Песочные часы - Киш Данило. Страница 12

И вот, Королева поднимается из пены своих надушенных подушек, ее руки белы, а во взоре удивление, потому что этот шум ей совершенно незнаком и чужд, а потом она, совсем чуть-чуть взволнованная, одевается при помощи своих придворных дам, закрывает лицо прозрачной черной вуалью, надевает черную охотничью шляпу, потому что она в трауре, кто знает, по кому и по чему, если это не всего лишь каприз моды, — этого народ не знает, этого народ знать не может. И вот, в блеске своих одежд, «сильна, как войско под ружьем», с королевскими перстнями на белейших руках, с глазами, голубыми, как озеро в дворцовом парке, с веером меж тонких пальцев, с веером, на котором, как в зеркале, запечатлена сцена, — сцена, где Королева стоит на своем балконе и машет левой рукой своему обожаемому и обожающему народу, держа в правой руке веер, — а на другой стороне (с лица? с изнанки?), на той стороне, которая не видна, которую народ не видит, и которой она прикрывает свои божественные королевские груди, с той стороны веера, который сейчас раскрыт как а) колода карт таро (tarot de Marseille) или как b) хвост какой-то экзотической птицы или павы из ее сада, с той стороны на ее веере поэт начертал грустный сонет, — надо ей зубы выбить, этой суке, орет разъяренный сброд, — и она поднимает лилейно-белую руку, чтобы помахать своему обожаемому и обожающему (все-таки) народу, как вдруг народ на мгновение немеет, а потом в этой внезапно наставшей тишине грянет голос вождей и демагогов, требующих (не для себя, для народа) Хлеба и Справедливости, и Королева больше ничего не понимает, потому что все это не по правилам и протоколу, это больше не возгласы обожания и верности, а какой-то странный бунт.

Ах, во имя небес, чего хотят эти люди?

Хлеба, мадам.

Хлеба? О, Эльвира, разве у них нет хлеба?

Нет, мадам!

А потом Королева, без размера и рифмы: Почему же они не едят пирожные, дорогая моя Эльвира? Дамы и господа, почему они не едят пирожные? При этом вздымаются ее груди, ее королевские груди, к которым приник сложенный веер, чтобы потом ему опять раскрыться, роскошному и богатому, как павлиний хвост, или как будто Королева готовится выбросить туза из колоды.

Дознание (II)

Как бы выглядел газетный репортаж о трагическом происшествии с автором письма, отказавшимся от непристойного предложения смолоть свое зерно без разрешения, причем на мельнице некоего Розенберга?

Вчера в своем доме в К. Барабаше обнаружена мертвой семья господина Э. С., старшего железнодорожного инспектора на пенсии. В соответствии с полицейским отчетом, основанном на заключении судебно-медицинского эксперта, смерть наступила еще пять дней назад. Причина смерти — голод и холод. Несчастная семья: отец (53), мать (40) и двое детей (9 и 7), скончалась после долгой агонии, в двух шагах от своих состоятельных родственников, вдовы Игнация Бороски, торговца из этого же города. Госпожа Бороска заявила полиции, что смерть упомянутой семьи ее совсем не удивила, потому что он, то есть покойный Э. С., был не в себе. В качестве основания для такого своего утверждения она привела факт, что покойный Э. С. отказался от помощи, которую они предлагали ему на весьма выгодных условиях (sic!), то есть, смолоть два центнера пшеницы по цене всего 40 пенгё за метрический центнер!

Составьте отчет о суде над автором письма, исходя из предположения, что он принял рискованное предложение смолоть свое зерно без разрешения, на мельнице некоего Розенберга, владельца паровой мельницы в Бакше.

Как нам стало известно от нашего корреспондента, на днях Особый суд в Суботице слушал дело об уголовных преступлениях, совершенных группой еврейских торговцев, — сокрытие налогов, торговля запрещенным товаром, взятки и нажива на войне. Главный обвиняемый, господин Э. С., ст. ж/д инспектор на пенсии, признал, что в сговоре и по наущению господина Джулы Бороски, также известного под прозвищем Жорж, покупал у крестьян зерно по жульнической и мошеннической цене в 20 пенгё за метрический центнер, а затем эту же пшеницу отвозил на мельницу господина Розенберга, владельца паровой мельницы, проживающего в Бакше, который ему эту пшеницу молол без разрешения, в результате чего обвиняемые получали материальную выгоду, причем за счет наших трудолюбивых крестьянских рук и крестьянского пота.

Как бы выглядела часть статьи, имеющая отношение к некоей госпоже Ребекке?

Госпожа Мария, ранее Ребекка, — которую обвиняемый Э. С. называл Мария-Антуанетта, — его племянница, — заявила суду, что не считает себя виновной в смерти своего родственника и его семьи. Появившись в зале суда в черной шляпе с вуалью, с веером в руке, госпожа Ребекка не смогла убедить ни суд, ни присяжных в искренности своей боли.

