеннолетняя, — отчеканила я неожиданно для самой себя твердым голосом, — знаешь, что это значит?

Я видела, как на его лице промелькнула тень испуга, а затем, притупленная виски, отступила, и на ее место пришла хитрая улыбочка, как будто вместо выигрышного доллара в лотерее он получил настоящий джек-пот.

— Брось, милая. Мы ведь оба взрослые, рассудительные люди. Возраст — всего лишь цифры, условность. К тому же, тебе явно уже есть шестнадцать, а значит…

От логики его рассуждений меня затошнило, но я нашла в себе силы взять ситуацию под свой контроль и говорить медленно, рассудительно, чтобы у него не было возможности усомниться в моих намерениях:

— Если не отвалишь, я пойду в полицию и во всех самых ярких красках опишу, что ты со мной сделал. Можешь пальцем меня не коснуться, но у меня очень хорошее воображение, понимаешь, о чем я?

Брови Томпсона медленно поползли наверх, и его самоуверенную позу и выражение лица вдруг покинула вся спесь.

— Ты что, вздумала мне угрожать?

— О, еще как. Будь ты хоть родным братом шерифа и свояком мэра, я подниму такую бучу, какая тебе и не снилась. Еще хоть один этот мерзкий намек — и встретимся в суде, ты понял меня?

Из бара вышел Аксель. Он тащил на себе Эрни — тот едва перебирал ногами.

Томпсон еще не заметил их, но, наверное, увидел какие-то изменения в моем лице, потому что нервно засмеялся, переводя все в шутку:

— Эй-эй, девочка, — он поднял руки в защитном жесте, — я просто предложил свое общество, ничего плохого или незаконного. Ты имеешь право отказаться, я не настаиваю.

— Вот и славно, — улыбнулась я фальшиво. — Надеюсь, теперь между нами не будет недопонимания.

Боже, я, наверное, со стороны выглядела как самоуверенная сука, но внутри у меня все сжалось от ужаса. Я никогда и никому не угрожала, и осознание того, что это, кажется, сработало, зашумело в ушах запоздалым приступом адреналина.

— Дверь, — бросил мне Аксель, и я, потеснив Томпсона, распахнула дверь пикапа и залезла внутрь, чтобы помочь ему затащить Эрни. — У вас все в порядке?

— Все просто замечательно, — процедил Томпсон. — Твоя домработница, Аксель, просто чудо.

Аксель оставил его выпад без внимания. Пока я пыталась пристегнуть что-то бубнящего себе под нос Эрни, от которого за версту несло выпивкой, он захлопнул дверцу и о чем-то заговорил с Томпсоном.

— Мисс, а вы чего тут? — счастливо пробормотал Эрни. — Черт, вот это я надрался. Папка будет злиться.

— Ничего, Эрни, что-нибудь придумаем, — успокаивающе сказала я, придерживая его за плечи, чтобы он не стукнулся рыжей макушкой о бардачок. Наконец, щелкнул замок ремня безопасности, и я смогла выдохнуть с облегчением.

Аксель уселся на водительское сиденье и попросил меня открыть окно.

— Надеюсь, его не стошнит, — голос у него был злой до чертиков.

— Никак нет, сэр, — подтвердил Эрни, икнув.

Аксель вел плавно, неторопливо, — должно быть, боялся, что Эрни укачает. Лицо у него было угрюмое и задумчивое.

— Что тебе сказал Томпсон?

— Ничего особенного, — небрежно протянула я. — Интересовался, как мои дела.

— Мне показалось, он тебя разозлил.

— Вовсе нет. Он довольно… Докучливый, — я улыбнулась, словно нам одним известной шутке, но Аксель едва ли уловил иронию. — Все в порядке.

— Ладно.

— Ой, это что, Нирвана-а-а? — Эрни потянулся к магнитоле. — Давай-ка погромче, люблю эту песню.

Мы доехали до моста под «Smells like teen spirit» и подвывания Эрни. Потом Аксель выключил звук.

— Не думаю, что стоит везти его домой в таком состоянии.

Мне показалось, что он спрашивает моего совета, так что согласилась:

— Да, можем уложить его в гостиной.

Эрни оказался жутко тяжелым — хоть от меня было немного пользы, я помогла Акселю втащить его в дом. Поездка Эрни явно утомила: он бормотал какую-то нелепицу, хихикал и совершенно не стоял на ногах.

Мы опустили его на диван, накрыли пледом, и я принесла ведро, стакан воды и пару таблеток аспирина, на случай, если он проснется раньше нас и захочет пить.

Мистер Хейз, к счастью, уже спал. Мы прикрыли двери гостиной, в которой уже похрапывал мгновенно уснувший Эрни, и тогда Аксель сказал:

— Мне нужно сходить в душ после… после Эрни.

— Хочешь кофе?

— Нет, думаю, пора спать. Я займу твою комнату наверху, если ты не возражаешь?

Еще как возражаю.

— Да брось, останься со мной, — спохватившись, добавила: — может, почитаешь мне свою пьесу?

— Уверена?

— Пока ты не спросил, вроде как была…

— Окей.

Аксель ушел в душ, а я закрылась в его комнате, надела пижаму и забралась под одеяло. Это было довольно волнительное ожидание, учитывая, что, как бы мне не хотелось почитать его пьесу, в этот момент она совершенно меня не волновала.

Хотелось спать, но, памятуя о вчерашней подставе своего организма, я стойко держалась. К счастью, Аксель вернулся одетым, а не в своем обычном утреннем наряде, состоящем из одного полотенца, обернутого вокруг бедер.

Аксель выключил свет — осталась гореть только лампа на тумбочке возле кровати, — и лег рядом.