О чем можно догадаться на этом месте в рукописи черновика, написанного карандашом?

Эффект сейсмических явлений от скорого поезда на перегоне Ленти — Нови-Сад.

Что представлено на фотографиях в купе первого класса?

1. Над его сиденьем: паннонский пейзаж. Бескрайняя, покрытая снегом равнина, кое-где выглядывающие из-под снега черные полосы вспаханной земли, а на переднем плане, в правом нижнем углу, голое корявое дерево, на котором сидят черные замерзшие вороны. Наискось, почти по диагонали, и за пределами картины, толстые телеграфные провода с налипшим на них снегом, примерно шесть-семь, с левой стороны они на самом краю фотографии соединяются с белыми, похожими на груши, изоляторами. Этот первый план (провода и белые фарфоровые изоляторы) размытый и неточный, предметы почти прозрачные, поэтому зритель в первый момент абстрагируется от них, а его взгляд сосредоточивается на сером зимнем пейзаже, на заднем плане.

2. Напротив пассажира, развалившегося на бархатном сидении: панорама какого-то города с виднеющимся вдали собором, а на переднем плане насыпь с рельсами и какие-то лачуги. На заднем плане равнина и колодезный журавль, далеко. С левой стороны, также на втором плане, какие-то ямы и что-то, похожее на кирпичный завод, а рядом с ними большая, неспешно текущая река, которая пересекает всю правую часть картины и впадает в нижний правый угол под деревянной рамой.

3. Слева от места, на котором сидел пассажир, слева и сзади: на переднем плане море и пирс с маяком; у пирса рыбацкая лодка, привязанная к каменному кнехту, а с другой стороны точно такая лодка приближается к пирсу, рассекая воду по плавной дуге. На втором плане, за пальмами, домики с крышами из гнутой черепицы, а вдалеке высокие серые горы, вдоль которых вьется узкая дорога; над ними светлое небо, на нем два-три облачка. Где-то в середине пирса, на одном из швартовочных кнехтов, сидит человек, сфотографированный со спины. Человек немного сгорбился и наклонился вперед. На голове у него соломенная шляпа, сдвинутая назад, а между раздвинутых коленей он держит трость, или, может быть, удочку.

4. Слева от места, на котором сидел пассажир, налево и напротив: опять панорама какого-то города с собором. Может быть, это тот же самый город и тот же собор, как и напротив зрителя, но в другом ракурсе. Теперь собор хорошо виден в правой части фотографии, и колокольня, и кружевная розетка над арочным входом. Двери собора распахнуты настежь, и на входе просматривается какой-то силуэт, на который падает тень портала. Невозможно понять, это мужчина или женщина. Стрелки часов над высоким готическим окном показывают три. По всему видно, три пополудни. Улицы пусты. Кроме силуэта в тени портала, на улице находится только один человек, это, судя по всему, уборщик, потому что у него в руках какой-то инструмент, возможно, лопата, которой он до этого момента чистил снег, наваленный рядом с ним большой кучей. На мутном темном небе черное облако, опустившееся на готические здания, хорошо видные на втором плане, с арочными окнами и дверями, которые сейчас закрыты, как закрыты и ставни на окнах. На первом плане какая-то площадь и видно несколько голубей, что-то клюющих в снегу. Похоже, они не чувствуют никакой опасности. Или знают, что собака, которая тащится за телегой, груженой мебелью, не обратит на них никакого внимания. Телега проезжает под арочными воротами готической постройки. В повозке сидят двое, один в шляпе, а другой в шапке, это, разумеется, извозчик. Трудно рассмотреть, чем нагружена телега. Видны только какие-то дугообразно изогнутые панели. Вещи перевязаны веревкой, но не укрыты. В данный момент телега находится рядом с каким-то памятником, поэтому головы лошадей полностью заслонены телом этого великана, лошади же идут в направлении собора, налево. Памятник виден сбоку. На мраморном постаменте человек, занесший правую ногу, а тяжесть тела перенесена на левую. Правая рука воздета в патетическом жесте, а палец повернут к шпилю башни или к небу. На нем кафтан, или длинное пальто, или шинель. Пелерина, наброшенная поверх кафтана, трепещет бронзовыми складками, следуя за веерообразным взмахом руки. На плечах и на постаменте белеют кучки только что выпавшего снега. Или же это какой-то голубь, почти неразличимый на фоне пятен снега, спорхнул на угол постамента, рядом с ногой великана. С этой стороны площади, совсем наискось, и немного мутно, видны рекламные панно, на которых можно прочесть надписи: Astra, Royal, Фото, и еще какие-то, теряющиеся в тумане.